— Какой рукой ты ешь? — спросила та холодным низким голосом, наклоняясь и сильнее вдавливая сапогом щёку мальчика в камни под ногами.
— П-правой, госпожа. — Голос воришки дрогнул.
— Только не говори, что действительно собираешься это сделать. — Тон, которым заговорил мужчина, был очень похож на тот, каким я разговаривала с Марфином, когда детинушка пытался мне доказать, что кто-то может бегать с дубовым дрыном, воткнутым пониже спины. При этом незнакомец поднял брови и коротко дёрнул уголком рта в презрительной усмешке. По сравнению с лицом женщины, будто вырезанным из камня, его лицо было очень подвижно. Высокий лоб. Тонкие губы. Квадратная челюсть изрядно портила бы общее впечатление, если бы не подбородок. Резко очерченный, волевой. Далеко не идеально выглядевшее фас, в других ракурсах это лицо было для меня непостижимо привлекательно. К тому же сам мужчина — высокий, широкоплечий. На вид около тридцати. Мне очень захотелось рассмотреть его поближе. На расстоянии вытянутой руки, например. А лучше — вытянутого пальца… Тьфу, напасть, нашла время!
— Сейчас посмотрим, что я собираюсь. — Голосом женщины можно было летом в полдень на солнцепёке замораживать мясо. Она оторвала меня от радужных мечтаний, а подошву своего сапога от головы воришки. — Я не госпожа, циххе. Я Длань. Вставай.
Воришка неуклюже поднялся на дрожащие ноги, потёр грязную щёку, опустил руку и ссутулился. У меня отлегло. Скорее всего, пареньку сейчас просто дадут хорошего подзатыльника и отпустят на все четыре стороны. Уф, выдыхай, травница.
— Флакон. — Женщина, не оборачиваясь, протянула руку. Её спутник снова коротко усмехнулся, покачал головой, но склянку в ладонь вложил.
— И не лень тебе, Циларин. Между прочим, ты меня задерживаешь.
Циларин оставила эту реплику без внимания и велела обескураженному воришке отойти на пять шагов. Тот попятился, не смея оторвать взгляда от женщины, имеющей привычку вести разговоры с кем-то, наступив этому кому-то на голову. Я занервничала. Что сейчас будет? Мальчишка остановился и едва успел подскочить и вытянуть руку, когда с громким «Лови!» чёрно-белая зараза швырнула в него мою склянку! Я уже набрала в грудь воздуха, чтобы негодующе заявить о своём присутствии и законных правах на незаконно отобранную и перекидываемую хрупкую тару с драгоценным содержимым. Но тут Циларин метнулась к ошарашенному воришке, схватила его за кисть левой руки, в ладони которой была зажата пойманная склянка, и резким движением вывернула её назад. Мальчишка согнулся пополам и отчаянно заверещал. Склянка со звоном упала ему под ноги. Вот так-так. А малый-то левша, оказывается. Нашёл, кого обманывать. Эта тётка, судя по всему, полоумнее мартовского зайца. Ещё вывихнет ему сейчас руку в приступе злобы. Я, конечно, до сих пор злилась за украденную склянку, но это было бы слишком. Он же ребёнок, хоть и обкрадывает беззащитных странниц среди бела дня без зазрения совести.
— Ты обманул меня, циххе (презренный — древн. нар.). — Произнесла женщина всё тем же холодным тоном, который заставил меня задаться вопросом, способны ли её лицо и голос хоть на малейшие изменения. Интересно, что бы стало с этим хладнокровием после недели общения с Марфином. Уверена, от него бы мало что осталось. Вот только от «него» — это от Марфина или от хладнокровия?..
— Не делай из этого трагедию. — Мужчина наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, разминая шею. — Если тебе так уж хочется отрубить ему именно ведущую руку, то милосерднее просто оторвать голову. С одной рукой он тут никому не сдался, даже местным попрошайкам. Пройдёт какое-то время, и мальчишка сам наложит на себя руки. Одну. Которую ты ему великодушно оставишь.
Он саркастически изобразил лёгкий поклон. Похоже, усмешка на более-менее длительное время сходит с этого лица только ночью во сне. Хотя кто знает, что снится человеку, так запросто говорящему о том, чтобы лишить головы нечистого на руку ребёнка. Неужели он серьёзно? Меня передёрнуло. На расстоянии вытянутой руки? Господи помилуй! Да я на расстояние вытянутой в одну линию городской стены к нему бы теперь не подошла!
— Воровство карается отрубанием руки. Это закон, и кому, как не тебе, знать, к чему приводит неповиновение законам.
— Как видишь, обе руки у меня всё ещё на своих местах.
— Хвала Свету, до позорного воровства ты не опустился. Но за право снять с плеч твою голову выстроится целая очередь, достаточно только щёлкнуть пальцами. Таких, как ты, Йен Кайл, нужно закапывать по частям в золотых сундуках.
Однобокая ухмылка мужчины на этот раз была шире предыдущих и дольше всех задержалась на лице, а поднятые брови и на мгновение широко открытые ярко-серые глаза сделали его похожим на безумца. Хотя почему похожим? О Свет и все его Хранители! Я же шла на свадьбу, а не в подворотню к ворам и бесноватым!
— Интересно, что сказал бы наш общий знакомый, услышав от тебя такие слова, дорогая?
— Не волнуйся. Он узнает каждое из них. И я приму любое наказание, которое он мне назначит. И для тебя я не дорогая, Йен Кайл. Я Длань.
— Сказал бы я тебе, кто ты, да Сэт расстроится. Он же у нас, — Йен на миг комично сдвинул брови и поджал губы, будто силясь вспомнить подходящее слово, — настоящий рыцарь. Ладно, хочешь махать железкой — твоё дело. Мне, в конце концов, без разницы, что тут происходит именем этого всесильного мученика.
Ещё раньше, чем подумала, каким боком это может повернуться конкретно для меня, я рванулась от стены к воришке, над заломленной рукой которого Циларин медленно и сосредоточенно поднимала кривой клинок.
— Вы что, спятили?! Руки детям отрезать, это же надо додуматься! — Мысленно я возблагодарила Свет за то, что мне удалось кричать, хоть и хрипло, и этим привлечь к себе внимание. И тут же обругала себя за это. Занесённый клинок остановился, женщина взглянула на меня так, будто вбила в голову два обоюдоострых ножа.
— Ворам отрубают руки. Это закон. — Бесстрастно повторила она. — Если ты просто сочувствуешь ему, ступай с миром, ты ничем не можешь помочь. А если пытаешься укрыть от заслуженного наказания, готовься к тому, что я буду задавать вопросы. Когда закончу с ним. Очень неприятные вопросы.
— Я не воровка, мне скрывать нечего. — Огрызнулась я, испытывая острое желание развернуться и сбежать туда, где бурлила многоликая толпа. Пусть меня толкают, пихают и несут неизвестно куда, главное — живую и невредимую. Но оставить ребёнка на растерзание из-за какой-то украденной склянки мне не позволяла совесть. Ну, и, пожалуй, ещё мысль о том, что в толпу я уже упаду с тем ножом в спине.
Циларин опустила нож, выпрямилась и оттолкнула паренька. Тот со всхлипом упал и свернулся калачиком, крепко прижав обе руки к груди. Из-под лохматой нечесаной чёлки в меня впился взгляд, исполненный ужаса. Наверняка подумал, что живым с этой улицы он сегодня не уйдёт. Женщина наклонилась, подняла склянку и продемонстрировала мне, держа большим и указательным пальцами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});