Перед уходом я прошу у него контакты людей, которые смогли бы объяснить мне причину, почему на Египет с такой мощью обрушилась исламизация. Он дает мне номер телефона учителя по имени Камаль Мугхит, «единственного человека, осмелившегося пойти против исламистского направления, которое, проникнув в систему образования, сумело уничтожить целое поколение».
Уже на пороге кафе «Риш» бросаются в глаза изменения, произошедшие в Египте за последние несколько десятилетий. В 1908 – году, когда было основано это кафе, Каир называли «Парижем на берегу Нила», недаром египетская столица тех времен с ее прокуренными салонами хранила на себе налет декаданса и восточной мистики.
Кафе расположено неподалеку от площади Тахрир, на улице Талаат Харб, и в минувшем веке завсегдатаи могли наблюдать за тем, как прославленные египтяне двадцатого столетия обсуждали в этих залах мировые проблемы.
Мугхит, теперь уже бывший учитель, ждет меня в кафе; он встает мне навстречу, подзывая жестом, словно старого друга. Отодвинув газету, он кладет на нее очки для чтения. Я сразу понимаю, что для него, как и для всех остальных, те 18 дней на площади Тахрир зимой 2011 г. навсегда запечатлелись в памяти как заветная мечта всех умеренно настроенных египтян. 18 дней утопии.
– Они открыли мне глаза на то, что мусульмане могут защищать христиан точно так же, как и христиане – мусульман, – сказал он. – Никто даже не спрашивал, кто к какой конфессии принадлежит. Я очень горжусь, что революционеры в Тахрире хотели выбрать меня министром образования.
Мугхит – приятный человек в возрасте около 60, в сером костюме и идеально начищенных черных туфлях, рядом с ним на красной клетчатой скатерти – мобильный телефон и кружка египетского пива «Стелла». К лацкану пиджака прикреплен египетский флажок. В наши дни кафе «Риш» – скорее мемориал того, чем оно когда-то было. Три пулевых отверстия в темной деревянной стене свидетельствуют, что и кафе пострадало от недавней революции.
– Только после 1952 г. страну повели по единому курсу, – говорит Мугхит.
Однако изменение направления в системе образования возникло лишь после прихода к власти Анвара Садата в 1970 г., когда преемник Насера дал добро исламистам на распространение их идей. Впервые в истории Египта возник тот тип морализаторства, последователи которого стали нападать на девушек, не носящих хиджаб, и на христиан, которые требовали свободы вероисповедания.
– Причиной, по которой государство приняло подобные крайние идеи, послужило то, что у него самого не было в тот момент никакого конкретного проекта, – объясняет Мугхит. – Между Садатом и исламистами возник молчаливый уговор: пока те не вмешивались в политику, они могли делать все, что захотят.
Так и происходило. В 1970 г. они поджигали ночные клубы и громили свадебные торжества, если там играла музыка и устраивались танцы. По иронии судьбы именно исламисты отняли жизнь у Садата в 1981 г. И вот занявший президентский пост Мубарак решил продолжить дело своего предшественника: «Делайте что хотите, только меня не трогайте».
Немудрено, что исламизация стала распространяться и в системе образования. Братья-мусульмане уже давно требовали от учителей ввести преподавание, основанное на более жестких исламских принципах. Но важнее представляется то, что и основатель Братства Хасан аль-Банна, и главный идеолог движения Сейид Кутб были по профессии учителями. Они хорошо понимали, как исламское влияние можно сделать длиною в жизнь.
Кроме того, помощь появлялась и извне.
– Многие египетские учителя в семидесятые годы уехали преподавать в Саудовскую Аравию и в страны Персидского залива и оттуда привезли идеологию ваххабитов, – говорит Мугхит.
Вернувшись на родину, многие из них сделали карьеру в системе, а в 1990-хуже занимали ведущие должности в секторе образования.
– После их возвращения из Саудовской Аравии стали появляться книги, основанные на ваххабитском мышлении, – продолжает мой собеседник. – Тогда мы впервые услышали о требовании, чтобы женщины носили хиджаб. Они начали обосновывать исламом все, о чем бы ни говорили. Это оказывало огромное влияние на учащихся. Если хотите понять, почему многие египтяне считают, что нынешняя конституция должна основываться на шариате, ищите объяснения в их школьных годах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Поскольку более 20 % населения Египта – это молодые люди в возрасте от 15 до 24 лет, трудно переоценить влияние ислама на умы нации[94].
В кафе «Риш» практически пусто, туристы предпочитают поездкам в Каир другие направления, вокруг нас суетятся нубийские официанты.
– Когда я был молод, исламу не уделялось много места в школьных учебниках. А вот сейчас половина всех книг основана на исламском мышлении, – рассказывает Мугхит. – Это вовсе не потому, что книги по истории описывают христиан в неприглядном свете. Причина скорее в том, что им вообще не дается никаких характеристик. Может показаться абсурдным, но мусульмане на самом деле ничего не знают о христианах, несмотря на то что те составляют значительную часть населения, будучи к тому же еще и коренными египтянами. На протяжении 600–700 лет вся история Египта была христианской. Печально то, что на протяжении многих лет учебники истории пестрят описаниями жизни Клеопатры, за которыми тут же следует глава «Мусульмане занимают Египет». Христианская эпоха отсутствует. Растворилась. На ее месте большая дыра.
Мугхит рассказывает, как боролся за то, чтобы в наиболее известном учебнике по истории появилось хоть несколько страниц, посвященных христианам – и через двадцать лет это наконец свершилось. Сегодня о христианах рассказывают 7 страниц из 250.
– На мой взгляд, конечно, этого недостаточно, но это все-таки уже что-то. Хотя содержание этих страниц не входит в учебную программу, его не включают в экзаменационные вопросы. Поэтому мало кто считает, что с ними нужно ознакомиться.
Он хочет, чтобы я понял, что именно происламская зашоренность привела в Египте к усилению сектантского мышления.
– Мы не научили наших детей сосуществовать с инакомыслящими и понимать других. В наши дни любые дискуссии о современном обществе основываются на сектантском тезисе «я прав, значит, ты не прав». А мы ведь всего лишь маленькие островки в огромном море.
С этими мыслями и оценками Мугхит умудряется оставаться оптимистом:
– Я убежден, что политический ислам в Египте не более чем крошечное облачко на летнем небе. Исламисты не пройдут.
Я спрашиваю, христианин ли он сам.
– Это вопрос личный, – парирует он. Водруженные им на переносицу очки для чтения слегка дрожат, взгляд сквозь стекла, похожий на взгляд завуча, заставляет меня устыдиться того, что посмел задать столь личный вопрос. Он улыбается: – Я знаток ислама, учился в Аль-Азхар. Только мусульманам разрешается получать образование в этом лучшем в мире суннитском мусульманском университете.
* * *
Немного позднее в тот же день я ловлю такси и направляюсь в Маади, богатый район, где мне предстоит нанести визит человеку, который видит свою задачу в том, чтобы купировать конфликт и дать правильное направление враждебно настроенной к исламу или, на его взгляд, использующей неправильные факты западной прессе. Он называет это «мониторинг СМИ». Голландский социолог доктор Корнелис Халсман, 1955 г. рождения, проживает в Египте с 1994 г. со своей женой-египтянкой. Его имя в этих краях у всех на слуху, в особенности когда речь заходит о всеохватывающей, столько лет обсуждаемой идее межкультурного диалога. Сегодня Халсман в своем Центре арабо-западного взаимопонимания (CAWU) проводит совместную лекцию группы поддержки исламистов с приглашенными гостями. Во время визита я ставлю перед собой цель повнимательнее разглядеть это «крошечное облачко на летнем небе», как оптимистично называет Мугхит феномен исламизма. Мне хотелось бы изучить людей, примеряющих на себя мантию власти.
Самое время задуматься о жизни, когда застреваешь в пробках Каира: движение замирает, вокруг все начинают сигналить, доносятся крики и угрозы, а я, удобно устроившись в кресле, предаюсь воспоминаниям о вечере моего первого знакомства с доктором Халсманом и его доме в Маади.