первой, Лера тут же всплеснула руками и обратилась к Брагину с неожиданным вопросом:
– Слушай, я как вырубила мобильник, когда тебя увидела в купе, так и не включала. Что делать?
– Делай, как знаешь, и будь, что будет.
– Да не хочу я говорить и отчитываться, – прошептала Лера и обняла Брагина за шею двумя руками в полупустом тронувшемся с места троллейбусе, – я так с тобой хотела наговориться, понимаешь. Но стоит включить телефон, так ведь достанут же.
Она повертела телефон в руках и вскоре запихнула его куда подальше, на дно сумки:
– Так-то надежней и проще, я бы сказала жестче и фатальней для меня, чем для них, желающих дозвониться, с неопределенностью, не проявленной случайностью… И вообще, пусть будет так, как будет… Чему быть, того не миновать…
– То прелюдия к твоему рассказу на тему «Фаталиста», – спросил с легкой усмешкой Брагин, – на тему героев нашего времени, того отшумевшего и нашего, шумящего?
– А ты, герой моего сердца, фаталист или нет? – переспросила его Лера и отняла руки.
– Здесь подумать надо шибко перед однозначным ответом.
– Не торопись… Я тебе что-то интересное хочу рассказать… Чрезвычайно важное для меня обстоятельство…
– Хорошо, не буду торопиться. Рассказывай. Для этого и сели в троллейбус. Возьми минералки для вдохновения, – он сделал глоток и передал ей литровую пластиковую бутылку, оставшуюся еще от посещения вагона-ресторана.
– Я же говорила тебе, что тоже обожаю всего Лермонтова, и больше всего прозу юного гения, особенно, «Бэлу», «Тамань», «Фаталиста». Так вот о Вуличе и Печорине. Если уж выбирать нам, какой герой кому достанется, то мне – Вулич…
Она заговорила пылко и с напором, которого он давно не видел в ней. Брагин больше всего поразился замечанию Леры, что главного героя «Фаталиста» Вулича 22-летний Лермонтов писал с натуры с некого Вуича. Он мог бы сказать – ну, и что? – даже при утверждении умницы аспирантки, что на страницах своей рукописи гениальный поэт писал не Вулич, а Вуич. Потом уже в типографском издании Вуич улетучился, уступив место Вуличу.
Брагин знал, как раззадорить собеседника, когда немного отстраненно, равнодушным тоном сказал?
– Какая разница, Вулич или Вуич?.. Что следует из этого – отсутствия буквы «л» в имени?..
– А то, что все дореволюционные биографы поэта и литературные критики указывали на поразительное сходство образа Вулича с поручиком лейб-гвардии Конного полка Вуичем… и это касается меня напрямую…
– Как, коим образом?.. Впрочем, по Вуличу-Вуичу тоже один есть вопрос аспирантке на засыпку.
– Какой?
Брагин, не терпящий проявления интеллектуального превосходства или даже более высокой компетентности и подкованности в какой-то, пусть и отдаленной от него сфере, попросил тут же научную ссылку на источник про «Вулича-Вуича». Как-никак Лермонтов еще со школы был его самым любимым и поэтом-классиком, и прозаиком-классиком…
– Источник требуется?.. Будет вам, разумеется, и источник, молодой человек…
– Да уж желательно – с годом и местом издания… Может пригодится для какого-либо научного спора… Когда-то я на этом Вуличе погорел… Не люблю проигрывать, даже по пустякам…
– Правда, ты мне не рассказывал, как ты проиграл в споре насчет Вулича… Хотя интересно…
– Потом, как-нибудь расскажу. Итак, я весь внимание. – Источник, мадам? – Брагин был непреклонен. – Источник, на всякий пожарный случай, если мне взбредет в голову проверить очаровательную мадам…
Лера с какой-то тоской и внутренним опустошением подумала: «А всего пять лет тому он меня именовал не иначе как «мадмуазель», но без лишних колебаний извлекла из памяти нужный источник:
– «Воспоминания» Филипсона. Имя и отчества автора мемуаров не помню, но они были выпущены в свет в 1885 году московским издательством. Книга, между прочим, стоит в библиотеке моей матушки. Поэтому все так легко проверить после нашего возвращения. Матушка будет только рада к нашим совместным прикосновениям к тайнам нашего древнего рода.
– Даже так?
– Профессор удовлетворен, или удовлетворение относительное, требуется проверка и визит к моей матушки за справкой?
– Премного благодарен за удовлетворение врожденного любопытства, без которого в науке делать нечего.
– А кроме любопытства и таланта, разумеется, что нужно для того, чтобы преуспеть? У кого есть преимущество перед другим в научном сообществе?
– Наверняка твой отец обязан был знать один мудрый академический афоризм его старших коллег по физико-математическому цеху, то ли Христиановича, то ли Зельдовича, что в преодолении академических вершин аспиранты, ставшие кандидатами или докторами, преуспеют ровно настолько, насколько им в этом помогут их жены. Твоя матушка помогла ему стать доктором, профессором, вдобавок отцом такой чудной девицы, что рядом со мной восседает, и которую счастливые родители-профессора определили на облюбованную ими математическую тропку из многих научных, непроторенных. Математическая школа, мехмат МГУ, аспирантура, престижный академический институт…
– Иронизируете, профессор…
– Нисколько, Наверняка твои родители рано поженились, а дочку завели поздно – не так ли?
– Правильно, на третьем курсе мехмата университета поженились.
– Видишь, твоя матушка сама могла сделать академическую карьеру, а стала помогать отцу. Зато ты появилась, Лера, на радость всем. Тебе что-то не понравилось в моем примере? Хорошо, я тоже на пятом курсе женился, только дети рано появились, в отличие от вашей семьи. Моя жена тоже под меня, под мои научные дела в институте подлаживалась, хотя сама после защиты кандидатской мечтала о докторской работе, выпуске монографии, но перегорела по тайным для меня причинам. Вот и отомстила мне…
– Она тоже занималась точными науками?
– Нет, она чистый гуманитарий… Не надо о ней… Я жалею, честно говоря, что под влиянием винных паров выдал тебе мою тайну, это угнетает меня. Наваждение, демонические силы вмешались, но сейчас я не хочу говорить об этом. – Он взмахнул рукой. – Только о тебе говорим и ни о ком больше. Признайся, тебе хорошо было со мной в эти последние три месяца?
Она выдержала значительную паузу, собралась духом и выдала удивительную тираду:
– Ты говоришь так, будто не видел раньше и не видишь сейчас места в твоей жизни меня, – шепнула в ухо Брагину Лера, снова обняв Брагина за шею двумя руками и прильнув к нему, – а я вижу… Понимаешь, без тебя, без нашей новой встречи полгода тому назад, без нашего романа, я бы за эти три месяца ни одной своей проблемы не решила… А я все решила, сделала то, что моему шефу, даже мне самой в сладком сне не снилось… У меня ведь и работа, и диссертация стояли на месте без тебя… И вдруг рывок, вдруг настоящий научный прорыв – в математических идеях, новых алгоритмах, программных реализациях… Все заспорилось, завертелось, закружилось, пошло-поехало… Что-то со мной из-за нашей любви произошло, я, как свежими творческими силами обновилась, стала одержимой