Читать интересную книгу Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Пудовкин показал, как крестьянские массы подхватили современные взгляды и революционный дух, а сама революция — жезл модернизации, брошенный старым режимом. Для этого режиссер использует один из символов Санкт-Петербурга, конную статую «Медный всадник» (выполнена из бронзы, название получила после написания А.С. Пушкиным одноименной поэмы в 1833 году). С тех пор этот памятник Петру Великому, основавшему Санкт-Петербург в 1703 году по европейскому образцу, стал символом немногочисленных, но успешных усилий царизма по модернизации России. Вслед за Пушкиным Пудовкин использует Медного всадника как символ не только стремления к обновлению, но и жестокости и твердости державы. В кадры штурма Зимнего дворца он монтирует изображение Медного всадника на фоне классических статуй, венчающих крышу дворца, которые рушатся под напором вооруженных большевиков. Пудовкин подразумевает, что большевики покончат с надменностью царизма, но в то же время он ясно дает понять, что они не тронут новизну, привнесенную Петром. Вместо изящных статуй в небо взмывают подъемные краны. Безымянный рабочий властно поднимает руку, вызывая в памяти такой же властный жест Медного всадника. Пудовкин говорит зрителю, что революция продолжит дело, начатое Петром. Новыми медными всадниками, ведущими страну к модернизации, станут рабочие, а не их бывшие властители.

Драма Пудовкина показала, как сильно изменился образ революции со времен Делакруа и каким влиятельным стал модернистский марксизм. Революция была жестокой, но идеи модернизма и научной направленности были в ней сильнее, чем у Делакруа. На смену развевающимся лохмотьям и обагренным кровью знаменам пришла сила станков и металла. Однако во многом история Пудовкина отклонялась от традиционного модернистского марксизма Каутского[112] и идей немецких социал-демократов. Главным героем Пудовкина стал не рабочий, а крестьянин, недавно примкнувший к пролетариям. Кроме того, революция, показанная Пудовкиным, стремилась не только восстановить социальную справедливость. Революция унаследовала государство, Укрепить которое старому режиму не удалось. Целью ее стала также модернизация бедной крестьянской страны.

Это не удивительно. Ведь Каутский в это время считался в СССР предателем, ренегатом. Он осудил большевизм и отказался от идеи диктатуры пролетариата. Вряд ли советский режиссер мог следовать учению Каутского.

Фильм Пудовкина был с восторгом принят большевистской элитой после его премьерного показа в Большом театре в Москве. Восторг был вызван тем, что Пудовкин уловил и отразил сущность ленинской революции{136}. Ленин пытался объединить радикальный и модернистский марксизм. В этой комбинации он видел идеологию, подходящую для общества, которое ортодоксальный марксизм считал слишком отсталым для осуществления революции[113]. Как заметили еще якобинцы, именно слабые государства с их репрессивными режимами, неудовлетворенной интеллигенцией, урбанизированными рабочими и крестьянами подготавливали почву для революции. Ленин объединял народное требование равенства с замыслом по преодолению «отсталости». К концу 1920-х годов Ленин и большевики привнесли в марксистскую традицию новый важный элемент. Носителем идеи революции и модернизации стала милитаристская руководящая «партия нового типа» — специфическое русское новообразование.

Оглядываясь на прошлое, можно сказать, что история Пудовкина все же выглядела неубедительной. Идея о том, что крестьяне и рабочие, озлобленные несправедливым отношением господ и элиты, стремительно пройдут путь от социализма к большевизму и станут законопослушными гражданами современного общества с экономикой планирования, была фантастической. Вскоре после прихода к власти Ленин осознал, как много ожидал и обещал в 1917 году. Еще якобинцы поняли, что объединение идеи равенства и идеи мощного государства обречено на провал. Хаос революции заставил многих большевиков отказаться от радикального марксизма после недолгого увлечения им. Их привлекал теперь модернистский марксизм, согласно которому рабочие и крестьяне должны будут подчиняться строгой дисциплине. Вскоре они обнаружили, что такой порядок вряд ли достижим. Их взгляды стали развиваться от радикального марксизма к модернизму, вере в научный прогресс, к прагматизму, привлекавшему широкие слои населения.

II

В мае 1896 года в Москве с небывалыми торжествами прошла коронация императора Николая И. Один из современников назвал коронационные торжества «ожившим Версалем». Царь въехал в город на белом коне в сопровождении представителей всех народов империи, одетых в национальные костюмы. Процессия также включала представителей социальных сословий и местных правительств (земств)[114], а также иностранных гостей{137}. Несмотря на разобщенность сословий и этнических групп, процессия олицетворяла единство империи. Газета «Московские ведомости» писала: «Никто не помнил о том, что есть своя, отдельная жизнь. Все слилось в одно целое, в одну душу, одну жизнь, и все понимали, что это и есть единый русский народ. Царь и народ участвовали в историческом событии. Пока будет существовать союз народа с царем, Русь будет оставаться великой и непобедимой. Ей не будут страшны ни внешние, ни внутренние враги»{138}. Журналист, очевидно, не сопоставил идеи пропаганды с реальностью. Существовала давняя традиция устраивать «народные гуляния» на Ходынском поле с представлениями, играми и другими развлечениями. Традиция установилась во многом из-за патерналистского стремления властей привлекать массы простых людей к знаменательным событиям, например коронациям царей. В мае 1896 года в гуляниях участвовало больше Человек, чем ожидалось. Выделенные казачьи расчеты не смогли справиться с толпой. Во время торжеств началась паника, от 1300 до 2000 человек погибли в давке. И в России, и за рубежом люди были шокированы сообщениями прессы. Было ясно, что в царском правительстве, несмотря на заявления о том, что оно стоит во главе непобедимой Руси, царит полная неразбериха. Не существовало и хваленого единства царя и народа. Хотя Николай выразил сожаление в связи с произошедшей катастрофой, в тот же вечер он присутствовал на пышном балу у французского посла. Один англичанин, очевидец этих событий, писал: «Нерон играл на скрипке, пока горел Рим, а Николай II танцевал на французском балу в день Ходынской трагедии»{139}. Будущий большевик, рабочий Семен Канатчиков, прибывший на гулянье сразу после трагедии, также обвинил власти в «безответственности» и «безнаказанности»{140}. Трагедия на Ходынке была плохим знаком царю. Претенциозность и грандиозность его коронации были унизительны, на трагедию он ответил с безразличным высокомерием. Трудно найти пример более явного проявления деспотизма и морального упадка.

Как показали коронационные торжества, Российская империя конца XIX века гордилась своей старорежимностью. Действительно, как воплощение реакционных принципов Россия превзошла даже старорежимную Францию до 1789 года. Как ни парадоксально, образец российского старого режима был относительно недавнего происхождения. Если философы-просветители осуждали иерархический уклад и различия во взглядах на общество, то цари поддерживали эти традиции. После победы над революционной Францией в наполеоновских войнах режим царизма сознательно стал позиционировать себя как бастион традиции и автократии, защищающий эти ценности от просвещения и революции. Российское общество по-прежнему состояло из неравных сословий, социальных групп, национальностей: все они имели разные привилегии и обязанности{141}. Крестьяне, как известно, никакими привилегиями не обладали. Более того, они оставались несвободными до 1861 года — последние крепостные Европы.

Еще в 1789 году французская монархия пришла к выводу о том, что старый режим может существовать, пока государство не предъявляет слишком много требований к своим подданным. Однако если оно хочет конкурировать с другими государствами (на Западе и на Востоке), способными мобилизовать огромные профессиональные армии, поднять налоги и тем самым обеспечить армию современным снаряжением, оно должно совершать такие же действия. Разумеется, крестьяне, промышленные рабочие и представители национальных меньшинств, от которых ожидались все эти действия, не могли не требовать что-либо взамен. Если они отдавали свои деньги или свои жизни государству, они хотели, чтобы к ним относились с уважением, как к полноправным участникам общего дела, а не как к пушечному мясу или дойным коровам.

После серии военных поражений (от Британской и Османской империй в Крымской войне 1853-1856 годов, от Японии 1904-1905 годов и от Германии в Первой мировой войне) многие служители царизма были вынуждены признать несостоятельность старого режима. Реформаторы понимали, что империя должна была стать единым государством с развитой современной промышленностью и сельским хозяйством. Необходимо было преодолеть расколы внутри общества и установить духовную связь между народом и государством. Против них выступали консерваторы, боявшиеся, что реформы ослабят монархию и иерархический порядок, на котором она основывается. В результате было достигнуто несколько весьма шатких компромиссов, которые лишь частично способствовали интеграции населения в политику. В целом негодование народа возрастало. Александр II провел серию реформ в 1850-х и 1860-x годах, самой важной из которых стала отмена крепостного права, превратившая крепостных в свободных крестьян. Однако они все же имели очень низкий статус и не владели землей, которая, как они считали, по праву принадлежала им[115]. Они также были тесно связаны общиной, традиционным деревенским укладом — древним институтом местного регулирования дел, что позволяло более эффективно установить над ними контроль и организовать сбор налогов*. Озлобленность крестьян, вызванная несправедливым положением, выражалась в почти анархической настроенности против государства[116], которая продолжала усугубляться до 1917 года, когда большевики отдали им землю{142}.