Последовал новый взрыв смеха.
Papa и Реджинальд встали со своих кресел. И вышли из комнаты.
Оба.
Вместе?
Людям причинили боль. Реджи осознал это, ожидая прибытия своей невесты с Хаверкрофтом и графиней. Причинили боль четверым. Он с самого начала предполагал, что так и будет, но одно дело что-то предполагать, а другое – видеть это воочию. Его отец был в восторге от того, как повернулись события. Но он не был бессердечным человеком. Отнюдь. Несмотря на гнев по поводу расточительности Реджи и на заявление, что если сын будет несчастлив в предстоящем браке, то он это заслужил, на самом деле сын и жена значили для него больше, чем всё его богатство и все амбиции вместе взятые. Его отец горько сожалел бы, если бы брак, на котором он настоял, на самом деле оказался несчастным.
Это в равной степени относилось и к обеим матерям. Они были очень разные по характеру: его мать – открытая, добросердечная и любящая, леди Хаверкрофт – более спокойная и сдержанная. Но он не сомневался, что они обе безумно любили своих детей и будут очень страдать, если решат, что их дети обречены на несчастье.
Реджи чувствовал бремя вины из-за того, что заставил этих троих беспокоиться. Пришло время хотя бы немного утешить их. Настало время открыто продемонстрировать свое примирение с тем фактом, что ему придется провести всю свою оставшуюся жизнь с леди Аннабель Эштон и предпринять направленные на публику усилия, демонстрирующие расположение к ней. Оно должно быть не слишком явным, иначе никто ему не поверит. Но открытой враждебности должен быть положен конец.
Как бы то ни было, больше всего его беспокоил Хаверкрофт. Человек был унижен – сначала неожиданными финансовыми потерями и потребностью возместить их, устроив своей дочери выгодный брак, а затем необходимостью выдать ее замуж за него, сына человека, которого он ненавидел, вероятно, больше всего на свете.
Реджи не считал его приятным человеком, и, если бы смог, то смотрел бы на крушение этого высокомерного, холодного человека с некоторым ликованием. Но Хаверкрофт – отец его будущей жены и вскоре должен стать его тестем. Реджи догадывался, что где-то там, глубоко под его ледяным экстерьером, таится любовь к жене и дочери. Любовь, за которую и они платят ему любовью.
Примирить Хаверкрофта с этим браком будет труднее, чем успокоить трех остальных. Однако, Реджи считал важным все же попытаться это сделать. Такая возможность представилась во время чая, когда графиня и ее дочь беседовали с родственниками и друзьями его родителей, а не сидели с Хаверкрофтом, как недосягаемые аристократы. Граф с холодным достоинством сидел в гордом одиночестве. Никто не смел приблизиться к нему, даже если и испытывал такое желание.
Реджи посмел.
– Быть членом большой семьи, – бодро начал он, стоя возле кресла графа с чашкой чая в руках, – во время торжественных событий прекрасно. Увы, большая семья несколько пугает посторонних.
Хаверкрофт поднял глаза от своей тарелки. Его глаза были холодны, как лед.
– Меня не так-то легко запугать, Мэйсон, – процедил он.
Реджи, тоже ничуть не испугавшись, продолжил:
– Но особенностью моей семьи является то, что она в мгновение ока раскрывает объятия, чтобы принять других, любимых кем-то из них.
– Можно только надеяться, – с сарказмом процедил граф, – вы не ожидаете, что я упаду в объятия Мэйсона.
Реджи улыбнулся нелепой картине, возникшей перед его мысленным взором. Он сел в кресло напротив графа.
– Леди Аннабель будет обласкана семьей сразу же, как только выйдет за меня замуж. И даже до этого. Она уже пришлась по вкусу. Она будет принята и искренне любима множеством добрых, великодушных людей. У нее будет теплая и любящая семья, которая добавится к ее собственной.
– И это принесет ей немыслимую пользу, – с глубоким презрением заметил граф.
– Безоговорочное признание и привязанность – всегда полезно. Вы не должны беспокоиться, что она будет несчастна. Я не думаю, что такое случится.
– Я желаю ей счастья в ее новом жизненном статусе, – пробурчал Хаверкрофт.
Очень трудно испытывать добрые чувства к такому человеку, подумал Реджи, но он был отцом леди Аннабель Эштон.
– Не согласитесь ли вы на несколько минут пройти со мной в библиотеку? – спросил он, снова вставая. – Там потише.
Шум в гостиной стоял немыслимый, поскольку каждый пытался говорить громче другого, и практически все, что говорилось, считалось достаточно забавным, чтобы вызвать раскаты и переливы смеха.
Это была типичная картина воссоединения семьи.
Леди Аннабель беседовала с дядей Уилфредом, который хотя и был глух как пень, но в остальном находился в прекрасной форме. Должно быть, он извлек на свет божий весь свой запас старых историй. Она смеялась и промокала уголки глаз носовым платочком.
Хаверкрофт молча поднялся и следом за Реджи вышел из гостиной. Несчастный граф, должно быть, сожалел, что нельзя ускользнуть и из дома, пока никто не видит.
В библиотеке никто из них не сел. Хаверкрофт встал перед холодным камином, похоже, его любимым местом в любом помещении, а Реджи, подойдя к окну, стал смотреть на площадь перед домом.
– Вполне возможно, – начал он, – леди Аннабель будет счастлива, став членом моей большой семьи. Они, безусловно, не из знати, но никто из них и не кучер, с которым совсем недавно она пыталась сбежать. Все же она предпочла его маркизу Уингсфорду.
– Полагаю, Мэйсон, – разражено бросил Хаверкрофт, – вы всю оставшуюся жизнь будете попрекать ее этой неосмотрительностью. Однако будьте благодарны, что вы получили то, к чему стремились, рыская как стервятник у дверей моего дома – жену с титулом.
Реджи повернулся к нему.
– Общеизвестно, что этого всегда хотел мой отец. Он всегда хотел сделать из меня джентльмена. Он хотел, чтобы то, что я приобрел благодаря своему образованию, было подкреплено женитьбой на благородной или даже титулованной. Что касается меня, то я надеялся, что когда придет время думать о женитьбе, я смогу выбрать ту, о которой буду заботиться всю жизнь, ту, которая точно так же будет заботиться обо мне. Невзирая на ее социальный статус.
Граф скривил губы.
– Тем не менее, вы оказались весьма расположены уцепиться за Аннабель, когда она стала доступна, нежели лишиться всего, что ваш отец щедро вам выделял.
– Я вырос в дружной, любящей семье. В тесной близости с моими родителями и в постоянном общении с многочисленной родней. Я не желал бы для себя ничего другого. Брак между леди Аннабель и мною был устроен нашими отцами по их собственным соображениям, и обстоятельства вынудили нас принять его как данность. Но это не означает, что весь остаток наших дней мы должны прожить в непримиримой вражде. Я намерен работать над тем, чтобы развивать привязанность к вашей дочери, не без надежды, что она сделает то же самое в отношении меня. Меня радует то обстоятельство, что в гостиной она предпочла общаться с моей семьей вместо того, чтобы сидеть в сторонке, хотя мать думала, что вы, все трое, пожелаете именно этого.