Наряду с такого рода посланиями, нелепыми или восторженными, от заинтересованных лиц и от простых почитателей приходили и письма, обычно анонимные, содержавшие снова белые перья позора. Бывшие фронтовики клеймили Чаплина как «окопавшееся ничтожество». Ему присылали немецкие железные кресты, называя его подлым изменником…
Конечную цель всех этих кампаний с достаточной ясностью вскрывают вопросы, которые задавали Чаплину многие журналисты в Нью-Йорке, в Шербуре, в Саутгемптоне и в отеле «Риц».
«Господин Чаплин, что вы сделали со своими усиками? Собираетесь ли вы играть «Гамлета»? Вы большевик? Как собираетесь вы развлекаться в Европе? Намерены ли вы снова жениться? Что вы думаете о русской революции? Как вы расцениваете ирландские события? Будете ли вы снимать фильмы в Европе? Что вы думаете о Ленине? Намереваетесь ли встретиться с ним? Вы большевик? Вы большевик? Вы большевик?»
С 1918 года Чаплин, как в частных беседах, так и в интервью, не скрывал своих симпатий и своего интереса к русской революции. Он был близок с людьми, которых ошибочно считал коммунистами, как, например, с Максом Истменом[30]. Чаплина обвиняли в «большевизме». Эти нападки велись тем более ожесточенно, что еще до заключения Версальского мира Уолл-стрит, Вильсон и Голливуд развязали неистовую кампанию против «красных». Американским коммунистам было предъявлено обвинение в том, что они «иностранные агенты». По личному приказу Вильсона группу членов компартии задержали и посадили на судно, которое было направлено в Россию. «Если им так хочется «красного рая», пусть отправляются отведать его», — зубоскалила, захлебываясь от восторга, пресса, финансируемая газетным магнатом Уильямом Херстом. Крупнейшие деятели Голливуда примкнули к этой кампании. Дэвид Уорк Гриффит публично высказывался против Советов. Томас Гарпер Инс приступил к производству антикоммунистических фильмов. Между тем, опять-таки по приказу Вильсона, американские войска высадились на севере России… В 1919 году армии четырнадцати капиталистических держав объединились для совместной военной интервенции против молодой русской революции.
Чаплин восстал против этой своры цепных псов. Пресса Херста принялась поносить его, стараясь задеть артиста нападками на его личную жизнь; когда Чаплин потребовал развода со своей первой женой, Милдред Гаррис, поднялся крик об оскорблении нравственности. Но актрису больше всего интересовали деньги. Адвокаты Чаплина предложили ей крупную сумму, и скандал быстро улегся. Это был не первый развод в Голливуде…
Однако Чаплин очень хорошо понял действительный смысл всех этих требований и вымогательств. Он стал осторожнее. Перед отплытием из Америки он отказался ответить на вопрос: «Поедете ли вы в Россию?»
Он согласился разговаривать вновь, только находясь уже в Европе.
— Вы большевик?
— Я не политический деятель, я артист.
Почему вам хочется поехать в Россию?
— Потому что меня интересует всякая новая идея.
— Что думаете вы о Ленине?
— Это совершенно замечательный человек, апостол подлинно новой идеи.
— Верите ли вы в русскую революцию и в ее будущее?
— Я вам уже сказал: политикой я не занимаюсь.
Больше всех интересовал Чаплина в Англии романист Герберт Джордж Уэллс, «Всеобщую историю» которого он недавно прочел.
За обедом, с глазу на глаз, Чаплин сразу же начинает расспрашивать его о России и о Ленине, с которым романист встречался около года назад. Беседа стала известна лишь по осторожному отчету, данному о ней Чаплином.
Уэллс, социалист-фабианец, был сторонником постепенности. Он верил, что можно установить социальную справедливость при помощи одного только просвещения и вечерних курсов. Ленин в общем произвел на него положительное впечатление: он, безусловно, очень умен, даже очень одарен; но «кремлевский мечтатель» — утопист, увлеченный несбыточными мечтами. Ведь он надеется индустриализировать и электрифицировать страну, которую сначала еще нужно восстановить! Но словам Уэллса, попав в Россию, можно подумать, что попал в средние века: тиф и голод тысячами косили людей, одетых в лохмотья… Конечно, со времени его посещения Москвы дела несколько улучшились. Этот упрямец Ленин понял кое-какие истины. Новая экономическая политика казалась писателю первым решительным шагом к «подлинно свободному режиму», где многое будет, конечно, в руках частной инициативы. Но развитие будет, несомненно, очень медленным. Нет, Уэллс не советует Чаплину осуществлять задуманное им путешествие; в Москве уже с октября очень холодно. Лучше дождаться более теплого времени той поры, когда жизнь в России немного наладится.
После свидания с тем, кого Ленин считал типичным представителем мелкой буржуазии, Чаплин чувствовал себя несколько разочарованным, но все же его покорило радушие писателя, его прекрасные темно-голубые глаза. От путешествия в Москву Чаплина отговаривали многие друзья: кампания белых перьев возобновится еще с большей силой, если он будет упорствовать в своем намерении.
Следующий вечер Чаплин проводит в обществе романиста Томаса Берка, этого Диккенса бедняков, певца трущоб, автора «Рассказов о Лаймхаузе», у которого Гриффит взял сюжет своего знаменитого фильма «Сломанная лилия». Романист и актер бродят целый вечер по мрачным улицам Ист-Энда.
Внезапно Чаплин покидает Лондон за несколько дней до намеченного срока. Он решил посетить Париж.
Никто во французской столице не знал о его неожиданном приезде. Лишь несколько журналистов, извещенные в последнюю минуту, встречали его на Северном вокзале. Он останавливается в отеле «Кларидж» на Елисейских полях.
Париж снова пленяет Чаплина. Он проводит целую ночь без сна, гуляя по улицам.
«Какой город! — восклицает Чаплин. — Какая сила сделала его тем, что он есть? Кто мог создать эту страну вечного веселья? Этот лучший из городов — последнее слово наслаждения… И все-таки я чувствую, что-то случилось с ним, что-то такое, что французы стараются скрыть от меня под необычным оживлением, смехом и песнями..
…Мы идем по бульвару. Близится рассвет. Меня узнают прохожие и следуют за мной. На ступеньках церкви спит старуха нищая. Но она не кажется мне усталой и измученной. По лицу ее даже скользит тень улыбки… Это олицетворение Парижа, скрывающего свое горе за улыбкой…»
В Лондоне Чаплин был у себя дома; он знал, где находится Кеннингтон, Лэмбет, Лаймхауз и Уайт-чепл, знал, где можно увидеть рабочих и безработных. А здесь в ответ на просьбу показать ему настоящий Париж, его новые друзья — боксер Карпантье, карикатурист Ками, шумливая политическая деятельница леди Астор — ведут его на Монмартр.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});