Читать интересную книгу Эти двадцать убийственных лет - Валентин Распутин

Нет смысла, наверное, вновь вспоминать, что говорили о недопустимости купли-продажи земли наши великие предки, завещавшие ни в коем случае не допускать такое. Допустили. Да, людей всячески успокаивают, что это не касается сельхозугодий (пока?), но уже свободная продажа, в том числе иностранцам, тех вроде бы малых процентов земель, которые находятся под промышленными объектами, жилыми домами и т. д., несет страшнейшую угрозу. А главное – сам утверждающийся принцип: земля – товар.

Понимаю, как говорится, после драки кулаками не машут. И все-таки не хочется верить, что все уже решено навсегда, что так и проглотит это народ, как он многое молчаливо проглотил за последние годы, что родная земля действительно пойдет теперь с молотка. Хватаешься душой, например, за решительные заявления руководителей Кубани, которые обещают, что люди здесь возьмутся за вилы, когда землю начнут продавать…

Что вы думаете обо всем этом? Можем ли мы отстоять нашу землю?

– Да, давайте воздержимся от цитирования Достоевского, говорившего, что от характера землевладения зависит весь порядок в стране, и Толстого, прямо называвшего продажу земли воровством. На нынешних реформаторов это никакого впечатления не производит. У них есть цель – и они ее добиваются. Их дергают за веревочки кукловоды – и они послушно дергаются, выполняя все необходимые упражнения, чтобы гражданам мира в скором времени иметь ранчо на Байкале и латифундии на Кубани. Ни для нас с вами, ни для аналитиков и думцев, ни для губернаторов и фермеров – ни для кого не секрет, что принятый недавно Земельный кодекс с правом продажи земли – это только начало, приоткрытая дверь, но приоткрытая, больше уже не запертая, и в эту щель в «два процента» высматривается российское поле. Прошлогодний рекордный урожай, даже и без достаточного удобрения и достаточной обработки, – это что-то вроде прощального самопоказа нашей земли, на что она способна.

Не будем, как договорились, цитировать классиков. Но хочется мне процитировать современного поэта, алтайца Бориса Укачина. В прежние годы мы с ним дружили, встречаясь то в Москве, то в Горно-Алтайске. Ни расстояния, ни «тоталитаризм» не были тогда помехой для встреч и дружбы. Стихотворение, которое я вспомнил, относится примерно к середине 70-х годов. На одном из московских рынков мой друг увидел в рядах торгующих объявление: «Подходите! Землю продаю!» Земля не могла продаваться иначе, как из мешка для цветочных горшков, но сами эти слова настолько поразили и оскорбили поэта, что он написал (стихотворение называется «На осеннем рынке», перевод И.Фонякова):

Подхожу – как будто из неволи,Из недоли собственную матьВыкупаю! Не сказав ни слова,Из кармана деньги достаю.Мне рублей не жалко – лишь бы сноваНе услышать: «Землю продаю!»

Народная поэтесса Узбекистана Зульфия тогда же отозвалась на эти стихи и написала Б.Укачину: «Здесь каждая строка бьющая. Мне просто жутко стало от этих слов: «Подходите! Землю продаю!» Хочется закричать. Можно продавать плоды земли, взращенные на ней, но не землю!»

Так мы все тогда считали: это святотатство, подобное продаже в неволю родной матери. Но суть российских реформ последнего десятилетия заключается не только в том, чтобы изменить формы жизни и формы собственности, не только изъять Россию из ее первостатейного мирового значения, но покуситься на наш дух, на наше самодержавно-народное сознание, перекачивающее, как второе сердце, во все клетки токи тех заветов, без которых нам не жить в полный рост. Для людей, «вышедших из себя», отказавшихся от своих устоев, есть слово: нелюди. А на Руси – неруси, то есть потерявшие национальное содержание, свою способность защитить Отечество в его незыблемых ценностях.

Откровенно говоря, что-то плохо верится, что мы сейчас сможем отстоять от продажи землю. Надо все сделать, чтобы отстоять, но… Понадобятся, мне кажется, годы, чтобы на поколениях, которые показали себя слабыми, отшелушилась кожа, пропитанная неуверенностью и отчаянием, и появилась новая. На молодежи она уже видна. Не на той, разумеется, молодежи, которая заражена наркотиками, безразличием и буржуазностью, а на иной, мало пока заметной, но все увереннее нарождающейся, которой чувства обкраденности и одураченности переходят в волевые начала. А уж она, когда войдет в силу, найдет слова, как правильно переписать законы. Вот в это я верю! Хочу верить.

Спасем ли наш язык?

– Вот и над языком нашим продолжают сгущаться черные тучи. Целями для ударов на уничтожение берут самое-самое! Земля, на которой русский народ испокон веку жил; язык, на котором он от рождения говорил, думал, слагал молитвы, былины и песни…

Я вначале не поверил, будто кто-то (какие-то якобы ученые!) всерьез предложил перевести русский язык с кириллицы на латиницу. Оказалось – всерьез! Да уж и не удивишься, если вон в Татарстане дело дошло чуть ли не до законодательного утверждения аналогичного новшества.

И все более назойливые, настырные разговоры о предстоящей реформе русского языка. Чем-то поистине зловещим от всего этого веет! А подается – со смешочками, с обычными в нынешнее время ужимками и ерничеством.

Чего стоит хотя бы недавнее телевизионное «ток-шоу» Михаила Швыдкого в его цикле «Культурная революция», посвященное этой реформе. Многое тут меня поразило, начиная с состава участников. По-моему, не было ни одного писателя – и это в разговоре о судьбах языка! Впрочем, был Михаил Задорнов, он олицетворял всех русских писателей и всю русскую литературу. Естественно, в принятом сегодня хохмаческом тоне…

Наверное, Валентин Григорьевич, вы не одну бессонную ночь провели в думах о том, что творится в последние годы с нашим языком, и о том, что ему еще готовят. Скажите, есть ли для русского языка путь спасения и в чем он видится вам?

– Будем надеяться, что этого в полном смысле слова последнего – отказа от кириллицы – все-таки не произойдет. Это было бы окончательным самоубийством нации. Представить только – читать «Слово о полку Игореве» и «Слово о Законе и Благодати», Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого, Тютчева и Есенина на латинице! Перевести на нее письмо Ваньки Жукова на деревню дедушке и треугольные письма наших отцов и дедов с фронтов Великой Отечественной! Отказаться от православной веры и всей культурной и духовной генетики! Нет, такое даже и представить нельзя. В Казани пусть пишут, как хотят, там это политика: даже и во вред себе, зато не так, как русские, а так, как турки и европейцы. А нам-то, русским, вперекор кому отказываться от родных буквиц, которыми сама душа у нас выписана и начертания которых в своих таинственных письменах повторяет сама природа?!

Однако! Вот я встрепенулся в возмущении: чушь собачья, не может быть! Но приходится припоминать, сколько таких «не может быть!», противоречащих нашим историческим и духовным установлениям, складу нашего народа и формам его жизни, протащено в вызывающем торжестве своей власти в последнее время. Еще недавно нельзя было представить, что в России объявят переход на контрактную (а это значит, что вскорости на наемную) армию, примутся продавать землю, загорятся желанием вступить в НАТО, собезьянничают у американцев систему образования, от которой те и сами отказываются, что американские профессора в поволжских городах станут обучать местных ребятишек науке безопасного разврата и что предмет этот под названием «валеология» перейдет в школьные программы, зато отечественная словесность и русский язык станут в школе изгоями… А ведь тоже при первых слухах об этих нововведениях казалось: чушь собачья! И что еще придумают для нашего «облагораживания», сказать никто не возьмется. Россию старательно, как черномазую Золушку, преображают в глобализированную принцессу, чтобы ехать на бал Сатаны, и к чему ей в таком случае кириллица, если никто там ею не пользуется! И к чему ей доскональное знание родного языка, если встраиваемый сегодня в нее порядок потребует владения родным языком на уровне иностранного?!

Страшно молвить, но ведь это логика реформаторов русского языка, а они не остановятся и перед латиницей.

Русский язык может быть спасен лишь в том случае, если видеть в нем не только средство элементарного общения, но и путь познания себя и своего народа, его психологии, этики, морали, веры, исторической поступи и в конце концов его души. Как народ выговаривает себя в устной и письменной речи, того он и стоит. Обезличенный народ скажет о себе немногое. Если бы мы задались целью самоспасения, нам бы и в голову не пришло изгонять из школы родной язык и литературу – нам бы, напротив, потребовалось расширить их познание, потому что все остальные науки могут ложиться только на этот фундамент.