Читать интересную книгу Ящик Пандоры - Фридрих Незнанский

Турецкий насторожился: так уважительно — по имени-отчеству — прокурора Москвы сотрудники прокуратуры за глаза не называли, обходились прозвищами вроде «Мухомора» и «Городничего» или в крайнем случае фамилией.

— Нет, конечно, не лично. Мне принесла его Клава, когда я вернулся из отпуска, в позапрошлую пятницу. К делу была присобачена препроводительная за подписью... Семен Семенович!

— Вот то-то и оно, великий сыщик Турецкий,— за подписью первого заместителя прокурора по кадрам Амелина, исполнявшего обязанности прокурора Москвы. Зимарин вернулся из отпуска в прошлый понедельник... Но это не значит, что Амелин изъял из дела документы. Так что не советую приставлять пистолет к его виску и требовать признаний. Надо все-таки дождаться приезда Бабаянца, тогда многое может проясниться.

— Вот, видите, Семен Семенович! Я все-таки правильно сделал, что пришел поискать в вашей епархии записную книжку. А то у меня никак в голове не укладывалось: сначала Мухомор прикрывает дело, а потом снова открывает!.. Но все-таки, что вас тревожит? Вы какой-то не такой, как всегда.

Моисеев наконец сел на стул рядом с Турецким и неожиданно выпалил:

— Ребята мои уезжают в Израиль.

— Ну и молодцы!

— Эдуард Антонович сказал, что я должен буду положить партбилет на стол.

— Если бы я по дикой случайности оказался в партии, то давно бы уже-выбросил билет в помойку! Для чего он вам нужен? Все порядочные люди уходят из этой заплесневелой конторы: Окуджава, Тихонов, Афанасьев... Я слышал, что за последний год это болото покинуло больше двух миллионов.

— Саша, так нельзя. Я сорок шесть лет в партии, я убежденный коммунист. Я прошел фронт, потерял ногу... Впрочем, это не имеет отношения... Для меня это трагедия. Позор. Мальчики пусть едут, они уже давно решили, всё боялись мне сказать.

— Семен Семенович, но ведь времена-то сейчас другие, вы же можете протестовать, я не знаю — подать жалобу, написать в газету.

— Ни в коем случае, мальчикам станет известно, они меня в беде не бросят, я себе не прощу... Так что прислушайтесь к моему совету — подождите Бабаянца, не лезьте на рожон.

Турецкий вышел из криминалистического кабинета в полном расстройстве чувств. Если уж у такого честного и доброго человека совершенно зацементированы мозги, то чего же ожидать от других? «Убежденный коммунист»! За свои сорок шесть лет партийного столбняка он так и не понял, в чем он был убежден... Уже не думая о совете Моисеева — подождать возвращения Бабаянца, и скорее даже из духа противоречия, чтобы доказать самому себе самостоятельность своего мышления, он открыл дверь кабинета зампрокурора Амелина. Знал бы он, чем обернется — и очень скоро — такая самостоятельность, пройти бы ему мимо этой двери, ну, просто забыть на время о ее существовании.

Амелин, разложив на столе графленые простыни бумаг, переписывал какие-то данные. Турецкий начал с места в карьер прямо от двери:

— Вы мне передали дело по факту смерти Бардиной. В деле должна быть записная книжка убитой. Отсутствует также опись приобщенных к делу документов.

Короткие ножки Амелина поджались под столом, так что стали видны только давно не чищенные ботинки.

— Вы разве не видите, что я занят? Надзор за следствием осуществляет сам товарищ Зимарин. Прошу обращаться к нему,— сказал Амелин и уткнулся в простыню.

— Кто копался в деле, прежде чем вы его передали мне? — решил упорствовать Турецкий, но кадровик явно не желал разговаривать. Тогда Турецкий решил зайти с другого конца: — У вас есть ереванский адрес Бабаянца? Мне надо срочно с ним связаться. Мне не нравится, когда люди ни с того, ни с сего уходят в отпуск.

Амелин оторвался от бумаг, глаза его бегали за толстыми стеклами очков. Но в это время распахнулась дверь, и секретарша Клава устрашающе прошептала:

— Александр Борисович, срочно, к телефону...

На этот раз Грязнов звонит из вполне исправного уличного автомата и сообщает, что на девяносто девять процентов он установил убийц Била, и одному из них, Гончаренко, Шура Романова организовала «служебный арест» — посадила на дежурство, чтобы был на виду и никуда не отлучался, до тех пор, пока Грязнов не установит личность Била, а теперь это раз плюнуть, и что Ника Славина может спокойно со своим пацаном ехать домой уже сегодня, в крайнем случае завтра.

Турецкий настолько ошарашен, что не реагирует должным образом на появление в кабинете Амелина, который, сменив гнев на милость, лично, сам пожаловал к подчиненному, чтобы лично принести ему на подпись какую-то ведомость, кажется, статотчет по законченным следственной частью за квартал уголовным делам; он расписывается в нескольких местах, отмеченных Амелиным, и продолжает слушать Грязнова, наблюдая, как семенит к, двери короткими ножками Амелин.

— Почему ты сказал — «раз плюнуть»?

— Потому что я еду к Кларе, моей старой знакомой. Ты же сам мне дал наводку насчет подружки Татьяны Бардиной. Только это не подружка, а гадалка... старая клизма. Так что жди вечером вестей. Где тебя искать?

16

«Старая клизма» Клара Бальцевич жила на старом Арбате, превращенном ныне в немыслимый вертеп, где жители испуганно прячутся от этого пира во время чумы за наглухо задрапированными окнами. Вход в знакомый Грязнову с давних пор подъезд перегораживала толпа: два «афганца» бренчали на гитарах и голосили о незавершенной борьбе с душманами. Майор пробился сквозь толпу зевак, поднялся на второй этаж. «Клара Бальцевич. Экстрасенс» — гласила позолоченная табличка на двери. «Легализовалась, маруха»,— почти вслух произнес Грязнов и нажал кнопку музыкального звонка. Десять лет назад на этой двери были штук пять кнопок, теперь квартира принадлежала одной Бальцевич. Грязнов слышал, как она подкрадывалась к двери и, вероятно, рассматривала его в «глазок», а когда открыла дверь, то защебетала сходу:

— Вячеслав Иванович! Какими судьбами?! Сколько лет, сколько зим... Да проходите, дорогой, садитесь!

Грязнов не узнавал квартиры: вместо сундуков и старомодных буфетов, вывезенных предками Фиры Бальцевич с киевского Подола, в большой комнате стояла ультрасовременная мебель, в углу жужжал компьютер, на экране телевизора марки «Сони» другой экстрасенс, Кашпировский давал сеанс парапсихологии, записанный на видеомагнитофон. Но табаком и лекарствами пахло по-прежнему. «Охреновели что ли все — на каждом шагу компьютер»,— разозлился Грязнов: он второй год безрезультатно выбивал у начальства компьютер для своего отдела, а тут сидит эта курица и тюкает пальчиком...

Клара перехватила взгляд Грязнова:

— Анатолий Михайлович извращает метод психотерапии, использует в своих сеансах гипноз. Меня беспокоит, не управляет ли он всей нашей перестройкой? Я сейчас пишу работу...

— Вот что, Клара Романовна, она же Фира Рувимовна и временами Клавдия Петровна, меня меньше всего интересует Кашпировский, с ним все ясно, он делает политически важное дело, успокаивает толпу: не режьте друг другу глотки.— Грязнов заметил, как напряглась огромная Кларина грудь и закосили в стороны когда-то зеленые, а теперь цвета болотной трясины ее глаза.— Так же, между прочим, как меня не интересует сегодня твоя психотерапия.

Не будь Грязнов в цейтноте, он бы с удовольствием поддержал светский разговор на модную тему, тем более, что в агентурно-оперативном деле МУРа значится, что дважды судимая Бальцевич, в прошлом недоучившийся врач, а ныне экстрасенс-гадалка, наряду с занятиями астрологией и гомеопатией балуется психотерапией: тайно готовит дельцов из теневой экономики к перекрестным допросам и очным ставкам в следственных органах. Некоторых из своих клиентов Клара время от времени сдает или МУРу, или ОБХ СС, или КГБ (в зависимости от жанра преступления и поступающих от этих организаций заявок) — так она откупается от правосудия.

— Меня интересуют данные на Татьяну Бардину и ее любовника Била. Только не делай мне удивленное лицо, Кларетта, и не вздумай сетовать на плохую память...— И тут у Грязнова мелькает весьма своевременная мысль и он продолжает, как ни в чем не бывало: — Тем более, что у компьютера память жуть какая вместительная. Где у тебя на них данные — на твердом диске или на припрятанной где-нибудь дискетке? А ну, давай, подружка, вызывай на экран нужный файл.

Грязнов не очень силен в компьютерной терминологии, но оперирует словами бойко. Клара, однако, быстро не сдается. Вытаскивает сигарету из коробки «Герцеговина флор», закуривает и предлагает Грязнову:

— Закуривай, майор. Зачем тебе компьютер? Я тебе продам Таньку с потрохом, мне жмурики как до п... дверцы.

— В «свою» решила поиграть, Кларисса? Так вот, гражданка Бальцевич, мне твоя «феня» по одному месту, понятно? И матерных слов я все равно больше тебя знаю раз в восемь. Давай, орудуй с умной машинкой. Ведь я сейчас вызову муровского программиста, и он быстро твою программку расшифрует. И весь твой экстрасенс вместе с компьютером испарится. А кстати, через кого все это сооружение достала?