Королевы. — Кино — это классная идея. Своди ее на мелодраму или комедию, а потом угости кофеем, и проводи до дома. Только сначала выясни, что она вообще любит, ну, чтобы не облажаться.
— И про цветы не забудь, — подсказала Луиза. — Девушки это любят.
— Да, только розы не покупай — дорогие, зараза, — добавил Дима.
— Лан, — Гвеллин задвигал губами, запоминая наставления. — Если чё — звякну.
И он побрел к общаге, мысленно прикидывая план действий и рассчитывая бюджет на все мероприятие.
— Растет, наш малыш, растет, — умиленно прошептала Алиса. — Первые шаги во взрослую жизнь делает. Ну, хорошо, пошли, что ли?
И она весело вошла первой в спортивный зал, где их группу уже ждал Даэррин.
6
Если бы Дима, или Алиса, или Катя с Гвеллином узнали, чем на самом деле занимаются близнецы Банных в свободное от учебы время, то реакция у них всех была бы примерно аналогичная. Как минимум, от каждого Ваня с Валерой схлопотали бы нехилых пилюлей.
А все потому, что никаких "серьезных отношений" с девушками у одинаковых не было. Они продолжали оставаться активными полигамными самцами, заводящими быстротечные любовные романы без обязательств, по схеме "познакомились-перепихнулись-разбежались, ловить новые ощущения". Вранье насчет девушек было прикрытием для другого, даже более увлекательного и полезного занятия.
Полезного в плане улучшения материального благосостояния.
Деревня "Глухие Улики" полностью оправдывала свое название. Уликов там, правда, не было, единственный пасечник, намучившись с местными алкашами, которые регулярно тырили у него мед для приготовления медовой самогонки, уехал работать за границу по европейским стандартам и за европейские деньги, послав родной колхоз в то место, где народ, живущий в колхозах, пребывает уже очень давно. Но место было реально глухое — до ближайшего города не меньше полутораста километров, вокруг одни поля да соседние села с не менее дебильными названиями и полной деградацией населения в плане умственного развития.
Вопросы деградации не очень заботили Матвея Касьяныча Воробьева, хотя он и занимался каждый день изучением этого вопроса по долгу службы "зеленому змию", с девяти вечера до часу ночи, каждый день без выходных. После работы, приползая домой из гаража, где чинил трактора и комбайны местной агрофирмы, Матвей Касьяныч доставал морозную, с жилкой, стопку, осторожно выставлял на стол заманчиво звякающий пакет, включал в телевизоре единственный канал с новостями, и отправлялся в путешествие по волнам своего разлагающегося разума, и озвучивая тосты: две стопки — за хорошую новость по новостям, одну — за плохую. Если же где-то упоминалась фамилия великого и могучего В.В.П, то Матвей Касьяныч выпивал сразу три. Чтобы царь знал, что на него еще надеются, и ждут чудес.
Набравшись, таким образом, впечатлений, Матвей Касьяныч выключал телевизор, и доставал ему на смену старый, уже порядком потрепанный музыкальный проигрыватель. И вот тогда-то и начиналась Варлофомеевская ночь. Соседи, жившие рядом в домах, частенько рассказывали, как у них кровь стыла в жилах от блатных песен, сочных ругательств и шокирующих подробностей из жизни фраеров и вертухаев. В музыку часто вкрадывался рев хозяина дома, отдаленно напоминающий подпевание, и утробные крики в адрес всех, кто имел хоть какое-то отношение к этому бренному миру. Доходило и до стрельбы — на чердаке лежал охотничий карабин, оставшийся с лучших времен, и Матвей Касьяныч частенько развлекался, паля в стены, и пытаясь дырками от пуль изобразить серп и молот. Видимо, не удачно, поскольку новые попытки продолжались с завидной регулярностью. Каждому было ясно, что в недалеком будущем настанет день, когда тракторист-механик захочет попробовать свои художественные силы на живом существе, однако никто ничего не мог против этого поделать. Участковый в деревне был древним стариком, не способным даже утихомирить пьяную молодежь, а соседи, как и всегда, больше молчали, чем возражали.
Своя хата с краю.
И зря, потому что именно сегодня такой день и наступил. Вдоволь отругав правительство, родной колхоз, родную страну, чужую Америку, бывшую жену и развал "совка", Матвей Касьяныч решил выйти, подышать свежим воздухом. В тот момент, когда он, стоя на крыльце, покачивался, как дерево на ветру, возле забора робко скользнула чья-то тень — это местная беспризорная шавка, бегающая по деревне, решила разжиться чем-нибудь съестным на беспризорном огороде. Одержимые зеленым змием мозги тракториста среагировали мгновенно.
— И эта еще тут… На, и тебе тоже, получи, паскуда!
Бухнул тяжелый выстрел, в ночи прозвучал короткий, жалобный, предсмертный скулеж. Тотчас в соседних домах включился свет, захлопали двери.
— А ну, отошли от калитки! — заорал Матвей Касьяныч, и послал новую пулю поверх головы, высунувшей над забором. Голова тут же исчезла. — Всех урою, падлы!
Еще один выстрел проделал пулю в стволе давно засохшей яблони. Соседи быстро ретировались в конец улицы, подальше от психа. Обнаружив, что интерес к нему пропал, Матвей Касьяныч сел на крыльцо, и положил карабин на колени, тупо рассматривая изуродованное тело беспризорной шавки.
Прошло пять минут.
— Участкового вызвали? — спросил кто-то в конце улицы, когда коллективная беседа на тему "все зло от алкоголя" плавно подошла к тому, что теперь делать.
— А что он может сделать? — вздохнул другой. — Сам, небось, также нажирается.
Дорогу внезапно осветили автомобильные фары. К толпе плавно подкатил большой, черный джип, похожий на огромного бегемота. Не привыкшие к таким автомобилям, деревенские замолчали.
— Здрасьте, — сказал Ваня, опуская тонированное стекло со своей стороны. — А не подскажете, Матвей Касьяныч Воробьев здесь проживает?
Глухое молчание.
— Там, — наконец, подал кто-то робкий голос, и махнул рукой в конец улицы. — Только к нему сейчас нельзя, он… гостей не ждет.
Стекло опустилось, и джип мягко зашуршал шинами, направляясь в указанном направление. Среди толпы пробежался изумленный вздох.
— Дожились, — вздохнули деревенские, и осторожно начали передислоцироваться — узнать, что же надо ребятам из джипа от психа с ружьем хотелось каждому.
Когда калитка распахнулась, Матвей Касьяныч приподнял голову, и тяжело заорал:
— Кто там? Нахрен идите, суки! Щас всех перестреляю!
— Матвей Касьяныч? — сурово спросил Валера, и близнецы нависли над опустившимся алкоголиком, как две монументальные статуи.
— Да…
— Слышь, мужик, — Ваня не стал ходить вокруг, да около, а сразу перешел к делу. — Ты нам денег должен.
Почему-то тракториста возмутило именно обращение "ты", поэтому он начал подниматься, направляя ружье куда-то в пространство между визитерами.
— Слышь, шпана….
Остаток фазы не прозвучал — Валера переплел пальцы, и левая рука психа обвисла, как плеть. Ружье упало на пол, Матвея Касьяныч тихо выматерился, сразу же получил короткий, но сильный удар под дых, и сел обратно. За забором тихо зааплодировали.
— Ты нам пятьдесят тысяч должен, — сказал Ваня, возвращаясь