Читать интересную книгу Драконы никогда не спят (сборник) - Антон Тудаков

Радуга стала черной.

– Крыл, я никого не убивал. Все вы – кусочки меня. А я жив! Пока я жив, никто из вас не может умереть.

Я рассмеялся.

– Мне жаль тебя, Вирус.

– Почему?

– Ты никогда не станешь живым.

Он замерцал.

– Что ты сказал?

– ТЫ НИКОГДА НЕ СТАНЕШЬ ЖИВЫМ, бог. Смотри!

Я повернулся, показав рану в крыле и окровавленную чешую на боку. Радуга отшатнулась.

– Ты наблюдал за боем, верно?

– Да.

– А ощутил ли ты, что значит – получить стрелу в тело?

Знаешь ли ты, что такое БОЛЬ? Гнев? Ярость? Любовь и ненависть? Нежность к любимым и жестокость к врагам?

– Нет, я не знаю боли.

– Так как же ты говоришь обо мне словно о части себя, если я владею недоступными тебе понятиями?

Вирус вновь засверкал.

– Ненадолго, поверь! – И он принял вид дракона.

Я усмехнулся.

– Итак, ты желаешь познать боль?

– Да.

– ТАК ПОЗНАЙ ЕЕ!

И я бросился. Вонзив когти в его крылья, я разорвал перепонку в клочья, сломал ему кости. Он завопил, рухнув на скалы, а я бросился сверху, обдавая ненавистного врага огненным дыханием и с треском круша его ребра хвостом. Дракон пытался уползти, но я рвал его на части, бил, калечил, вкладывая в каждый удар всю накопившуюся муку, всю ненависть, все страдания каждого, кто погиб от рук этого мерзавца, всю боль и гнев воина, потерявшего семью и надежду. Всю боль разумного существа, брошенного на потеху недостойным. Всю свою боль.

– Пощади!

Хриплый голос, полный страдания, заставил меня остановится. Искалеченное тело слабо трепыхалось у моих ног, заливая скалы кровью. Мне стало плохо.

– Убирайся. И дай мне умереть с честью.

Дрожащая, мерцающая радуга вновь повисла в небе.

– ЭТО была боль?! – В его голосе звучал неизмеримый ужас.

– ЭТО была жалкая тень боли, мерзавец. ЭТО была боль тела. А скажи, что должен чувствовать отец, наблюдая за страшной смертью своего маленького сына и будучи не в силах сойти с места? Когда ты познаешь ЭТУ боль – ты либо станешь живым, либо…

– …либо? – Голос дрожал.

– Либо умрешь.

Вирус затрепетал.

– Неужели они все… Неужели я дал им всем ЭТО?!

– Хуже. Ты ведь не умер.

Он закричал, не в силах осознать. Я жестоко рассмеялся.

– О, вот ты и начинаешь оживать. Теперь ты наконец начинаешь чувствовать общность с другими. Общность со своими детьми, которых ты обрек на смерть ради собственного наслаждения.

– Детьми?!

– А кто мы тебе, если не дети? Мы все имеем часть тебя внутри, и в то же время каждый из нас – отдельная личность. Поздравляю, отец. Ты только что убил всех своих детей.

От ужаса радуга превратилась в маленький шар черного пламени, пульсирующий, как сердце, готовое разорваться.

– НЕТ!

– Тебе жаль? Ты ощутил ЖАЛОСТЬ? Молодец! Что дальше?

Теперь ты должен ощутить радость, не так ли? Радуйся! Смертью своей мы несем тебе радость! Аве, господи!

Я раскинул крылья.

– Идущие на смерть приветствуют тебя!

С агонизирующим воплем радуга пропала. И в тот же миг я ощутил, что Закон пропал вместе с ней. Я ощутил смерть бога, ощутил, как его Власть вливается в меня, как я занимаю опустевший трон. Но осознавать новую сущность не было времени. Я взвился в небо, подобный молнии гнева; я издал вопль, подобный воплю вихря; я пробил пространство, подобный стреле из лука.

Я ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ!

Но не с целью убить врагов.

А с целью прекратить войну.

* * *

– Нет, твой эмулятор не годится.

Тимс откинулся на спинку кресла. На экране терминала суперкомпьютера «017» царили непонятные помехи, динамики рычали звуками, похожими на смех дракона.

– Я писал эмулятор IBM не для того, чтобы ты играл в Warcraft… – заметил Анджело.

– Если игра не работает, то не сработает и программа.

– А это как сказать. Игры – самые сложные программы. Они выжимают из компьютера, тем более из столь древнего, все, на что тот способен. К слову, написать игру – самая сложная задача, которая может возникнуть перед программистом.

– Не спорю, Warcraft – замечательная игра. Но почему она постоянно сбоит? То юниты не реагируют на команды, то вообще дракон вместо рычания кричит «Нет!», словно не желая лететь в угол карты…

Анджело замер.

– Как ты сказал?

– Словно юниты обрели желания.

– Тимс, ты подумал, прежде чем говорить?

– А что?

Анджело встал.

– Да так. Мысль одна в голову пришла. Неприятная мысль. Выключи игру.

Тимс нажал кнопку, и экран погас. Анджело вздохнул с облегчением. Но слова Тимса загнали вздох обратно в грудь, вызвав хрип.

– Странно… Ресурсы все еще используются.

Анджело подскочил.

– Отключи компьютер от сети!

Тимс недоуменно повернулся к программисту:

– Да ты что? На это три дня уйдет!

Анджело отбросил его от терминала и забарабанил по клавишам. Минуту спустя голос операционной системы мягко произнес:

– Доступ к процессу 79 перекрыт на нулевом кольце защиты, действия оператора блокированы.

– О нет! – Анджело вскочил. – Не верю!

– Что про…

Тимс не успел закончить. Другой голос, более энергичный, заполнил пространство лаборатории:

– Активизирован наносборочный агрегат. Время до завершения конструируемой структуры – 32 минуты. Масса структуры 5 тонн. Приказ поступил…

Анджело оступился, в ужасе поворачиваясь к огромной прозрачной капсуле наносборочного завода, которая стояла у дальней стены зала. Там, в глубине, бушевал шторм атомов и молекул, равномерно смещаясь влево и образуя из себя…

– Что это?! – Тимс взвизгнул как кролик, отступая назад.

Анджело побелел.

Дракон в капсуле повернул прекрасную голову к людям. И посмотрел на них горящими глазами. Он был последним, кто их видел. Живыми.

Марина и Сергей Дяченко

История доступа

(повесть)

* * *

Вышли танцовщицы, похожие в ярких платьях на короткие флагштоки. Ударили барабаны. Басы грохотали так, что скакали песчинки на кирпичных ступеньках. Танцовщицы устроили маленький смерч, и огонек фонаря, прикрытый стеклянной банкой, затрепетал.

Янина не смотрела на танцовщиц. Гораздо интереснее в эту минуту были поэты: высокий бородач, считавшийся лучшим сочинителем столицы, и тощий парень, светловолосый и небритый, никому до сегодняшнего дня не известный. Шел пятый раунд «схватки на языках»: только что оба поэта получили задание сымпровизировать лирическое признание о четырех строфах, в котором упоминались бы оловянные лошадки, топор и хризантемы, все строки начинались на «Н» и последними словами каждой строфы были бы «…на черном бархате постели». Поэты получили пять минут на обдумывание, и танцовщицы развлекали публику, в то время как бородатый мастер перебирал в уме домашние заготовки, а молодой, нервный и совершенно потерянный среди барабанного грохота, суеты и жадного внимания публики, – этот самый молодой поэт трижды впал в отчаяние, прежде чем глаза его ожили, губы зашевелились, и он быстро защелкал пальцами, отбивая внутренний ритм.

Рукав его кафтана был коротковат. Дерзкий либо купил парадную одежку в лавке подержанного платья, либо продолжал расти, как ребенок или дерево, и мосластые руки-ветки вытягивались быстрее, чем поэт успевал заработать на обновку. Он знал, что выглядит смешно и неуклюже, и ему непросто было это сознавать, – но он все равно вышел перед судьями и публикой, убежденный в своем праве находиться здесь.

Янина симпатизировала молодому. Вокруг, в зале под открытым небом, во множестве обретались поклонницы бородача, и они задавали тон: их слуги топали о помост по команде, служанки отбивали ладони, поддерживая короля поэтов. Если бы исход поединка решала толпа – бородач давно победил бы. Но решали судьи, и они оказались беспристрастны, и вот уже пятый раунд длился почти равный бой, хотя обычная «схватка на языках» заканчивалась через два или три раунда.

Интеллектуальное зрелище, думала Янина с грустью, но без тоски. Здесь, в столице, как в несущемся с горы экипаже – громко, весело, очень страшно и бесконечно интересно. У нас в провинции такого не бывает; может быть, я в последний раз вижу эти танцы, ярусы свечей под стеклянными колпаками, дрожащие огни и площадь, как единое тусклое украшение. И поэтов. Кто знает почему, но у нас в Устоке совсем нет поэтов. Вот бы познакомиться с этим, молодым, вот бы сказать ему в глаза, как он талантлив.

…С другой стороны, дома спокойно. Закат над озером не уступает красотой ни танцу, ни огням, ни богатому зрелищу. Другое дело, что закат лучше встречать в компании настоящего поэта…

Она поерзала на подушках. Представление затянулось, уже совсем стемнело, а судьи, глядишь, и шестой раунд назначат. Жаль, что она не приехала в столицу по своей воле, как простая путешественница, и не имеет обычной свободы. Она претендентка, пусть ее шансы оцениваются как один к тысяче. Она ведет происхождение от Железной Горы, и хоть веточка давно отделилась от общего ствола и зачахла далеко от столицы – ее долг был явиться.