в сексе та еще бомба, но я не сильно жалею. Все нормально за одним исключением, мои яйца переполнены. Переживу как-нибудь. Как-нибудь!
Пизда мне!
На хрен не нужны Алисы всякие, я хочу только Шахову. Вот истинная причина, чего ходить вокруг и около. Видимо теперь эта кнопка будет долго активирована. Как у собаки Павлова рефлекс: Злата=Секс. И по-другому никак, ничего не изменить. Рычаг повернут и смертельно заклинен напрочь.
Потею еще сильнее, даже сменная футболка не помогает, заливаю и ее. Благо тут все не в лучшем виде ходят, поэтому особо не выделяюсь. С наглым таблом рассекаю воздух и людей прямо перед собой, никого из них взглядом не цепляю. Так и иду в номер.
Распахиваю дверь и швыряю сумку со сбруей. Вадоса нет, что не может не радовать, особенно сейчас. Скидываю все вплоть до трусов и иду в душ. Сходу врубаю воду и зажимаю член рукой. Ебать! Вот это разволокло!
Вода резко хлещет в лицо. Прикрываю веки, жмурюсь, но подставляюсь. Шелест воды, распадающийся на мелкие, острые брызги сечет по телу и стенам. Это не просто шум, этот шелест ассоциируется с тем бассейном, где неудержимыми толчками трахал и трахал ее. Как же меня накрывает.
Красивая, нежная. Самая охуенная! Все в ней прекрасно и как я раньше не видел? Спирал все на характер, но дело же не в этом. Да какой там характер? На подкорке сёк, что завязну в Злате. Все бесстыдные образы сейчас перед глазами встают, прогоняю кадр за кадром, как извращенец какой.
Губы. Язык блестящий и влажный. Вкусный. Жаркий. М-м-м… Дрожащие сиськи. Острые соски, торчащие в разные стороны. Ловлю их, засасываю. Передергиваю изнывающий член несколько раз. Это дает сражающий эффект: меня захлестывает и выносит. Кровь в паху бурлит со свистом, расперло до жести. Дрочу, не останавливаясь уже.
Кабина запотевает, я словно отрываюсь от реальности и остаюсь в этой отдельной баклахе со своими огневыми ощущениями. Все бы отдал, только бы Злата здесь оказалась. Хватаюсь рукой за прикрученную лейку, она трещит, напор с трудом выдерживает. Лбом прижимаюсь к сгибу локтя и жестче выдрачиваю свой кайф. Льющая сперма дает мне освобождение на время от моего постоянного желания. С трудом, на трясущихся ногах, оседаю на пол.
Хлещет вода по сгорбленной спине, льется вниз, смывая мое грехопадение и его следы. Тупо наблюдаю, думаю о Шаховой. Да моя ты золотая девочка, как же я скучаю. Трахал бы ее сутками напролет не останавливаясь.
Домываюсь и иду что-нибудь накинуть. Батя звонит. Не успеваю принять звонок и поздороваться, как мне прилетает.
— Довыебывался, любовничек недоделанный?
— Ты чего? — реально мое удивление выше некуда.
— Злату из реабилитационного центра привезли, — злой голос отца рубит насквозь.
— Откуда? — сажусь на кровать и слушаю внимательнее. — Что она там делала? — мысли копошатся в башке, но ничего годного, просто ебучий хаос.
— Вытаскивали из депрессии, — цедит сквозь зубы. — Из-за тебя, блядь! Ты что с ней сотворил? Я тебя так воспитывал? Гандон ты, сын! Это же дочь Ника!
Отключаю телефон и тупо смотрю на экран. Отец набирает снова, но я сбрасываю. Она что в дурке была? Или где? Что с ней случилось?
Звоню ей, но не могу прорваться. Походу мой номер не проходит больше. Или заблокировала? Или в ЧС кинула? Или что? И на хрена я оборвал контакт на месяц? Да просто понимал, что эффективных трень тогда не получится, буду подвисать на трубе. Рассчитывал, что поймет…
Надо как-то дожить до завтра. Поеду сразу к ней домой и похрен, что меня там ждет. Надо объяснить почему пропал настолько. Да и просто поговорить надо. Надо… Сука, когда завтра уже!
16
— Сюда иди! — оборачиваюсь на выкрик Ника Шахова.
Наши уехали, я ждал отца на площадке за зданием аэропорта. Обещал забрать, но вместо него приехал Шахов.
Я, конечно, не ссыкло, но сейчас немного оху…удивляюсь. Всегда спокойный Ник вне себя. Пока он идет ко мне, я наблюдаю как за ним пленкой растягивается шумная трескучая оболочка, заливающая все живое гневом. Здоровый мужик, отмечаю с непонятным восхищением. Как пантера скользит по земле, пригибает холку перед смертельным прыжком. Вся повадка звериная, опасная, дикая. Из него вышел бы отличный боец.
Вот только он не рад меня видеть, как понимаю. И вряд ли прибыл сюда, чтобы поинтересоваться, как моя жизнь. Если бы мог, то поджег взглядом, так пылает. И по ходу не спросить теперь, что со Златой…
Жду.
Особо не дергаюсь, просто сумку с плеча спускаю, рядом ставлю с ногами. Смотрю прямо в глаза и ничего там хорошего нет. Прищуренный, наполненный яростью, плещет через ноздри бешенство. Предпочитаю молчать сейчас, потому что бесполезно все.
Три. Два. Один. Сука!
Блок спасает меня от сотрясения мозга, но прилетает все равно хорошо. Ник, конечно, зверь, но и я не пальцем деланый. Мгновенно закорачивает, яркой вспышкой проносится злость. Жаль, что ответить все же не смогу понятно по каким причинам. Шахов не останавливается, жестко пробивает защиту и грады ударов сыплются как атомные пули. Закрываю голову, пересиливаю, и пытаюсь оценить качество удара. Хлестко! И главное — попадает!
Ухожу в глухую защиту, уворачиваюсь. Теперь только ждать, когда выдохнется.
— Ник, остановись! — рёв отца громом врезается в наше противостояние. — Кай, блядь! Стой!
Он оттягивает Шахова, рискуя подвернуться под его пудовые кулаки, но на батю Ник не бросится сто пудов. Не лезу. На верхах понимаю, за что отгрёб. Меня не беспокоит разбитое лицо, боль и прочее, волнует только одно, я не догоняю, что произошло со Златой, если ее отец прилетел сюда в таком состоянии. Стираю кровь и тягаю в голове вопросы. Интересно, можно спросить?
Смотрю на Шахова, понимаю, что болты. Он стоит, уперевшись руками в колени, и тяжело дышит, стирает пот с лица ладонью. Батя протягивает ему носовой платок, но тот не принимает, отталкивает.
— Ты кого вырастил? — с ненавистью заряжает прямо в лицо отцу.
И вот тут мои границы уважения рушатся. Я понимаю, что Злата значит для него. Знаю, что лелеет ее, что любит до умопомрачения, но сука… Это мой батя! И не надо на него так орать! Внутри начинает все загораться и странно чесаться, завихрения крутят, словно с ума сбесившееся чертово колесо. Не надо на него выливать свою ярость. Если я причина срыва Златы, то и мне отвечать, но никак не моему отцу.
— А кого я вырастил, Ник? — падают морозные осколки на трескающейся лед дружбы. — Что за наезд? Почему бросился на него?