Непосредственных трудностей это непонимание пока не создавало. К тому же я воспринимал это не как неудобство, а как задачу, а вот незнание местности, окружающей обстановки и крайне ограниченные возможности в анализе и планировании эти самые трудности как раз и создавали.
Впрочем, поймав себя на этих мыслях, я мысленно улыбнулся и сделал простейший психологический ход. Перевел данные трудности из раздела проблем в раздел задач. Что сразу же подсказало решение. Мне нужна возможность ориентироваться на местности. Командирских планшетов здесь скорее всего нет. Значит, нужно раздобыть то, что помогает ориентироваться местным командирам. А именно печатные карты. Каковые можно раздобыть в каком-нибудь штабе, уровня не менее батальона. И там же взять языка, способного просветить насчет обстановки.
Тем более что с языком наступавшей армии я с помощью документов и кое-каких печатных материалов, захваченных у погибших мотоциклистов и на месте боя с охраной складов, более-менее разобрался. Это был вариант довольно распространенного в Метрополии диалекта дэйч. Хотя в быту этот диалект использовался довольно слабо, скорее его нишей была культурная идентификация — на нем пели застольные песни, на нем разговаривали на этнографических праздниках и иных подобных мероприятиях. А в обычной жизни все носители данного диалекта, как правило, отлично изъяснялись на общеимперском. Поэтому его изучение в Гвардии не было в числе приоритетных, так что я сразу после ознакомительного курса тут же перевел его из зоны оперативной доступности памяти куда подальше. Поэтому сейчас потребовалось некоторое усилие, чтобы восстановить его в памяти. Единственное, что меня несколько смутило, так это то, что люди, изъясняющиеся на диалекте дэйч, отчего-то атаковали людей, чьим родным был диалект общеимперского, поскольку в Империи и те, и другие считались едва ли не двумя основными ее столпами. Ну да мало ли причудливого мне еще здесь предстоит увидеть?..
2
— Имя?
— Вилора.
— Фамилией?
— Сокольницкая.
— Званий?
— Лейтенант.
Толстый расплывшийся фриц в черном мундире стянул с носа круглые очки и протер их извлеченным из кармана платочком, после чего водрузил обратно и аккуратно промокнул тем же платочком потную лысину.
— Какой дольжность занимать?
— Военфельдшер медсанбата 22-й танковой дивизии…
Голос Вилоры звучал устало и слегка надтреснуто. Прошедшая неделя окончательно разрушила и уничтожила все, что было дорогого или хотя бы важного в ее жизни, сожгла все эмоции и вообще выпила ее без остатка. И неделя эта стала всего лишь кульминацией бед и несчастий, обрушившихся на Вилору в последний год. Жизнь кончена, и никакого будущего для нее больше нет, как ни горько это констатировать в двадцать один год…
Вилора родилась в стране, только что сбросившей оковы тысячелетнего гнета и открывшей всему человечеству прекрасное будущее. Народ, веками прозябавший в плену косности и суеверий, темный, забитый, нашел в себе силы сбросить тяжкое ярмо и повернуться к свету знания и свободы. И что с того, что страна, только что вместе с союзниками выигравшая первую из мировых войн, не только не получила ни грана из доли победителей, но и оказалась ввергнута в пучину еще более тяжелой гражданской войны, разбушевавшейся не на узкой линии фронта Первой мировой, а по всей ее территории, в каждом городе, селе и деревеньке. Не просто избороздив ее просторы десятками извилистых и кровоточащих, будто шрамы, новых линий фронтов, но и проведя их внутри почти каждой семьи, поставив отца против сына, а брата против брата.
Это лишь маленькая толика того, что допустимо, если речь идет о свободе и счастье человечества. Ведь даже само ее, Вилоры, появление на свет оказалось возможно только благодаря тому, что свершилась самая светлая и великая из всех революций. Потому что если бы свежий ветер перемен не взметнул со своих насиженных мест и не разметал по городам и весям, по полям сражений и поездам миллионы людей, токарь с Путиловского завода не имел бы никаких шансов не то что добиться руки дочери земского врача из Иркутска — они бы просто не встретились. А так, одним осенним стылым утром на пороге добротного особнячка появились четверо мужчин, вооруженных винтовками, одетых кто во что горазд и с красными повязками на рукавах и папахах. Хозяин дома открыл дверь и посмотрел на пришедших поверх пенсне. Стоящий впереди молодой парень в рабочей тужурке окинул его жестким взглядом и сурово произнес:
— По постановлению Совета рабочих и солдатских депутатов в вашем доме проводится уплотнение. Вот мандат.
Так и появился в доме земского врача новый постоялец. Слава богу, всего один. Потому как выяснилось, что этот суровый молодой человек оказался особым уполномоченным Петроградского совета, командированным в Иркутск для оказания помощи местным товарищам.
Свадьбу сыграли через год. К тому времени стало ясно, что новая власть пришла всерьез и надолго и что она вроде как умеет не только разрушать, а начинает находить вкус и в созидании.
Отец невесты, человек едва ли не самой мирной из профессий, поначалу пришедший в ужас от обрушившихся на страну и него самого бедствий, также начал понемногу отмякать. И хотя о частной практике теперь не могло быть и речи, но поскольку с врачами повсеместно наблюдался жуткий дефицит, немногих сохранившихся власти оберегали, выдавая им мандаты, ограждавшие от неприятностей, и подкармливая усиленными пайками. Но когда зятя после двух лет семейной жизни затребовали обратно в Петроград, тесть переезжать с семьей дочери в бывшую столицу отказался категорически.
Вилора родилась еще в Сибири. И столь необычное имя было результатом настойчивости ее отца, решившего в имени ребенка увековечить вождя и кумира: Владимира Ильича Ленина — организатора Революции. Он считал, что, поскольку теперь все строят новый мир, все, в том числе и имена, теперь должно быть новым, ранее невиданным.
Отец вообще был очень прост и прям, почти до наивности. Несмотря на то что сумел окончить Промакадемию и со временем вырасти в крупного руководителя производства. Заводская закалка помогала там, где не хватало теоретической базы, а стойкая идеологическая убежденность и заслуги времен гражданской выручили там, где не сработало ни первое, ни второе.
Уже учась в институте, Вилора осознала, что, несмотря на свой высокий пост и диплом академии, ее папка в большой мере так и остался малограмотным токарем с Путиловского, решающим производственные вопросы во многом благодаря природной сметке и собственному авторитету, а не потому, что он действительно в них разбирался. Но от этого он совершенно не перестал быть ее любимым папкой. Пока его не арестовали…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});