Разумеется, в стихах и В. Л. Пушкина, и И. М. Долгорукова мурлыканье, оброненные в огонь туфли и журнал совершенно невозможны…
Первый успех окрылил Василия Львовича. После столь удачного литературного дебюта он уже мог бы воскликнуть:
Где лиры? Станем петь. Нас Феб соединяет:Вергилий Росских стран присутствием своим К наукам жар рождает.Кто с музами живет, утехи вечно с ним!
Вас грации давно украсили венками,Вам должно петь, друзья! И Дмитрев, Карамзин Прекрасными стихамиПленяют, учат нас, а я молчу один!
Нет, нет! И я хочу, как вы, греметь на лире:Лечу ко славе я: ваш дух во мне горит. И я известен буду в мире!О радость, о восторг — и я… и я пиит! (147).
Эти стихи он прочтет в московском доме М. М. Хераскова спустя десять лет, в 1803 году. Но уже тогда, в 1793-м, после успешной публикации в петербургском журнале послания «К. камину» гвардейский офицер Пушкин все чаще берет в руки златую лиру. И отпуска в Москве не пропали даром. Плодом его кабинетных занятий стали новые стихи. В Москве они и были напечатаны. На страницах «Приятного и полезного препровождения времени» печатались творения Г. Р. Державина, И. И. Дмитриева, В. А. Жуковского, Н. М. Карамзина, И. А. Крылова. В созвездии имен этих замечательных поэтов появилось и имя В. Л. Пушкина. В 1794 году читатели журнала прочли стихотворение «К лире. Анакреотическая ода»:
Давно на лире милой,Давно я не играл;Скорбящий дух, унылойЕе позабывал.Природа украшаласьПрелестною весной,Рука ж не прикасаласьДо лиры дорогой.Здоровье, дар бесценный!Лишен я был тебя,И, грустью отягченный.Влачил свой век стеня (122).
Стихотворец сожалеет о том, что он «не пел на лире / Весенни красоты», радуется своему выздоровлению — «Настал отрады час».
Но, ах! Весна сокрылась;Желтеют древеса,И птичка удалиласьВ полуденны леса;Уж бабочка не вьетсяС цветочка на цветок,И с милой расстаетсяПастушкой пастушок.Зефир не веет боле,Осенний ветр шумитИ томно поневолеНа лире петь велит (122–123).
И все же Василий Львович смотрит в будущее с философским оптимизмом, так завершая свое стихотворение:
Но к пользе и несчастьеДает нам рок терпеть:Когда пройдет ненастье,Приятней солнце зреть!Пловец всегда ли в мореТеряет жизнь волной,Утешься, лира! ВскореУвижусь я с весной (123).
Редактор «Приятного и полезного препровождения времени» В. С. Подшивалов трогательно и простодушно написал в примечании:
«Кажется, нет нужды делать внимательным читателя к сей оде. Кого не тронет томное чувство, пробуждающееся опять к жизни после долговременной и тяжкой болезни! Облака расходятся и луч просиевает. Пожелаем, чтобы сочинитель продолжительно пользовался драгоценным даром — здоровьем»[107].
Добавим к справедливым соображениям редактора, что стихи В. Л. Пушкина отличают легкость стиля, изящество изложения, а созданная им картина наступающей осени просто очаровательна.
В 1795 году в том же «Приятном и полезном препровождении времени» печатаются еще семь стихотворений Василия Львовича. Одно из них — «Отрывок из Оссиана. Колма». Это первый печатный опыт В. Л. Пушкина в переводе: в данном случае он попытался, как он сообщил, по просьбе своего приятеля перевести стихами «Поэмы Оссиана» Д. Макферсона, написанные прозой. (Оссиан — кельтский бард, мистификация Д. Макферсона.) Нельзя сказать, что стихотворный перевод Василия Львовича был удачен. Впрочем, сам переводчик полагал, что «едва ли их (Оссиановых песен. — Н. М.) течение и гармония не противятся стихам»[108]. Остальные шесть стихотворений — о любви. «Тоска по милой», «К милой», «Сердечное чувство», «Дворцовый сад», «К милой подруге моего сердца», «К Хлое» — в этих стихотворениях, при всей условности и традиционности их поэтического языка, говорит сердце влюбленного поэта. По существу, перед нами история любви: желание любви, обретение милой подруги, нерешительность:
Как с милой я бываю,Я весел и грущу;Сказать люблю желаюИ слов я не сыщу.То взор ее пленяет,То сердце рвет мое;Но, ах! она не знает,Что я люблю ее (125).
Поэт мечтает о счастье:
Кто б мог со мноюВ счастье равняться,Если б прекраснойБыл я любезен?Если бы ХлояС милой улыбкойНежно сказала:«Сердцу ты мил!» (126).
И, наконец, обретение счастья:
Ты любишь! — Ты навек моя!Со мною может кто равняться?Душа открыта мне твоя:Нет, ты не можешь притворяться!Ты любишь! — Ты навек моя! (130).
Разумеется, всё вокруг «печально, темно», если Хлои нет рядом, потому как «Не зреть тебя — ужасно!». «Рядом же с Хлоей» «все… восхищает»:
И луг прекраснее цветет;Быстрее речка протекает;Нежнее пеночка поет… (129).
Безусловно, Хлоя — прекрасна. Потому ей и посвящены такие прекрасные стихи. Все правильно. Как справедливо заметил Василий Львович,
Для вас, красавиц, мы беремЗлатые лиры в рукиИ от прелестных взоров ждемИль радости, иль муки (56).
Но кто скрывается под условно-поэтическим именем Хлоя? Кто она, внушившая поэту нежное и страстное чувство? Кто она, ставшая музой Василия Пушкина?
К счастью, на эти вопросы мы можем ответить.
Глава третья «ЛЮБОВЬ ИЗ НИЧЕГО РОДИТСЯ, УМИРАЕТ»
1. Красавица Капитолина. Женитьба
Капитолина Михайловна Вышеславцева была двенадцатью годами моложе Василия Львовича. В 1795 году ей минуло 17 лет, и она действительно была красавицей. Во всяком случае, современники иначе ее не называли. «Капитолина Михайловна, замечательной красоты»[109], — вспоминала о ней Е. П. Янькова. Как и Василий Львович, она была из семьи военных. Отец ее, Михаил Степанович Вышеславцев, служил в лейб-гвардии Семеновском полку. Старший брат Михаил Михайлович, будучи в свое время приписанным к Преображенскому полку, служил затем в лейб-гвардии Конном полку, вышел в отставку, преподавал французский и немецкий языки в Троицкой духовной семинарии в Троице-Сергиевой лавре, был не чужд литературных занятий — переводил, сочинял стихи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});