всегда отдавали предпочтение тому, чтобы я играл, будь то тренировки или матчи, потому что они тоже были такими родителями.
Они строили всю свою жизнь вокруг меня, включая каникулы. Когда я учился в школе-интернате, они нечасто брали отпуск, который бы не включал в себя посещение меня в той или иной форме. И вот два года назад они решили совершить автопутешествие, начав его в Лондоне, проехав через Францию и закончив в Швейцарии, куда они приехали посмотреть один из матчей нашего большого соперничества.
На границе Франции и Швейцарии, за два дня до того, как они должны были приехать посмотреть мой матч, их машина вышла из-под контроля во время дождя и врезалась в дерево. Они оба погибли при столкновении. В последний раз я общался с ними по FaceTime из Дижона. Они проводили дегустацию горчицы, смеялись и веселились. Я хотел бы сказать им, как сильно я их люблю, но не успел. Я жалею, что не успел попрощаться с ними.
Она резко вдыхает и наконец поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. В ее глазах появилась влага, но я вижу, что она старается ее подавить.
― Это моя футбольная история. Плюс еще немного.
Она протягивает руку и сжимает мою один раз, сильно, но потом отпускает.
― Я уже сказала тебе, как мне жаль, поэтому не буду повторяться, потому что уверена, что это не то, что ты хочешь услышать сейчас, но я просто хочу сказать, что, похоже, они были действительно замечательными родителями. Тебе повезло, что они у тебя были.
― Да. ― Отвечаю я, оценив ее реакцию.
Бремя горя и так тяжело, не нужно нести горе и страдания других.
― Спасибо, что рассказал мне. Я здесь, если ты захочешь поговорить еще. ― Говорит она, а потом поспешно добавляет: ― Ну, знаешь, как с другом.
Я благодарен ей за то, что она невольно открыла возможность вернуть разговор на привычную, более безопасную территорию.
― Расслабься, мы одни. Тебе не нужно никого убеждать в том, что я тебе не интересен.
― Ты бредишь.
― Вообще-то я очень целеустремленный.
Я смеюсь над тем, как она закатывает глаза, когда садится, но мой смех быстро утихает.
Я еще не готов к тому, что все закончится.
― А что насчет тебя?
― Хм? ― спрашивает она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня.
― Какая у тебя футбольная история?
― Ты хочешь ее услышать?
― Да, хочу.
Она опускается на землю и смотрит на небо, которое начинает менять цвета.
― Думаю, я начну с самого начала, как ты. ― Она говорит, и я слышу в ее голосе, что она не привыкла рассказывать эту историю.
Или, может быть, ее никто никогда не спрашивал.
― Мой отец умер до моего рождения. Я слышала противоречивые отзывы о браке моих родителей ― кто-то говорит, что они были безумно влюблены, кто-то ― что это были токсичные отношения с физическим насилием с обеих сторон. Я думаю, что и то, и другое может быть правдой одновременно. Я не знаю правды, но я знаю, что когда мой отец умер, моя мама развалилась на части.
Она пристрастилась к наркотикам ― травке, крэку, героину, неважно, ― а потом пристрастилась к мужчинам. Вот как я бы охарактеризовала жизнь с ней с тех пор, как я себя помню. Она наркоманка. Она лжет, обманывает, ворует, чтобы добиться своего, даже с собственной дочерью. Ты не поверишь, какое дерьмо она вытворяла со мной только для того, чтобы купить унцию у своего дилера. Я не могу ей доверять, и никогда не могла, и это еще не считая ее вращающейся двери с бойфрендами. Она из тех людей, которым необходимо постоянно поддерживать отношения, в противном случае их падение становится еще хуже.
И в этом нет ничего плохого, кроме того, что она почему-то всегда, всегда выбирает самых плохих парней, настоящих отбросов общества. Ужасные, отвратительные мужчины, обычно такие же наркоманы, как и она, которые к тому же врут, обманывают и воруют, а в придачу избивают ее до полусмерти, когда им этого захочется. А им это часто хочется, потому что, что может быть лучше, чем выместить злость на своем месте в мире на беспомощной женщине, которая настолько отчаянно жаждет внимания, что не отступает от тебя, даже когда ее губа в крови, а глаза так опухли, что она ничего не видит?
Я говорю тебе это только для контекста, ― добавляет она. ― Потому что дом не был для меня домом. Это было то, от чего мне нужно было дистанцироваться. Я люблю свою маму, я понимаю, через какую боль она прошла, я могу представить, что горе от потери любимого человека может быть просто непреодолимым, поэтому я ей очень сочувствую. Но мы не близки, у нас нет отношений матери и дочери. Там, где твои родители всегда были рядом с тобой, ее никогда не было рядом со мной. И никогда не будет, потому что она не хочет очищаться. Она не пойдет на общую реабилитацию, а я не могу позволить себе частную программу, я даже не думаю, что она пошла бы туда, даже если бы я могла.
Вот почему Триш, мама Беллами, для меня как вторая мама. Она разрешала мне и моему брату Нолану ночевать у нее так часто, как нам было нужно, когда было ясно, что мы не можем вернуться домой. Она кормила меня, одевала, в общем, растила.
До того как Беллами и Триш появились в моей жизни, я занялась футболом, чтобы не возвращаться домой. Я начала играть в футбол в парке с несколькими ребятами и продолжала играть там несколько лет, пока не остались только я и мальчики. Денег на занятия у нас не было ― не то чтобы их оплатили, даже если бы деньги были, ― поэтому какое-то время я занималась в основном самостоятельно. В конце концов меня заметил отец мальчика, с которым я играла, у которого были связи в местном клубе. Они дали мне стипендию, которая позволила мне продолжать играть и получать необходимые тренировки до конца средней школы, прежде чем я присоединилась к своей школьной команде.
Вот такая у меня история. Футбол ― это все для меня. Он сделал меня физически и психологически сильной. Он научил меня спортивному мастерству, стратегии, дисциплине и умению быть хорошим товарищем по команде. Он уберег меня от нестабильной ситуации в семье и дал мне путь к лучшей