Читать интересную книгу Одиннадцать случаев…(Повесть) - Кардашова Анна Алексеевна

— А какой Петя стал? — спросила я.

— Настоящий мужчина! И такой строгий — в очках. Был на войне, остался цел, рассказывал о других наших товарищах — не все вернулись…

— А Катя?

— Катя вышла замуж, только не за Петю, у нее трое детей, она сейчас не работает, увязла в семейной жизни… Да, получил я тогда свой многострадальный второй компонент, только уж очень его было мало… А первый мы с Борисом сделали сами.

— Ну, а какова была реакция? Помнишь, когда мы еще перед войной в кухне с Володей сидели? Я очень тогда за вас перепугалась, что-то вы такое затевали…

— Ну, страхи твои были преувеличены, только вряд ли у нас тогда что-нибудь вышло бы! Да, наступил, наконец, момент, когда я в первый раз слил два вещества. Это было ночью. В то время было нормой засиживаться до ночи. Я еще утром пригласил Бориса участвовать в этом торжестве, и мы никак не могли дождаться, когда все уйдут.

Мария Васильевна, лаборантка, так долго копалась — все что-то прибирала, ушла, потом вернулась — очки забыла…

Наконец — все. Представляешь себе — ночь. Огромное пустое здание. Тихо. Темно почти. Так кое-где тусклые лампочки горят. И только один светлый кубик, одна живая клетка во всем здании, и в ней за лабораторным столом возятся две серые мыши — это мы с Борисом. Что я тогда чувствовал? Такая смесь хорошего предчувствия с нехорошим. «А вдруг?» Адская смесь. Ну ладно, я вынимаю две бутылочки и ставлю на стол. Весь день носил их в кармане, они такие маленькие, вещества в них — чуть-чуть… Борис сидит смирно, командую я.

— Очень хорошо представляю себе, как ты командуешь.

— «Чашку!» Борис подает чашку. Я ему возвращаю — нужна чистая чашка. Борис берет другую чашку, вытирает ее, ставит на стол. «Теперь садись и смотри в оба глаза». Наливаю из одной баночки, наливаю из другой, и вдруг — пш-ш! — в чашке зашипело. Борис говорит: «Выпустили духа из бутылки». А дух пенится, вспухает… Я потрогал чашку — горячий, черт, дух, и все лезет. Борис его подбадривает: «Работай, работай!» И он — рад стараться — шипит, кряхтит, лезет все выше, выше, потом шапкой встал над чашкой, покачался, подумал и стал переваливаться через край, как тесто. Перевалился, капнул на стол, перестал вылезать и застыл. Мы поглядели друг на друга — силен! Я схватил шпатель, колупнул каплю на столе — не отколупывается. Потрогал массу — застыла, как камень. Я говорю: «Надо заняться тем, как замедлить реакцию, а то ничего склеить не успеешь!» Подумай только, дорогая, уже разговоры идут о склеивании! Борис говорит: «Надо еще проверить, на что он способен. Что будем клеить?» Решили прямо хватать быка за рога — склеивать что-нибудь железное. Достали металлические пластинки, приготовили новую порцию, смазали, сдавили зажимами, а сколько ждать — не знаем. Решили для верности подождать часа два. Что мы только не делали! И анекдоты рассказывали, и приемы джиу-джитсу друг на друге пробовали (не так уж безопасно для лабораторного оборудования), и все равно больше часа не выдержали, сняли зажимы, пошли проверять на машину… Результаты — сверх ожидания! Я хотел подготовить еще порцию, но Борис меня остановил: «Не сходи с ума! Надо оставить на что-нибудь солидное, начальству показать».

Вот и склеили… солидное. — Брат показал на паровозик. — Мы извели на него все, что у меня было. Я так был уверен в успехе, с такой радостью мы с Борисом этот паровоз делали! Кроили железо, выпрямляли молотком, гнули… Гром стоял, как в кузнице. Сделали и радовались, как мальчишки, как дураки. И понес я этот паровозик сначала к нашему директору института. О нем говорили, что он знающий, одаренный и к тому же с юморком.

«Клей еще не родился, это еще зародыш, эмбрион. Он может и совсем не родиться — не до него сейчас. Но он должен родиться и стать могучим…» — думал Давлеканов, сидя с железным паровозиком под мышкой в приемной у директора института.

Шум голосов у двери, директор сам выпускает посетителей и жестом постового, регулирующего движение, приглашает Давлеканова в кабинет. Они садятся друг против друга. Давлеканов еще ни разу не видел директора вот так, в упор. Чего можно от него ждать? Сухощавый, изящный, умеренного роста, по легкости движений, живости поворотов еще молодой, но по морщинам где-то около ушей, по темным пятнам на просвечивающей лысине видно, что на возрасте. Нехорошо. Что-то в этой моложавости есть обманное. Давлеканов передает ему паровозик.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Все склеено!

Директор надевает прозрачные без оправы очки и начинает разглядывать паровозик.

— Ш-ш-ш… — добродушно смеется он.

Давлеканов вглядывается в его лицо. Приятное, красивое даже, но его можно спутать с кем угодно. Черты правильные, умеренные и — никакие. Это не обнадеживает. Нет, не обнадеживает.

Директор с жадным мальчишеским любопытством рассматривает колеса, трубу, постукивает карандашом по выпуклому боку паровоза и посмеивается:

— Ш-ш-ш… Все соединения на клею?

— Да, вот смотрите, нигде ни болта, ни заклепки… А вы представляете себе громадные металлические конструкции, превращенные в монолит?

— Представляю, я читал вашу записку.

Директор отдал паровозик Давлеканову и снял очки. Он уже поиграл в эту игрушку и снова стал взрослым. Нет, старым. Лицо не было больше приятным, красивым, оно стало плоским.

— Это грандиозно! — сказал он, глядя на Давлеканова усталыми, блеклыми глазами. — Но кто поручится, что ваш клей выдержит эти огромные нагрузки? Кто докажет?

— Опыт, конечно! А для опыта мне нужно хотя бы три килограмма второго компонента, сделать первый — не проблема.

— Ну, и чем же я могу быть вам полезен? У нас в институте, как вам известно, нет этого вещества. И сделать его мы не можем, институт не имеет права работать с отравляющими веществами.

— Я знаю, я хочу просить вас — закажите на каком-нибудь заводе, а я подготовлю почву, чтобы там заинтересовались.

Директор засмеялся — ш-ш-ш — и снова сделался добродушным.

— Ну что вы, голубчик, вы же химик, вы прекрасно знаете, что для производства вашего вещества нужны особые условия. Кто же это в ущерб основной работе будет для вас делать?

— Не для меня, а для вас! — брякнул Давлеканов.

Директор слегка опешил от этой наглости.

— Хорошо, для меня, если это вам так угодно. Но я-то должен быть уверен, что нашему институту это нужно!

— Но ведь в конечном результате…

— В конечном результате, — перебил директор, — я вижу перед собой только склеенную игрушку, а производство игрушек не является на сегодняшний день передовым краем нашей промышленности.

Давлеканов с ненавистью посмотрел на директора.

— Нашему институту это не нужно. А кому этот клей нужен? Одному Давлеканову, да?

Директор говорил что-то о задачах промышленности на сегодняшний день, но Давлеканов его не слушал.

«Поезжу сам по заводам, не все же такие амебы, как наш!»

— Вы не забыли, — прощаясь, напомнил директор, — за вами тема, нужная стране сегодня? Ш-ш-ш…

— Как я себя ругал, дорогая! — говорил мне брат. — Сделал, балда, паровозик, а надо было просто склеить две металлические детали. Нагляднее было бы и серьезнее. И на заводах, куда мы с Борисом ездили, тоже с интересом разглядывали паровозик, а как до дела — разводили руками. Ну, может быть, годика через два, через три… А то и вовсе отказывали. Я и сам стал понимать — задач у промышленности много, задачи трудные… — Брат помолчал. — А для меня это было время и трудное и… нехорошее какое-то — я стал терять веру в успех. Мне стало казаться, что и Борис охладел и таскается со мной так, по дружбе. Отличный он в общем малый! В командировках ведь всякое бывает. Спишь иногда где придется… Как-то пришлось нам ночевать в учрежденческой комнате, а там только диван и стол. Борис говорит: «Я еще не покойник, чтобы спать на столе!» Отодрал от дивана спинку, положил на четыре стула — ложе получилось что надо. Здорово оба выспались. Один — на диване, другой — на спинке. Да-а-а, поездили мы с ним! Это был по-своему интересный период!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})