деле Галина достаточно мягкий человек. Она дает мне работу по силам. Впрочем, и у меня тоже присутствует чувство самосохранения, поэтому я все делаю аккуратно. Без резких движений и осторожно. Да и что сложного в бумагах? Сиди, разбирайся, сортируй. Так и проходит время до обеда.
Откладываю дела и собираюсь наведаться к сыну, надеясь, что закрыли только палаты, а детское отделение осталось открытым для посещения. Интересно, почему вчера мне ничего не сказали про чистку? Неужели все случилось так внезапно?
Дорога до отделения кажется очень долгой. Я постоянно оглядываюсь и отчего-то сильно беспокоюсь. И чем ближе знакомая дверь, тем быстрее колотится сердце.
– Здравствуйте, чем могу помочь? – новый администратор озаряет помещение идеальной улыбкой.
– У меня сын в детском отделении. Вот, – протягиваю паспорт. Она сосредоточенно что-то смотрит в программе, а потом также вежливо улыбается и заявляет:
– Вашего ребенка у нас нет. Вы, вероятно, что-то перепутали.
С этими словами я выпускаю из рук пакет с подарками для медсестер. Кофе и конфеты летят на пол, рассыпаясь по ковровому покрытию. Но это неважно. Не имеет значения, кроме одного:
– Это вы ошиблись. Я – Арина Романовна Пушкина. Лежала в первой палате с Нового года. Меня выписали только вчера. Мой сын остался в кувезе, – объясняю.
– Ваших данных в программе нет.
– Значит, эта программа сломалась! – хмурюсь. – Впрочем, мне все равно, просто пустите меня к сыну!
– Не могу. Вход в детское только по пропускам.
– Приведите, пожалуйста, старшего. Я хочу поговорить с врачом. Алексей или Надежда Анатольевна, кто сегодня дежурный? Свяжитесь с Виталием Тимофеевичем, в конце концов! Сделайте что-нибудь! – теряю самообладание. Это, конечно же, ошибка, сбой в системе.
– К сожалению, Надежда Анатольевна Одинцова не сможет вас принять. Она не работает по состоянию здоровья. Алексей Смирнов в ежегодном отпуске. Виталий Тимофеевич вообще не ведет прием.
– Позвоните ему! Он лично занимался моим вопросом.
– Виталий Тимофеевич в командировке. Если вы лично с ним знакомы, то должны об этом знать, – холодно отвечает администратор.
– Хорошо, кто вместо него? Позвольте мне поговорить хоть с кем-нибудь. Посмотрите получше, у меня еще даже не оплачена палата, Татьяна обещала посчитать сегодня.
– Татьяна?
– Да.
– Уточните фамилию, я узнаю.
– Фадеева, Татьяна Владимировна. Администратор.
– Вы имеете в виду бывший администратор?
– Как бывший?!
– Она уволилась.
Хватаюсь за голову.
– О Боже… Какое это имеет значение, вообще?! Просто пропустите меня. Я сама найду с кем поговорить, – забираю паспорт и решительно направляюсь к двери.
– Стойте! Девушка! Туда нельзя! Я же сказала, у нас закрыто на обработку! – кричит мне вслед. Но я уже направляюсь в отделение с твердым намерением добиться своего.
От моего напора дверь поддается, и я устремляюсь вперед по коридору мимо палат. Пустота вокруг поражает… Только несколько медицинских работников в защитной униформе. Палаты закрыты. Неужели вчера выписали всех, кто лежал параллельно со мной?
Чувствую себя настолько сбитой с толку, что невольно замедляю шаг.
– Стойте! Ну куда вы?! – администратор буквально преграждает мне путь. Около нее откуда-то вырастают два довольно крупных охранника. Раньше я не замечала этих ребят. Неужели за сутки здесь столько всего произошло?!
– Мне нужно увидеть сына. Я требую! У меня есть доказательства и свидетели! – сую администратору телефон с фотографиями ребенка.
– Идемте. Здесь нельзя находиться. Да и это не то место, где нужно что-либо выяснять, – меня подхватывают под руки и буквально выводят из отделения под удивленные взгляды незнакомых медсестер. Хочется отбиваться и брыкаться, но я не в том положении. Приходится сдаться без боя.
– Садитесь, – администратор усаживает меня за большой стол и протягивает стакан воды. Но какая там вода?! Я едва держусь, чтобы снова не вскочить и не побежать к своему ребенку.
– Объясните, что происходит? – громко спрашиваю, отодвигая стакан.
– Отделение закрыто, – в который раз повторяет, словно заезженная пластинка. – Мне нужно сходить в архив. Возможно, ваши документы случайно отнесли туда.
В этот момент я понимаю, что сама только что имела возможность найти свою карту и историю. Если бы знала… перерыла бы каждую бумажку!
– Пойду с вами, я… – вовремя прикусываю язык. Стоит ли говорить о том, что только что устроилась на работу?
– Вам нельзя в архив. Придется подождать здесь. Я скоро вернусь., – отрезает.
Сначала дергаюсь за ней, но внезапно понимаю: если ситуация не решится в мою пользу, то работа останется единственным шансом добраться до сына. Если я лишусь ее, то путь в отделение будет для меня закрыт.
Не хочу думать о плохом и рассчитываю, что администратор исправит это ужасное недоразумение. А еще очень надеюсь, что в архиве никто не сознается, что я принята на работу, ведь им не нужны лишние проблемы. Все обойдется, мне принесут миллион извинений и отведут к ребенку. Но пока… придется молча подождать. Посидеть на пару с одним из охранников. Не знаю, зачем он меня стережет… я ведь не преступница!
Не теряю время: звоню по всем известным мне номерам, по которым накануне общалась с медсестрой, набираю и личный телефон врача Алексея. Но его телефон недоступен. Видимо, в отпуске он не работает от слова совсем. Два других номера заняты, на третьем – автоответчик с механическим голосом, поздравляющий молодых родителей с Новым годом и предлагающий оставить сообщение или записаться на прием.
Единственный номер, по которому возможно дозвониться – клиника. Но в ней никто не дает сведения о младенцах, переадресовывая на родильное отделение. Но как уже известно там никого нет. Чистка. Внеплановая.
Отчаяние и безысходность – так можно охарактеризовать мое состояние в этот момент. Все настолько плохо, что даже плакать нет сил.
Девушка появляется спустя бесконечно долгое время. По лицу видно, что она волнуется.
– Арина Романовна… Ваших документов не оказалось. И по распоряжению руководства без пропуска я не могу вас пропустить в детское. Нужно дождаться кого-то из управляющих.
– Хорошо. Я подожду здесь.
– Это исключено. Виталий Тимофеевич вернется не раньше выходных.
Хватаюсь за голову.
– Послушайте… у вас есть дети? – задаю вопрос, глядя ей в глаза. Та отрицательно качает головой. – Вы поймете меня потом. А сейчас прошу сделать хоть что-нибудь. Мне нужно убедиться, что здоровью моего сына ничего не угрожает, что он жив! – хватаю ее за руку.
– Арина Романовна, мне жаль, но помочь я вам ничем не смогу. Сами видели, у нас внеплановая чистка.
– Разве она может быть внеплановой? Почему вчера мне об этом не сообщили?
– Это внутренние дела клиники, которые не касаются пациентов. Если вы лежали у нас, вам должны были выдать копии бумаг, оформить пропуск, как всем нормальным мамочкам. И тогда вопросов бы не было. А так… вас даже в программе нет.
– Вы