Он не чувствует свои границы и, как следствие, не умеет их отстаивать, а также сильно подвержен чужому влиянию. Ребенок усваивает на всю жизнь на бессознательном уровне так называемое родительское послание «Не чувствуй». Мама как бы говорит ребенку своими действиями: «То, что ты чувствуешь, – неправильно, я лучше знаю, что ты голоден». Такому человеку будет трудно разобраться в своих эмоциях, чувствах и потребностях.
Меня всегда заставляли доедать, говорили, что нельзя оставлять еду на тарелке, ссылаясь на голод, который пережила прабабушка, или на то, что «а вот в Африке еды не хватает». Бывало, я могла есть по 3 часа, уже еда остывала, была невкусной, но доесть надо было все равно. Я в детстве просто часами сидела и смотрела на эту тарелку либо ела по одной ложке в час. Стала старше и заметила, что запихиваюсь едой, чтобы не оставлять на тарелке и не выкидывать.
Сейчас учусь останавливаться вовремя, не запихиваться, если не лезет, даже если осталась одна ложка салата – ставлю в холодильник, потом доедаю, когда захочу есть. Анна, 24 года
Еще одной проблемой, выступающей последствием насильственного кормления, может стать волевая регуляция поведения. У ребенка, не привыкшего контролировать свои потребности, отдающего все на волю родительского попечения, плохо формируется способность удовлетворять свои потребности самостоятельно, отсутствуют настойчивость и целеустремленность. В будущем такие дети не могут найти свое призвание, слоняются без дела; про таких обычно говорят, что у них нет цели в жизни. Но проблема не в этом. Цель у них, возможно, и есть, а вот способности добиться, проявить решимость – этого как раз нет.
Кормление ребенка против его воли означает для него, что есть кто-то, кто им управляет, кто сильнее, сопротивляться бессмысленно.
Отношение к питанию как к обязанности формирует устойчивое чувство неполноценности, несамостоятельности, потерю связи с собственным организмом, которая наблюдается при насильственном кормлении. Организм находится в постоянном напряжении, поскольку чувство голода приходится контролировать самому человеку, что неизменно приведет к соматическому (физическое здоровье) или психологическому неблагополучию ребенка в будущем.
Ребенок проходил через болезненные медицинские процедуры, подолгу лежал в больнице.
Многие родители, в обычной жизни мало обращающие внимания на ребенка, тем не менее могут вступать во взаимодействие, если ему причинена боль или он подвергается опасности. Их дети в целом чувствуют себя покинутыми и, следовательно, никчемными, но знают: если они достаточно пострадают, то смогут получить немного заботы. А иногда и много заботы.
Эстер Менакер (1953) одна из первых среди аналитиков предположила, что истоки природы мазохизма лежат в проблемах неразрешенной зависимости и в страхе остаться в одиночестве: «Пожалуйста, не оставляйте меня – в ваше отсутствие я нанесу себе вред».
Особенно сильно это состояние будет проявляться, если ребенок когда-либо проходил лечение в больнице один.
Чем более болезненные и тяжелые процедуры приходилось принимать ребенку, тем значительнее будет выражено самоповреждающее поведение.
Меня в детстве очень хвалили за то, как стойко я терплю физическую боль, как мне, ребенку, зубы лечат без анестезии, уздечку подрезают. В 6 лет я лежала в больнице с клещевым боррелиозом, мне делали пункцию для забора спинномозговой жидкости, нужно было сидеть и не двигаться. И я сидела. В больнице я была одна, без мамы. В школе в 13 лет я упала, когда каталась на коньках, сломала большой палец на правой руке и не почувствовала, ходила 3 дня в школу, писала, пока учителя уже моим родителям не посоветовали отвести меня в травмпункт. Оказалось, что у меня перелом, и наложили гипс. В родах такая выдержка помогла, конечно, когда мне шейку матки вручную открывали, но лучше бы без этого. Кристина, 35 лет
В детстве вырвали одновременно 4 зуба без наркоза. Да, молочные, и два из них шатались. Но боль была адская. Мама и стоматолог очень хвалили за стойкость и за то, что не проронила ни слезинки. Мама в награду даже два сникерса купила (в 1990-е это было ого-го). Последствия – лет до 30 терпела боль везде, даже когда не надо было, например в сексе. Только после тридцати разрешила себе лечение зубов с наркозом. Также развились мазохистические сексуальные девиации, не знаю, связано это как-то или нет. Ольга, 37 лет
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В детстве я много времени проводила с бабушкой. Она довольно строго относилась ко мне и моей сестре. Могла накричать или отшлепать. При этом считала себя очень добрым и щедрым человеком. Один из самых болезненных эпизодов наших отношений произошел, когда мы поехали в путешествие на ее родину. Там я попала в больницу с сильным отравлением. Мне было около 6 лет. У меня поднялась температура под 40 и был запор. Бабушка попыталась помочь мне, используя кусочек хозяйственного мыла. Она сказала, что часто так делает, когда у нее проблемы с кишечником… Я плохо помнила этот эпизод, больше со слов самой бабушки, которая в рассказе делала акцент на том, как этот период был сложен для нее. Стала это раскапывать, когда в терапии вскрылись некоторые последствия.
После терапии начала ловить себя на том, что очень злит, когда она рассказывает, как сложно ей было делать мне больно. До сих пор у меня амбивалентное отношение к ней. Алина, 23 года
Глава 5. Ребенок рано потерял родителя или ухаживал за тяжелобольным родителем или родственником
Ребенок, который рано теряет родителя, чувствует себя виноватым: «Это произошло из-за меня». Особенно если с ребенком никто никогда не проговаривал, что случилось и как это произошло. Смерть или уход родителя воспринимается ребенком как то, что родитель его покинул.
«Если бы я был достаточно хорошим, то меня бы не бросили».
«Если бы я не думал плохо о папе, он бы не умер».
Ребенку невыносимо жить с этим чувством собственной «плохости», поэтому он часто провоцирует на плохое отношение к самому себе. Так часто бывает с приемными детьми, которые начинают ужасно себя вести с приемными родителями. По этой причине приемным родителям бывает очень трудно справляться с детьми, которые попадают к ним в семьи.
Здесь так же, как в родительском послании «Терпи», родные позитивно или негативно подкрепляют самопожертвование маленького человека. Один из вариантов позитивного подкрепления описывает Нэнси Мак-Вильямс: «Одна моя знакомая в возрасте 15 лет потеряла мать, которая умерла от рака толстой кишки. Последние месяцы перед смертью та жила дома, слабея от нарастающего коматозного состояния и страдая недержанием. Дочь взяла на себя роль сиделки, меняя перевязки на ее колостоме, ежедневно стирая окровавленные простыни и переворачивая ее тело, чтобы предотвратить пролежни. Бабушка со стороны матери, глубоко тронутая такой привязанностью, искренне говорила, какой прекрасной и бескорыстной была ее внучка, как бог должен благоволить к ней, как безропотно она отказалась от обычных девических занятий, чтобы ухаживать за умирающей матерью. Все это было верно, но то, что она в течение длительного времени получала так много подкрепления своему самопожертвованию и так мало поддержки тому, чтобы сделать небольшой перерыв в работе для удовлетворения собственных потребностей, погрузило ее в мазохизм.
Впоследствии такие люди бесконечно демонстрируют свое великодушие и терпеливость, относясь ко всем вокруг по-матерински. Часто это вызывает раздражение со стороны окружающих, которые могут совсем не нуждаться в подобном отношении».
У моей мамы начали происходить микроинсульты, когда мне было 10 лет. При этом она никогда не обращалась к врачу, даже не брала больничный. Она часто повторяла, что хочет умереть, и, когда мне было 13, купила себе одежду в гроб. Когда мне было 17, у нее случился инсульт, который ее парализовал. Мы с папой и сестрами ухаживали за ней. Я больше всех, потому что жила с ней. Соответственно, желания выздороветь у нее не было, она хотела, чтобы все это закончилось. Я никогда не ощущала, что это тяжелая ноша: еда, туалеты, купание, я делала все это просто потому, что так надо, и не представляла, что это можно было делегировать сиделкам. Хотя даже если бы знала, то вряд ли бы это сделала. Мой парень спрашивал, почему я не прошу ни у кого помощи. Я была очень привязана к маме, до 8 лет висела на ней с поцелуями. С другими родственниками у меня не было эмоционального контакта. Она умерла, когда мне было 24, через 2 недели после очередного инсульта, который сделал ее овощем. У нее не двигались даже зрачки, но в глазах было столько боли. Сейчас мне 30, я 2 года работала с психологом и проходила серию ваших вебинаров.