Надеюсь, идти недалеко.
И моего везения хватит, чтобы выжить.
Играла музыка, как-то на редкость мерзко. Особенно скрипки. Кайя смотрел на то, как порхают смычки в руках музыканта, и ему казалось, что скользят они не по струнам, но по натянутым до предела нервам.
День тянулся.
Прием и того хуже.
Не то, чтобы дел набралось больше обычного, скорее уж каждый, кому случилось оказаться в замке, счел необходимым засвидетельствовать свое глубочайшее почтение Лорду-Протектору. И старый клещ Кормак следил, чтобы почтение было надлежащей степени глубины.
В состоянии похмелья весь этот фарс переносился особенно тяжело.
– …и славный тан Кавдора, графство Морэй желает… Вашей Светлости… чтобы… и верный рыцарь…
Герольд бубнил имя за именем с прежним утомительно бодрым видом. Кайя кивал, что-то отвечал, благодарил и улыбался. Он очень старался выглядеть дружелюбно, но подозревал, что получается плохо.
– …маркиз Броуди…
Маркиз – тучный пожилой человек – долго кланялся, лепетал что-то высокопарное, то и дело поглядывая на лорда-канцлера.
– Маркиз страстно желает представить Вашей Светлости свой проект, – пояснил мормэр Кормак. Как у него получается говорить вроде бы и на ухо, но при этом не сходя с места и вообще не изменяя позы? – И я имел смелость уверить маркиза, что вы примете и выслушаете его.
Кайя кивнул. Примет. Выслушает. Он привык принимать и слушать. Скрипки пошли на новый круг, и ударили разом, резко, до того болезненно, что Кайя закрыл глаза.
Вернуться. В постель. Лечь.
Выспаться.
Простые желания. И какого он, обладая высшей властью, не способен исполнить их?
– Прием окончен! – рявкнул герольд, ударяя треклятой тростью по полу.
Надо будет приказать, чтобы трость подбили войлоком. И пол тоже… или пол неудобно? Войлок не блестит, но ходить по нему станут тихо-тихо…
Зал опустел. И скрипки смолкли, но тишина не принесла облегчения, напротив, теперь Кайя определенно понял, что где-то допустил непростительную ошибку. Еще немного и он поймет, где.
– Ваша Светлость, – лорд-канцлер не позволил ухватить мысль. – Надеюсь, у вас будут силы принять еще одного посетителя, который мечтал о том, чтобы увидеть вас вновь.
Он не стал ждать ответа, но бросился к одной из тех дверей, которых в любом замке великое множество. Они неприметны, скрыты в ложных нишах и в тенях арок, упрятаны за шелками гобеленов и ненастоящих стен. Их петли никогда не скрипят, а сквозняки не смеют выдавать их присутствие.
Эти двери удобны, если желаешь оставаться незамеченным.
– Ваша Светлость, – мягкий голос со вкусом меда. – Я бесконечно рада увидеть вас вновь.
Леди Лоу плыла над полом под нежный звон серебряных колокольчиков, нашитых на юбку.
– Мне нестерпимо тяжело было разлучаться с вами на столь долгий срок, однако теперь я смею надеяться, что…
Само совершенство, отлитое в золоте. Платье мерцает, кожа бледна. Черты лица идеальны и сложная изысканная прическа лишь подчеркивает неземную хрупкость этого создания.
Но сколько в этом правды?
Урфин не стал бы врать. Или стал бы?
– Это мой вам скромный дар, – леди Лоу присела в реверансе и протянула шелковый сверток. – Думая о вас, я вышивала это полотно…
Белый паладин на синем щите, перечеркнутом алой лентой.
Герб Дохерти.
– …уверяя себя, что в тот день, когда сделаю последний стежок, то удостоюсь счастья увидеть вас.
Шелк был прохладен. Вышивка – идеальна, как и женщина, ее создавшая, но…
– Благодарю вас, леди Лоу.
Она протянула руку для поцелуя, и Кайя, коснувшись холодной, как шелк, кожи, вдруг вспомнил.
Передав вышивку лорду-канцлеру, который всегда сам распоряжался подобного рода случайными дарами, он спросил.
– Скажите, мормэр Кормак, а где моя жена?
Глава 12. О любви к животным и мужьям.
«Я в реке, пускай река сама несёт меня», – решил Йожик, как мог глубоко вздохнул, и его понесло вниз по течению.
Сказка о рыцаре Йожыке, чье храброе сердце подсказало правильный путь в заколдованном лесу, записанная со слов леди Дохерти славным миннезингером Альбрехтом фон Йохансдорфом.
Идти пришлось не то, чтобы далеко, скорее уж путь был запутан. Сначала мы прошли телегу, на которой возвышалась странного вида штуковина – этакая большая, очень большая ложка на деревянных подпорках, обвязанная кучей веревок. Выглядела она на редкость воинственно для ложки. Сиг охотно пояснил, что штуковина называется «онагр» и предназначена для швыряния камней. Потом он показал мне маргонель. И баллисту, и даже таран – могучий ствол, украшенный бараньей головой.
– Этим тараном лорд Дохерти высадил ворота Дингвалла!
Очаровательное хобби. Кто крестиком вышивает, кто ворота штурмом берет. Я рада, что Его Светлости есть, чем заняться на досуге.
Нервное веселье, на грани истерики, клокотало в крови. А за тараном начинался палаточный город. Здесь было грязно и шумно. Кто-то мылся, поливая себя из ведра, отфыркиваясь и матерясь. Кто-то кашеварил. Кто-то спешил развесить одежду, сам оставаясь почти голым… играли в кости. Чинили сапоги.
Выясняли отношения.
На Така налетел какой-то тип с ножом, но получил пинка и откатился безвозвратно, что меня лишь порадовало. К чему новые опасные знакомые, когда и старых хватает?
– Сержант! – окликнул Сиг.
И я увидела лошадь. Прелестную кобылу изабелловой масти, плотного сухого телосложения. Небольшая голова с квадратным лбом и слегка вогнутой переносицей, высокая шея с лебединым изгибом, прямой круп и характерно высокий хвост.
Красавица!
Большие выпуклые глаза смотрели на меня с печалью.
И ноги передние были отставлены как-то странно, а задние подведены под туловище. Голова опущена, а на боках, на шее лошади проступали темные пятна.
Перед кобылой в позе роденовского мыслителя – только если ваяли его с серой шинелью – застыл человек. Сидел он в полоборота, я видела ежик светлых волос и старый шрам, просвечивавший через них. Изрезанную мелкими морщинами щеку, и слезу, которая медленно сползала по этой щеке.
– Сержант, тут это… Сержант… – Сиг вдруг заговорил тихо, как говорят у постели умирающего, хотя на умирающего Сержант никак не походил. Скорее уж – скорбящий родич. – Мы того…
От Сига отмахнулись, не удостоив и взгляда.
Вздохнули оба – и лошадь, и человек – одновременно. И сколько му?ки было в этом вздохе!
– Он сказал, что все… что нет шанса… что может только отпустить без мучений. Мою Снежинку отпустить? Без мучений? – в голосе Сержанта прозвучало столько искреннего удивления, что мне стало жаль его, хотя я все еще не понимала, в чем дело. – Я сказал, что его самого отпущу… без мучений.