Читать интересную книгу Диомед, сын Тидея - Андрей Валентинов

Глубокий низкий голос, словно из самого Тартара. Кто-то черный, широкоплечий, огромного роста...

– Вас двое. Нам один нужен.

В его словах не было гнева, и злости не было. Так мог говорить ветер. Так могла говорить буря.

– Радуйся! – хрип из горла. – Тебе нужен я. Я – Диомед сын Тидея!

Неверный свет Селены скользнул по меховому плащу. За кожаным поясом – короткий меч, в руке – секира...

...Или не секира? Просто жезл, тяжелый, с узорным навершием?..

И золотая диадема в густых черных волосах. И белый блеск зубов в бороде – такой же черной.

– Я – Андремон, сын Афарея, басилей Куретии Плевронской. Твой друг может уйти...

– Прогони-ка меня, басилей!

На этот раз Сфенелу не хватило баса. Не бас – писк какой-то. Но странное дело! Почудилось отчего-то, что я слышу голос дяди Капанея.

Белые зубы блеснули, чуть дрогнул тяжелый жезл.

– Вы сами выбрали. Идемте!

* * *

Кровь хлынула на лицо – теплая, душистая, солена На лицо, на руки, на пропитанный потом хитон...

– Темная Геката, этой ночи правительница! Селене Серебряной ты сестра, Аиду Глубокому ты падчерица, всесильная, всевидящая, вездесущая, из темных глубин приходящая, от корней подземных, от гробов безгласных...

Я не двинулся с места. Только глаза закрыл. На веках – тоже кровь. И на губах. И на шее.

– ...Селена на небе, мертвец в земле, мертвецу тоскливо, мертвецу холодно, он зовет тебя, Темная Геката, мы не зовем, нет нас здесь, и родичей наших нет, и скота нет, и не слышишь ты нас, и не видишь...

Мертвая овца упала на старые каменные плиты. Кровь еще лилась, еле заметно дергались веки.

– ...Мертвец позвал тебя, мертвец говорит, мертвец просит. И той просьбе покорна будь, Темная Геката, ибо заклята ты кровью, а та кровь тебя сильнее, и твоих слуг сильнее, и даймонов подземных, и душ неупокоенных...

Глухо звучали слова – и тишина была ответом. Даже птицы ночные смолкли, словно чуя Ее приход.

– ...Мертвец к солнцу хочет, к теплу хочет, пальцами землю скребет, корни гложет, гроб трясет...

Худая старческая рука еле заметно коснулась моего плеча. Я понял и осторожно опустился на колени – на теплый камень, на теплую кровь.

– ...А мы ему поможем, кровью напоим, мясом накормим, и то мясо вокруг костей белых отрастет, плотью станет. А с той плотью и жизнь вернется, и встанет мертвец, и глаза откроет, и вдохнет, и слово скажет...

И вновь – тишина, глухая, мертвая. Словно те, кто стоял вокруг старого алтаря, лишились дыхания, сгинули, превратились в прах, в ветхий камень...

Я открыл глаза. Передо мной – залитые кровью плиты. Передо мной – высокий каменный трон...

...И тонкая, почти бесплотная рука. Худые старушечьи пальцы коснулись волос.

– Жизнь за жизнь, кровь за кровь и семя за семя. Отныне вражда кончена. Афарей сын Портаона! Да упокоится душа твоя вечно, вековечно в Аиде Глубоком и да не вернется она более к нам – ни для мести, ни для смерти. Диомед сын Тидея отныне займет твое место у очага, твое место в доме, и место на ложе, и дом, и поле, и сад. Иссякнет кровь и настанет мир! Во имя Гекаты Темной, во имя предков-пращуров!..

То ли почудилось, то ли в самом деле, но в тот миг, когда мое лицо коснулось ее ладоней, дрогнули старые камни, и словно стон – еле слышный, протяжный, пронесся на холмом...

– Встань, Диомед, наш родич!

На бесцветных старушечьих губах – улыбка. Сестра Афарея, когда-то убитого моим отцом, Тидеем Непрощенным, принимает меня, сына убийцы, в свой осиротевший род..

...Жизнь за жизнь, кровь за кровь и семя за семя. Теперь на моих плечах – меховой плащ. Такой же, как на Капаниде. Сфенел отныне – ксен, гость рода, и никто из куретов никогда не поднимет на него руку.

В деревянной чаше не вино – кислое молоко. Злое – как здесь говорят. Холодное, пьянящее. Чаша идет по кругу, пустея с каждым глотком.

– Осторожно, ребята! – Басилей Андремон смеется, блестит белыми зубами. – Два глотка – на коня не сядешь, три глотка – меч не поднимешь!

И вправду – острый серп Селены начинает двоиться, расплываться серебристой радугой. Но я не боюсь. Сегодня бездонная река плещется где-то вдали, не здесь, не у этого холма.

– А я знал, что ты придешь, – на лице Фоаса, сына Андремона, нет улыбки. – Ты – курет! Ты – мужчина. Когда я пойду на войну, ты возглавишь правое крыло.

Я вспоминаю герму – и мне стыдно. Хорошо, что я вовремя отдернул кинжал!

– Ну-ну, вояки! – Рука басилея тяжело опускается на плечо сына. -Мир, мир, мир! Этолийцы друг с другом не должны воевать, с врагом должны воевать, вместе воевать...

...Иначе кости Ойнея, моего деда, давно бы растащили вороны. Я уже понял, как ненавидят в Этолии Живоглота. И куреты, и калидонцы.

Но сейчас – мир.

– Завтра поговорим, Диомед, – теперь басилей смотрит на меня. – О том поговорим, об этом поговорим. Как думаешь, найдется о чем?

Его губы улыбаются, но глаза – нет. Я догадываюсь – о чем. Живоглот не вечен, кто-то должен наследовать Калидон. Сейчас у трона толпятся жадные родичи, которых тут любят не больше самого Ойнея.

Но это – завтра. Сегодня мы пьем кислое молоко, а вокруг горят костры, я жив, и пролитая когда-то кровь наконец остыла.

Внезапно я ловлю на себе взгляд басилея – недоуменный, полный удивления. Андремон смотрит на меня, затем на Капанида, потом – снова на меня.

Или я плащ не так надел?

– Эй, сюда! Все сюда!

Разговоры стихают, кто-то роняет чашу прямо на землю. Миг – и вокруг нас крепкие чернобородые парни в меховых плащах. Мечи – за поясом, белые зубы сверкают.

Родичи!

– Почему обычай нарушаем, мужи куретские? Почему мальчишки злое молоко пьют, у ночного костра стоят, мужские беседы ведут?

Белозубые переглядываются, смотрят на нас.

– Обычай! Обычай! Мальчишки! Мальчишки!

Смеются все – кроме нас с Капанидом. Чего уж тут смешного? Ясное дело – мальчишки. Не успели гидру убить!

– Что делать будем, мужи куретские, а? Взашей от костров прогоним? Из круга нашего прогоним? К женщинам прогоним?

Весельчаки в мохнатых плащах переглядываются, чешут затылки.

– А может, пострижем их, басилей?

...И тут я начинаю понимать.

– Пострижем! Пострижем! Эй, у кого нож острее? Пострижем!

– Куреты! – Огромная рука взлетает к черному небу – Вы, мои родичи, свидетели того, как эти двое мальчишек пришли сюда сами. Пришли, не зная, что ждет их – жизнь или смерть. Значит, они – не мальчишки!

Он уже не смеется. И гаснут вокруг белозубые улыбки

– Только мужчина рискнет жизнью ради чести. Только мужчина может взглянуть в глаза Танату. Они – мужчины! Дайте нож. Каменный, тот, что на алтаре!

Мы со Сфенелом переглядываемся. А здорово вышло! Только обидно, ведь и не сделали мы ничего такого. Ну пришли. Так как было не прийти?

Андремон пробует пальцем кремневое острие, поднимает нож...

...Свист. Легкий ветерок. И стрела – огромная, хищная. В земле – прямо между мной и басилеем.

Дрожит!

– Хейя-я-я-я-я-я! Хейя-я-я-я-я-я!

Уже не ветерок – ураган. Воздух толкает в грудь, отбрасывает в стороны растерянных бородачей. Ураган! А следом – гром!

– Надеюсь, с моим племянником все в порядке, басилей?

Гром звенит насмешкой, переливается силой. Кто-то огромный, тяжелый, страшный расшвыривает толпу. Налево! Направо! Налево! Направо!

Дрожит земля. Неровный свет костра падает на старую потертую шкуру.

Львиную;

Вот он!

– Примешь ли гостя, Андремон Курет?

Дядя Геракл смеется. Дядя Геракл подходит ко мне. Дядя Геракл поднимает тяжелую ладонь.

– А ты храбрец, как я погляжу! Ну что, Андремон, пострижем молодцов?

Ладонь рушится мне на плечо.

Ой!

Падаю.

ЭПОД

Трихонида – это танец такой.

Его очень легко танцевать. Главное – голову ввер, руки – в стороны (и тоже чуть вверх)...

– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!

..И еще сандалии снять надо. Трихониду только босые танцуют. Пятками – в траву, да посильнее, посильнее!

– Косса-косса-косса-хай!

...А что за «косса» такая, никто и не знает. Даже дядя Андремон. Да и в «коссе» ли дело? Главное – руки выше, подбородок вверх, и пятками, пятками...

– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай! .

..Сфенел слева, дядя Геракл – справа (топнет – холм качается). Круг протанцевали – меняемся. Теперь справа Фоас, а слева – Лихас. Пришел-таки!

– Косса! Хай!

Три круга – и к костру. А там уже чаша со злым молоком. Ждет!

– Отец не хочет, чтобы в Этолию приходили чужие войска. Мы не любим ахейцев. И эпиротов не любим. Мы сами добудем тебе престол.

– Но ведь сейчас мир, Фоас!

– Мы скоро с тобой вырастем, родич Диомед. Вырастем, взрослыми станем, воинами станем. Мы вырастем, а мир состарится!

...И снова – в круг! Голову выше, выше руки. А где-то совсем рядом звенит медь, мечи бьют о щиты, как когда-то на Крите, когда маленький Зевс плакал. Куреты не признают музыки, не держат флейт и лир, они любят только звон меди, боевой меди...