— Согласен. Пулеметных лент хватит?.. Бей по окнам без перерыва, не давай вести оттуда прицельный огонь. А мы прикроем тебя огоньком из танка. Давай, вперед!
— Если что... — Охотин не договаривает, переносит ремень пулемета на правое плечо, нахлобучивает каску на самые глаза и, спрыгнув с танка, бежит вдоль улицы. Бежит среди тысяч пуль, устремившихся в него...
— Давай, Юрис. Пора!
Сухо лязгнул люк, и, словно подброшенный, младший лейтенант вылетел из башни. И сразу же башня зазвенела, нас обдало раскаленной волной вонючего дыма: на броне взорвалась мина.
— Убило адъютанта! — закричал старшина Николашин. — Эх, черт, под мину попал. Накрыло...
Николашину досталось больше всех нас, лицо его опалило взрывом, и оно черно-багровое. Но он успел закрыть люк, прежде чем ударила вторая мина.
— Глаза целы?
— Вроде целы... Вижу.
— Погаси танкошлем, сверху резина горит. Ты точно видел, что Гельфонд погиб?
Ответить мне заряжающий не успел.
— Живы! Оба! Вижу в прицел! — радостно закричал наводчик орудия старшина Геннадий Быватов.
Теперь и я вижу в своем перископе Охотина и Гельфонда. С сердца точно камень свалился.
— Корецкий! Вперед, на ту сторону улицы! Быватов, огонь по окнам.
Стукнули шестерни, танк, присев на балансирах, скакнул вперед, загрохотал двигатель, заскрежетали гусеницы. Поверх головы бегущего впереди Охотина мы били по развалинам — туда, откуда густо строчили вражеские автоматчики противника. Отстав от разведчика метров на пятьдесят и то падая, то снова подымаясь, бежал зигзагами маленький Юра...
Разведчик уже достиг дома, возле которого стоял танк капитана Позднякова, когда неожиданно выстрелила пушка командира роты и одновременно по-медвежьи взревела 203-миллиметровая гаубица... Дом вздрогнул, словно живой, и стена, к которой прижимался танк, стала медленно валиться вперед.
Длинно, скрипуче, перекрывая шум боя, заскрежетали балки. Наружная стена как бы нехотя отрывалась от остова, по мере ее наклона оголялась и раскрывались все внутренние помещения дома — с мебелью, обоями, коврами... Это были столовые, кухни, гостиные, кабинеты и детские больших богатых квартир. Они открывались, словно на сцене, и стена вначале клонилась плашмя, как плоский щит театральной декорации. Но крен увеличивался, сверху отваливались обломки, потом и глыбы кирпичной кладки, лепнина. Опережая медленно падавшую стену и друг друга, они с грохотом ударили о мостовую. Спустя мгновение раздался раздирающий треск, всю плоскость стены прорезали трещины, она развалилась, обрушилась и погребла под собой и танк Позднякова и прятавшихся в доме немецких солдат и уже подбежавшего к танку сержанта Охотина с его пулеметом МГ-42...
Это было, как землетрясение. Над местом обвала поднялось красновато-серое облако пыли.
Казалось, тут было все кончено. Но сработал рефлекс. Не успев еще оценить происшедшего, я машинально переключил радиостанцию на передачу, скомандовал:
— Всем танкам вперед! Вперед! Быстро!
Громадным облаком пыли, непроницаемой для глаз противника, следовало воспользоваться как дымовой завесой. Что бы ни было, мы прорывались вперед, к конечной цели — рейхстагу.
Еще падали камни и вещи, в разноцветных развалинах дома слышались вопли... Но грохот танковых дизелей и оглушительный скрежет гусениц перекрыли все звуки на Сарланд-штрассе. Все танки полка прорыва разом пошли вперед!
Только на месте, где только что был танк гвардии капитана Позднякова, могильным курганом дымилась гора обломков... И облако дыма и пыли росло и ширилось.
Через несколько минут в моих наушниках хрипло, прерывисто прозвучал голос капитана Позднякова.
— Товарищ первый, что произошло с нами? Завалило?
— Да, завалило. Все живы?.. Из такого завала сами не выберетесь. Немедленно заглушите двигатель. Выключите вентилятор. Оставьте минимальное освещение: аккумуляторы экономьте для радиостанции. Сами старайтесь меньше двигаться, экономьте силы и воздух. Ждите.
Злость распирает меня. Но говорить стараюсь спокойно. Что нервировать попавший в беду экипаж! Они понимают свое положение. А сердце болит.
— Может, выбраться самим через десантный люк в днище? — не унимается Поздняков.
— Ни в коем случае! Над танком гора обломков и кирпичей. Не горячись, Поздняков. Вызволим!.. Из танка не вылазить. Рацию на прием!.. Все! Экономьте силы, они еще пригодятся.
Что мы танк высвободим — я не сомневался, это был вопрос времени. Беспокоило, как бы люди не задохнулись под этой грудой. Там еще что-то горело, выбивались клубы дыма. И, конечно, волновало главное: боевую задачу полку никто не отменял, ее надо выполнять, наступать. Я ведь не мог доложить: «Завалило один танк, разрешите приостановить наступление?»
Образовавшийся поперек Сарланд-штрассе завал теперь прикрывал нашу сторону от огня противника прямой наводкой из пушек и танков и от его пулеметов. Правда, то тут, то там рвались мины, но это уже немцы стреляли вслепую. Не видя нас, били по площадям.
Зато на противоположной стороне завала, куда удалось прорваться и где закрепились остальные танки 1-й роты, огневой бой разбушевался так, что дальше продвинуться нашим танкам было уже невозможно: противник подбросил на это направление несколько самоходных установок «Артштурм» со знаками СС.
Первой ротой теперь командовал командир второго взвода «ИС» капитан Филяев. Потеря одного танка, да и завал, образовавшийся на пути, основательно уменьшили и пробивную силу роты. Надо было, оценив сложившуюся обстановку, принять новое решение на наступление.
Я приказал штабу полка прибыть к месту завала, а сам выбрался из башни своего танка, спрыгнул на мостовую и ощутил, что ноги замлели и еле держат потяжелевшее тело.
* * *
На должность начальника штаба нашего полка майор Русанов назначен был в январе 1945 года, в разгар Висло-Одерской наступательной операции 1-го Белорусского фронта. Наш отдельный гвардейский полк тяжелых танков прорыва у командарма 1-й гвардейской танковой армии генерал-полковника М.Е. Катукова был, так сказать, «подручным». С ходу приходилось выполнять самые ответственные боевые задачи. Бои, бои и бой сменялись стремительными маневрами, изнурительными маршами. Давя своими гусеницами и прошибая огнем немецкую оборону в западной Польше и восточной Германии, мы не знали ни сна, ни отдыха.
В сложной оперативной обстановке без хорошего штаба управиться с полком трудно. Русанов принял должность «на ходу» — до этого был заместителем у опытного штабиста майора Головченко, — и сразу же выявились его старание, хорошие организаторские способности, добросовестность и честность.
Среднего роста, русоволосый, с открытым, прямым взглядом светлых глаз, он был красив мягкой, ясной славянской красотой, которая сразу располагает и привлекает к себе людей. Общительный, но вместе с тем очень требовательный и до педантизма аккуратный, майор смело высказывался по любому вопросу и мог отстаивать свое мнение. Но в то же время он был чрезвычайно дисциплинирован и исполнителен: если решение принято, Русанов твердо и последовательно проводил его в жизнь.
К тому же приучал и подчиненных. Не сразу офицеры штаба полка и командиры подразделений поняли молодого начальника штаба. Некоторые из наших командиров, привыкшие к недостаточно четкой работе штаба раньше, с назначением Русанова стали ко мне обращаться, апеллировать, добиваясь отмены того или другого распоряжения штаба полка. Но я поддержал Русанова и за всю нашу совместную работу ни разу не отменил ни одного из его распоряжений или приказаний, отданных от моего имени. Ведь штаб — это мозговой центр полка и все его действия направлены на выполнение решений командира. Престиж и авторитет начальника штаба среди подчиненных должны быть не меньшими, чем командира полка.
Оказанное не означает, что у Русанова все дела постоянно шли гладко, без сучка и задоринки; бывали случаи не вполне обоснованных распоряжений штаба или недостаточной их координации с другими службами. За упущения я строго спрашивал с начальника штаба, никогда не прощал. Но знали об этом только мы вдвоем: он и я.
Чем дальше, тем меньше огрехов было в работе майора Русанова. Штаб полка и его начальник стали надежными моими помощниками, я привык доверять им, как самому себе. Особенно помогало это в управлении боем.
Но вот парадокс: Русанов, воевавший почти с начала войны, не имел ни одной боевой награды!
Бывало так: ранит человека, его исключают из списка части, он вываливается из поля зрения начальников, и забывают представить его к награждению. Даже если заслужил... Первый свой орден, «Отечественной войны» 1-й степени, майор Русанов получил по нашему представлению. Трудно ему досталась боевая награда. И взволновала его до слез.
...Принимая новое решение в сложнейшей обстановке уличного боя, я хорошо понимал, сколько сил и энергии потребуется начальнику штаба полка и его офицерам, чтобы осуществить это решение.