На небе сияло ласковое весеннее солнце, но не могло рассеять мрак обреченности, такой густой и въедливый, что им, казалось, пропитались даже булыжники мостовой. Хурригса ещё делала вид, что сопротивляется, и на стенах её толпились солдаты при полном вооружении. Но с первого взгляда становилось понятно, что город сдастся сразу, стоит Пророку потребовать открыть ворота.
Пробираясь по узким улочкам, Лунный Стриж прислушивался к разговорам прохожих. Ничего нового и интересного он так и не услышал — обыкновенные слухи и бредни перепуганных до смерти людей. Зато на центральной площади, перед ратушей, на это самое интересное он буквально наткнулся. Три человека в белых балахонах и с обритыми головами вещали с перевернутой телеги собравшемуся народу, потрясая в воздухе грубыми деревянными кругами, окрашенными в белый же цвет, символами Светлой Райны.
Смысл их выкриков сводился к увещеванию горожан открыть ворота Пророку, пасть перед ним ниц, уверовать и присоединиться к Армии Справедливости. Проповедники с фанатично горящими глазами обещали, что все скопом уверовавшие будут сразу внесены в списки чистых и праведных, после смерти прямиком и без очереди пойдут в Страну Звенящих Ручьев, под сень Светлой, а ревнители скверны отправятся к Тёмному Хиссу, как только попадутся в руки Новых Священников.
Эти самые «священники» произвели на Лунного Стрижа впечатление недоумков, тупо повторяющих чужие слова, не вникая особо в смысл. Нет, они верили во весь тот бред, что орали, срывая глотки и брызгая слюной от усердия, но вряд ли понимали, как глупо и нелогично звучат их речи. Но народ слушал, открыв рты и развесив уши, и многие из собравшихся уже готовы были побросать все и бежать навстречу Пророку. Это казалось бы смешным, если бы Хилл не видел, к чему привела доверчивость таких же дураков, а особенно их жен и детей. Если бы не видел невспаханных и незасеянных полей, обещающих в недалеком будущем голод на земле, что приносит три урожая в год.
Судя по словам фанатиков, Пророк не позже завтрашнего дня должен был подойти со своей ордой к Хурригсе. Всего на несколько минут Хилл задержался, раздумывая, не проще ли будет подождать жертву прямо в городе, где добраться до проповедника несравненно легче, и скрыться потом без малейших проблем. Но представил себе, сколько народу расплатится за его промедление собственными жизнями, разозлился и обругал Тёмного покровителя, вечно алкающего крови, последними словами. А заодно и себя, за трусость. Руки так и чесались сподобить фанатиков поскорее встретиться с их богом, раз уж они так этого хотят, но вряд ли распаленная проповедью толпа оценила бы его бескорыстную помощь по достоинству.
Неподалеку от северных ворот Лунный Стриж зашел в таверну. Как ни странно, темный душный зал был набит битком — городская стража напивалась с утра пораньше в трогательном единении с бандитскими мордами, городскими нищими и совсем уж невразумительной публикой. Но пообедать ему все же удалось, как и не встрять в одну из мелких пьяных стычек.
Заплатив изумленному владельцу заведения серебряную монету вперед, он снял комнату на три дня. Не то что Хилл собирался тут жить, но только безмозглый тролль попрется к Пророку под видом менестреля, с ног до головы увешавшись оружием. Да и что за бродяга с парой полных кошелей?
Он сложил все лишнее попросту на кровать, оставив только гитару и тощий заплечный мешок с запасной рубахой, флягой и половиной хлеба. С сожалением распрощался с тщательно подобранным снаряжением и покинул таверну, спрыгнув из окна второго этажа на пустой задний двор.
Из слухов удалось понять, что Пророк подходит к городу с северо-запада, то есть искать его нужно несколько левее Имперского тракта. Карту этих мест Лунный Стриж запомнил ещё в Суарде, и достаточно оказалось одного только названия «Кривые осинки», чтобы сориентироваться на местности. Предстоял совсем короткий путь по проселкам, не больше трех с половиной лиг. И то, он рассчитывал встретить бандитский сброд раньше — в двух лигах от Хурригсы, на берегу речки Ворки. Там располагалось большое село, отличное место для ночной стоянки банды.
* * *
— Не, Кабан, зря ты так. Бабы, они… короче, ну как без баб-то, а? Ты сам посуди! Вот вернешься ты домой, а там жёнка твоя… пирогов испекла, борща наварила, румяная да горячая… чем плохо-то?
— Ну да! Пока я тут воевал, она-то, небось, к мельнику бегала! Правильно Пророк говорит — всё зло от баб! Сосуд скверны, во!
— Подумаешь, к мельнику! Дашь ей в глаз разок-другой, чтоб крепче любила, да в койку. И никакого мельника больше не вспомнит… у тебя баба-то дома осталась? А, Кабан?
— Дома, дома… гнида. Вернусь, убью гадину!
— Эт зачем же?
— А чтоб не смела на меня пасть разевать! Я её поил-кормил, и не бил почти, а она, холера, в меня горшком запустила на прощанье! Не, ну ты представляешь, вот так прямо взяла горшок-то, с кашей, и как в меня кинет! Во гадина! И говорит, мол, уйдешь, так и не возвращайся, не муж ты мне. Точно убью! Это ж надо, на меня, на кормильца-то, руку поднять…
— Эй, заткнитесь оба! — Бритоголовый в белом балахоне повелительно поднял руку, призывая свой небольшой отряд к порядку. Бородатые мужики послушно притихли и вернулись в жалкое подобие военного строя. Предводитель принял самый важный и значительный вид, на какой только был способен, то есть напыжился, нахмурился и упер левую руку в худой бок, правую простирая навстречу выехавшей из-за поворота крестьянской телеге.
— Кто такие? Куда идете? — Бритоголовый изо всех сил подражал непосредственному начальству, пытаясь придать пронзительному тенорку раскатистость и внушительность, но получалось не очень. Но двое крестьян постарше и совсем молодой парень, похоже, впечатлились и быстренько попрыгали с телеги на землю, почтительно опуская глаза и комкая в руках шапки.
— Мы, эта… с Полянок мы, да. Местные… эта, вот морквы там, свеклы, значить, везем… да, — отозвался самый почтенный из поселян, робко и с опаской поглядывая на шайку неумытых мужиков с дубинками и ржавыми железками, изображающими из себя мечи, и с надеждой — на типа в белом балахоне. — Слыхали мы, что сам… Пророк… вот… для армии, значить, да, морква-то. Ещё вот пива бочонок, сам варил, да.
— Ну-ка, покажьте, добрые люди, что там у вас за морква! — Бритоголовый, как и его шайка, несколько оживился при упоминании пива и полез в телегу, смотреть.
— Да вот, Вашмилсть, морква-то… а вот пиво…
Второй крестьянин живо сдернул с телеги драненькую холстину, явив на обозрение груду овощей и изрядный потемневший от времени бочонок, явственно отдающий кислым хмелем. Бритоголовый презрительно окинул взглядом корнеплоды и быстренько наложил лапу на бочонок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});