он со мной, просто пытаемся сделать вид, что ничего не произошло. Но Дашу не обмануть.
«Ты же понимаешь, что эти твои отношения ничем хорошим не закончатся?», снова приходят на ум ее слова. «Подумай о том, что ты будешь делать, когда ты ему надоешь»…
Наверное сойду с ума, потому что у меня уже от него зависимость. Мне становится невыносимо сидеть здесь и разыгрывать спектакль. Мне плохо и хочется плакать.
— Всем спокойной ночи, я спать, — говорю, вставая из-за стола.
Все отвечают, Полянский тоже предлагает Алене идти отдыхать. Назар продолжает сидеть в ленивой раскрепощенной позе и молча наблюдает за моим уходом.
Иду и кажется, горит спина. Ну почему он временами бывает такой тяжелый?
В комнате, которую нам выделили, собственная душевая с джакузи. Когда мы вошли сюда, чтобы положить наши вещи, у меня возникла идея после застолья поплескаться тут вдвоем. Поймать кураж от поцелуев в бурлящей пене, а потом переместиться на огромную кровать. Мечтательница, блин.
Вместо этого, принимаю в одиночестве душ, переодеваюсь в пижамный комплект — шорты и майку, и сворачиваюсь под простыней клубочком. С этой стороны дома не слышно, что происходит в беседке, только треск цикад, из открытого на проветривание окна, нарушает тишину комнаты.
На душе скребут кошки, рисую себе не самые приятные картинки окончания этого вечера. А вдруг он придет и не станет со мной разговаривать или еще хуже — уедет… Зачем я вообще курила этот кальян? Илья ведь должен был понимать, что Назару это не понравится. Или он так только со мной реагирует? Может, приревновал? Климов, конечно, красавчик, не отберешь, русая шевелюра, красивое лицо с голубыми, бл*дскими, как говорит сестра, глазами и сильное накачанное тело. Девушки за ним кипятком писают. Но Волков же знает, что мне нужен только он…
В мыслях всплывает наша первая встреча. «Ты мне еще тут истерику ревности закати! Иди в машину», вспоминается как он разговаривал с Кариной. Чем сегодняшний разговор по интонациям отличается от того? Ничем…
Звук открывающейся двери заставляет сердце забиться барабанной дробью. Я даже не могу сделать вид, что сплю, прошло не так много времени, как я пришла в комнату. Назар подходит с моей стороны кровати, садится рядом и включает настольный торшер на тумбочке. Наши глаза встречаются, и я не могу разобрать его эмоции.
— Почему ты ушла без меня?
— Злилась. Ты меня просто вывел из себя.
— Охренеть!.. Полянский говорит — если женщина не права, нужно извиниться. Мне извиниться?
Вопрос окончательно сбивает меня с толку. Волков и извинения, когда он считает себя безапелляционно правым — это либо абсурд, либо подвох. Поднимаюсь и сажусь в кровати, наши лица оказываются совсем близко, его захмелевшие глаза опускаются на мою грудь под тонкой шелковой майкой.
— Назар, можно просто не разговаривать со мной таким тоном? Ты ведешь себя так, как будто я твоя собственность. Как только я нарушаю какое-то из твоих представлений о женщине, тебя сразу несет.
— Да, я вижу тебя своей, идеальной, совершенной. И когда эта картинка рушится, меня клинит, признаю.
— Но я не могу быть всегда идеальной, я просто человек. Почему так трудно это принять?
— Потому, что для меня ты совершенная, потому что я тебя люблю.
— Что? — к горлу подступает ком, кровь по венам разгоняется на максимум, в районе сердца разражается месиво из гула и бешенного стука.
— Что слышала, Калинина. Влюбился в тебя, как пацан, и не знаю, что с этим делать. Я не привык угождать женщинам, в моей жизни всегда было наоборот. Мне с тобой очень легко и хорошо, но временами очень сложно. Я боюсь тебя обидеть там, где даже сам не понимаю, что делаю это. Ты говоришь, что не моя собственность, а меня даже от этого триггерит. Хочу, чтобы была моей всецело и полностью, от мизинца на ноге до кончиков волос. Хочу тебя в собственность, что прикажешь с этим делать?
Хриплый низкий голос переходит на шепот и меня просто кроет. Обвиваю его шею руками, прислоняюсь лбом к его лбу.
— Я тоже тебя люблю. Всегда любила…
Теплые губы накрывают мои, не дав возможности закончить. Сильные руки притягивают к себе, и я тону в ощущениях теплоты, нежности и вместе с тем, грубой силы и бешенной энергетики. Чувствую, как одной рукой он спускает вниз бретельку моей пижамы, чувствую, властвующий у меня во рту, язык, выписывающий невероятные движения, уносящие меня в космос, а в голове эхом проносятся самые сладкие слова в моей жизни. Он любит, любит, любит…
Глава 13
Назар
Просыпаюсь среди ночи от очередного навязчивого сна. Сажусь на кровати, спустив ноги на пол, растираю виски. В последнее время он перестал мне сниться, думал прошло, но вот опять.
С того последнего боя прошло уже пять месяцев, а чувство неприятия до сих пор периодически посещает. Поначалу, когда уже вернулся из Гамбурга домой, постоянно снился один и тот же сон: я на ринге, во время боя мой соперник останавливается, не нападает и не обороняется, а я начинаю наносить удар за ударом, просто забиваю его до смерти, он падает навзничь, и я в агонии понимаю, что убил его. Вокруг крики толпы, рефери тормошит парня, а он не шевелится.
Накидываю халат, выхожу на крышу, вдыхаю свежий воздух. На часах 4.20. Почему сон вернулся? В последнее время меня отпустило, думал уже насовсем. Непроизвольно возвращаюсь мыслями на пять месяцев назад. Этот бой считался одним из самых престижных за мою карьеру. Нидерландский боксер, многократный победитель, и его команда устроили целое шоу перед боем. На телевидении, на плакатах, во всех своих интервью он обещал меня уничтожить, выражаясь довольно резко, порой даже откровенно некрасиво, давил на психику. Я не приемлю подобное в спорте, и меня сложно вывести из себя, Богданович с детства учил и повторял, как мантру — «Преодолеть страх. Отсечь лишнее». На ринг я выходил совершенно спокойным и уверенным в себе. Поединок закончил прямым нокаутом в одиннадцатом раунде. Соперник рухнул и больше не поднялся.
Вот тут и начался мой кошмар. Медики пытались привести его в чувство прямо на ринге, он не реагировал. Беснующаяся толпа, напоминала средневековую площадь с гильотиной в центре во время казни. Все радовалась и ликовали, крики сливались в моей голове с комментариями в микрофон ведущего. Парня уносили на носилках, мне вручали пояс, а я находился словно в тумане. Не испытывал радости, отказался давать интервью, ушел из зала, дальше все разгребал