роль ярко исполняла Галина Соколова. Виктор Тульчинский играл вкладчика сберкассы, Рогволд Суховерко – начальника, заправляющего машину на бензоколонке. Молодежь – Лена Миллиоти, Ася Вознесенская, Владимир Суворов и Андрей Мягков – играли ребят, которые тоже учатся в этой школе.
Это снова был абсолютно слаженный ансамбль, и каждый – очень яркая индивидуальность. Зрители плакали, смеялись и действительно смотрели про себя. Я бесконечно любила этот спектакль и роль Лиды Беловой. Помню, как настраивал меня Олег Николаевич: «Понимаешь, эта женщина живет в Иркутске, работает в сберкассе, у нее двое детей, будничная жизнь – и вдруг она вспоминает свою первую любовь, мальчика из десятого класса, который ушел на фронт, и ей так захотелось окунуться в молодость, что, несмотря на дорогой билет, она рванула в Москву. Я думаю, что они после этой встречи всю ночь бродили по Москве, может, у них все случилось в эту ночь – они как будто выпали из времени».
Мне так хотелось хорошо сыграть, я так любила эту героиню, что подружилась с работницей сберкассы на проспекте Мира, у нее оказалась сходная биография. Потом я поехала в Лосиноостровскую, в школу, где училась во время войны, нашла свою учительницу. И хотя я перевелась в другую школу после четвертого класса, переехав в Москву к маме, но когда я вошла в класс, где Зинаида Александровна проводила урок, она посмотрела на меня пристально и вдруг сказала: «Иванова!» При этом она ни разу меня не видела ни в театре, ни в кино. Мы с ней обе расплакались.
На этот спектакль я всегда шла как на праздник. Мы потом долго-долго играли сцены из «Традиционного сбора» в концертах в разных городах, на заводах, в воинских частях. Играли сцены в сберкассе и на заводе – Ольга Носова и ее начальник (Герман Коваленко). Дорошина бесподобно играла Носову и всегда была любимицей публики, хотя вроде бы ее героиня была женщиной «аморальной».
У нас были костюмы: у Носовой ярко-синий, у Агнии (Толмачевой) – ярко-красный, у меня – зеленый. Это тоже по задумке Ефремова. Слова любви, которых я никогда почти не произносила на сцене, в этом спектакле у меня все-таки случились. Мой герой (его играл Фролов) работал в своем городе на заправочной станции, выпивал – закрытый, очень скромный человек с трудной судьбой. Он сидел ко мне спиной, стесняясь меня, и когда мы оставались одни, я говорила: «Господи, как я любила-то тебя!», а он, не поворачиваясь: «И я тебя!» – почти кричал.
Олег Ефремов был настолько дальновиден, что сумел послать импульс, посеять семена, из которых выросли и «Современник» Галины Волчек, и «Табакерка». Табаков руководит МХАТом, и даже я со своим маленьким театром «Экспромт» причисляю себя к последователям Олега Николаевича. И хотя надвигающийся капитализм захватывал людей, они поддавались, изменялись – все-таки Ефремов «прорастал» в своих учениках. И если Табаков получил «в наследство» МХАТ, а Волчек – «Современник», то я создавала театр на пустом месте.
В 1970 году Ефремов ушел из театра. Для меня это стало трагедией – я находилась в декретном отпуске, а когда вышла на работу, застала уже другой театр. Ощущение от его ухода у меня было такое, как будто все кончено, потому что для нас он был всем. Я не представляла, как театр может существовать с другим, чужим руководителем: у него будет другой метод, он приведет новых людей…
Мне кажется, что Олег Николаевич не просто ушел во МХАТ – он ушел из «Современника». Наверное, что-то уже было надломлено, появилась какая-то недосказанность, недоверие; вернее, перестала существовать бесконечная вера в него основателей театра – и он это остро чувствовал. Начались разногласия, особенно проявившиеся при постановке «Чайки».
Елизавета Котова вспоминает: на одном из последних заседаний совета Олег Николаевич серьезно обсуждал переход во МХАТ, но все куда-то спешили, бежали. Ефремов был очень расстроен. Котова сказала ему: «Олег, не уходи! Во МХАТе будет то же самое!» А он ответил: «Там мне не будет так больно…»
Конечно, после окончания института он мечтал попасть во МХАТ – все выпускники Школы-студии об этом мечтали. И то, что МХАТ его не принял, было тогда для Ефремова страшным ударом, и кто-то даже рассказывал, что он сказал: «Пройдет время, и я приду сюда победителем». То есть эта заноза оставалась в его сердце всю жизнь.
«Старики» пригласили его возглавить МХАТ, и, конечно, у него возникло желание сделать это. Думаю, он стоял перед выбором, наверняка мучился с решением. Он звал нас с собой, всю труппу. Но все отказались, не хотели терять самостоятельность, боялись потерять театр. Потом, правда, начали уходить – поодиночке.
Ефремов не мог возглавить два театра, как это сделал Табаков: МХАТ был слишком большой, главный в стране, и его нельзя было делить ни с кем. Ефремов начал реформы во МХАТе, собрал звездную труппу, отправил стариков на пенсию. Это стало началом разделения МХАТа. От себя лично я скажу, что не увидела ни одного спектакля в этом театре, который бы меня потряс так, как спектакли «Современника». Пожалуй, разве что «Иванов», да и то не полностью.
Мне хотелось бы еще раз обозначить те черты, которые сделали Ефремова гениальным руководителем легендарного театра. Я уверена, что он родился для этого подвига, был настоящим интеллигентом по формуле Лихачева: «совесть плюс интеллект». Ефремов был очень образованным человеком, отлично знал систему Станиславского, Михаила Чехова, западных режиссеров. Он был патриотом и чувствовал все беды своего народа. В ту первую «оттепель» он как романтический коммунист верил, что наступает эпоха свободы, что страной будут руководить просвещенные деятели – может быть, ученые, писатели. И в то же время он был человеком дела, умел договариваться с чиновниками, действуя на них своим обаянием и даже используя актерское мастерство. И рядом с ним – компания учеников, соратников, единомышленников. Это было особое время – «оттепели», наступившее после XX съезда партии. Театр жил в ногу со временем, надеялся, разочаровывался, но всегда оставался честным – на сцене его была правда.
Я не считаю себя вправе делать какие-либо общие выводы о творческом пути Олега Ефремова и театра «Современник» под его руководством. Но я была участником тех событий, и из моих заметок, как мне кажется, виден путь нашего театра – путь поиска истины, надежд, ошибок и заблуждений, путь эволюции вместе с передовой интеллигенцией нашей страны.
Гастроли
В советское время все театры страны ездили на гастроли, города «менялись» театрами, а столичные театры зрители ждали везде, это был праздник: люди видели артистов, снимавшихся в кино, больших мастеров. Были обязательные концерты на заводах и фабриках, реже в колхозах и непременно – в воинских частях, что, как мне кажется, имело огромное воспитательное значение.
Гастроли – это, наверное, беда для семьи актрисы: дом остается без хозяйки. Конечно,