Читать интересную книгу Сердце разбитой кометы - Татьяна Луганцева

– Спасибо. Значит, вы вчера так развлекались? – спросила Антонина, начиная «догонять» ход креативной мысли.

– Да! Вчера был мой черед. Совершенно верно!

– И часто такое происходит?

– Арендуем помещение раз в две недели примерно, как заказ поступит.

– Как же вы живы остались после такого возлияния! – засмеялась Валентина Петровна.

Антонине наконец-таки стало понятно, почему администраторша Ирина упорно называла их сборище вечеринкой, а не прощанием с человеком.

– Я не пожалел о своих похоронах. Услышал о себе много хорошего: что я талантливый художник, хороший человек. Даже, знаете, самооценка поднимается и азарт к жизни появляется. Уже давно не было у меня такого вдохновения, чтобы картину написать.

– Тем более что под шумок и картины ваши втридорога ушли, то есть можно и материальные дела поправить, – отметила Антонина, которая не смогла не съязвить.

– Вы так говорите, словно люди не знали, что я не умер! – рассмеялся Геннадий Альфредович. – Все по доброй воле! Никаких поборов!

– Знали? – спросила Антонина.

– Конечно! Это шоу! Постановка!

– Так это я одна ничего не знала? Как всегда… – вздохнула Антонина.

– Как вы там вообще оказались? – Геннадий Альфредович веселился вовсю.

– Так Тонечка поселилась в отеле «Галерея», – пояснила Валентина Петровна. – Мы с ней вместе на поезде из Москвы ехали.

– Случайно зашла, а потом уже и выйти не смогла, стечение дурных обстоятельств, – хмуро ответила Антонина.

Сам Геннадий Альфредович растворил в стакане с водой какую-то таблетку и принялся пить, морщась и кряхтя.

– Как же голова раскалывается!

– Цвет лица у тебя, Боря, лучше уже. К жизни возвращаешься, – подбодрила его Валентина Петровна.

– А что с вами случилось? В гробу перележали? Или венками задавили? – спросила Антонина, подумав: «Куда же лучше? Зеленый такой… Что же до этого было?»

– А вы все такие в Москве? – покачал головой Геннадий Альфредович.

– Извините, но я просто испугалась, когда вас увидела сейчас. Я же чуть не умерла! Так прямо и отключилась.

– А я перепил вчера крепко, – пояснил Геннадий Альфредович. – Да еще в моем-то возрасте!

– Перепили?! – удивилась Антонина. – Да вы же лежали трупом! Все ели, пили, но не вы…

– Да вы рано отключились, дорогуша, – засмеялся Геннадий Альфредович. – После распродажи моих картин я под аплодисменты встал из гроба и принял массу пожеланий долгой и счастливой жизни. Выслушал комплименты, что мои похороны прошли удачно. Ой, бедная моя голова! Такое чувство, что я выпил вчера с каждым пришедшим. Правда, несколько человек реально были в отключке. Вы, милочка, скорее всего, и были среди них. Ой, да что вспоминать! Пейте, девочки, чай и радуйтесь жизни, жизнь – это вода. Особенно после обильного возлияния.

Антонина внимательно осмотрела кабинет директора музея, наконец-таки расслабившись.

– Красиво у вас здесь.

– А как же! У нас и музей красивый! Иногда приходится и солидных людей принимать. Они могут проявить свою гражданскую позицию, расщедриться на меценатство и передать в музей очень ценный экспонат. У нас процентов тридцать экспонатов именно так и появились, из частных коллекций. Поэтому мой кабинет должен внушать доверие и выглядеть соответствующим образом. Мебель здесь дорогая, антикварная, есть очень интересные книги, в том числе и старинные, в том вот книжном шкафу. Но все же это – не музейные экспонаты. Я бы не позволил себе ничего испортить своей старой задницей, – сказал Геннадий Альфредович. – Я с большим уважением отношусь к вещам, которые надо сохранять. Поэтому здесь везде, и под вашими попами в том числе, вещи старые, но не музейные.

– Опять ты все про попы, старый лис, – с укоризной в голосе сказала старушка, даже краснея.

– Дорогая Валечка, ты же знаешь, что я по достоинству могу оценить и другие прелестные части женского тела! – воскликнул директор, и Антонина почувствовала, что ее буквально раздевают взглядом.

– Из вас бы получилась прекрасная натурщица, – заявил он ей, впрочем, как, наверное, и любой другой молодой женщине, желая затащить ее в постель. – Изящные лодыжки, стройные ножки, прекрасные пропорции, высокая грудь…

– И все-таки я не понимаю, зачем проводить собственные похороны, это же чревато. Можно на себя навести гнев божий, если так можно выразиться, – прервала его речи Тоня, переводя разговор в менее опасное русло.

– Вы такая молодая, и суеверная? – удивился Геннадий Альфредович. – Да бросьте! Просто вы там оказались случайным, посторонним человеком. А все остальные просто обрадовались, они знали, на что шли, и получили удовольствие. А в потусторонние силы я не верю…

– А я вот поверила! – прервала его Антонина. – Вы там мертвого из себя изображали, получали очень сомнительное удовольствие от речей, что произносились в вашу честь, а одна молодая девушка погибла после вашего праздника смерти! Играла-играла и, похоже, доигралась…

В кабинете директора художественного музея воцарилась неприятная, тягостная пауза. Валентина Петровна закашлялась, поперхнувшись чаем.

– Кто умер? Не шутите так, – сказал Геннадий Альфредович.

– А я похожа на шутницу? Мне самой не до шуток, потому что меня сейчас поселили в номер, где она умерла. А я знать ее не знала, но эта девушка была эвакуирована с той же вечеринки, что и я, то есть с ваших, извините, похорон. Мы входили в группу, как вы выразились, отключившихся. Уж не знаю, что так печально и необратимо на нее повлияло – ваш трогательный вид в гробу или перебор спиртного, а может быть, слабое здоровье, но девушка канула в небытие. Может, еще какие-то причины были, вскрытие покажет… Но факт остается фактом. И я почему-то верю в потусторонние силы.

– Вы не шутите? – еще раз спросила Валентина Петровна, мгновенно становясь белее снега.

– Какие шутки? Я даже в этом номере остаться не смогла! – возмутилась Антонина.

– Этого не может быть, – прошептал Геннадий Альфредович.

С появлением у него в кабинете молодой и симпатичной женщины он уже начал приходить в себя, но сейчас его лицо вновь приобрело нездоровый зеленоватый оттенок.

– Доигрались вы в свои игры, – с укоризной в голосе произнесла Валентина Петровна. – Лично я, Антонина, всегда была против. А вот наш директор на старости лет решил себя, видите ли, проверить. Экстрима ему захотелось. Вот и печальный итог! Не ты в гробу мертвым оказался, так какая-то девушка! Я говорила, я предупреждала! Смерть свое возьмет.

– Не каркай ты! Господи, какая беда, – опечалился Геннадий Альфредович и достал из недр своего большого дубового стола початую бутылку французского коньяка.

– Прекрати! – замахала руками его сослуживица.

– Я чисто подлечиться! Такие потрясения! Ужас! – Он дрожащей рукой разлил коньяк по трем стаканам и придвинул дамам, даже не спрашивая их согласия. – Ну, давайте за ее душу. Наверняка наркоманкой была.

– Почему вы так думаете? Ищите оправдания? – поинтересовалась Антонина, понимая, что пригубить придется, да оно, может, и к лучшему, у самой, чего греха таить, голова болела.

– В художественной среде это чаще чем обычно встречается, чему удивляться? Да плюс алкоголь. Ну а из-за чего еще это могло получиться? Господи! Такое в первый раз, насколько мне известно. Я раньше пару раз участвовал как приглашенный, и вот первый раз решился лечь на место мертвеца, проверить себя. Никогда раньше никто не умирал. Почему это случилось именно на моих похоронах? Что же за невезуха такая?

– Это тебя бог предупреждает, что хватит уже гнаться за молодежью. Пора остепениться! – не выдержала Валентина Петровна, хлопнув коньяк залпом. – Солидный, уважаемый человек! Директор музея! Да ты пример им должен подавать, а ты…

Они еще немного посидели в кабинете директора, а затем Геннадий Альфредович и его верная спутница Валентина Петровна повели свою московскую гостью по музею. И вот тут Антонина потеряла ориентацию в пространстве и времени. Музей по количеству и качеству дорогих работ потряс ее до глубины души. Здесь были представлены весьма достойные полотна известнейших художников, настоящие раритеты. Антонина поняла, что она здесь может проводить свое драгоценное время часами, черпая во всеобщем вдохновении вдохновение для себя лично и для своей работы. Она просто не закрывала рот от восторга.

– Восемнадцатый, семнадцатый век. Господи! Как они сохранились! Как прекрасны! Какие таланты были! Сейчас никто не приблизится к такой высокой планке в искусстве.

– Это может показать только время. Вот пройдет пара-тройка веков, и… Но мы этого не узнаем, причем это может быть совершенно необычный и непонятный именно для нас выбор, люди-то меняются, – философски заметил Геннадий Альфредович.

– А вы как думаете? – поинтересовалась Тоня.

– Я? – почему-то нервно дернул плечами директор музея, и Тоня снова вспомнила его в гробу и несколько раз моргнула, чтобы избавиться от этого наваждения.