Читать интересную книгу Радиоактивный ветер - Алексей Колентьев

Наконец, посредник заговорил, голос его странно изменился: густой баритон распался на несколько тембровых оттенков, будто сразу говорило человека три. Но произносили они одни и те же слова.

— Мы услышали твои слова Антон Васильев. В состоянии ли ты встретиться с нами ещё раз, через сутки, когда совет мастеров примет консолидированное решение?

— Не вижу препятствий для новой встречи. Только прошу учесть, что у вас не более двадцати семи часов. Противник — опытные афганские моджахеды. Эти люди чуют подвох издалека. Вашего собрата убьют, а на остальных эмиссаров и посредников они будут охотиться. Не более чем через неделю, они вскроют дислокацию вашей базы или части инфраструктуры и каналов поставок. Потом… Думайте сами. Но потом времени будет не много.

Голова в капюшоне согласно кивнула и посредник слегка откинулся на спинку кресла в котором сидел.

— Мы поняли тебя, Тридцать девятый. Хватит ли у тебя сил, чтобы вернуть то, что похищено и покарать похитителей?

— Ничего невозможного в этом мире нет. Но наш главный враг время. Для того, чтобы собрать группу, мне нужно найти нужных людей, разработать план. И как минимум трое суток чтобы выйти на исходные позиции.

— Завтра в это же время… Мы встретимся тут и продолжим беседу… Ты не обманул наших ожиданий воин… Я рад, что наши дороги пересеклись, пусть даже при столь причудливом узоре линий вероятности. До завтра, Антон Васильев.

— Доброй ночи. Рад был познакомиться.

Выйдя тем же путём, что и вошёл, я направился к башне. Темноту только еле-еле освещали огни костров разбросанных там и сям стоянок сталкеров, у которых не было денег, чтобы укрываться в подземных убежищах постоянно. Тренькала гитара, люди не громко переговаривались между собой. Что могут сказать друг другу только что заглянувшие смерти в лицо? Как правило, ничего особенно важного: некоторые по пьяной лавочке хвастают своими подвигами, когда мнимыми, а когда и настоящими, некоторые просто как заведённые повторяю одни и те же слова, выпуская наружу накопившийся за время пережитого страх. Но всегда и все твёрдо помнят и уверены только в одном: они выжили. Смерть на волосок промахнулась своею острой косой, пронеся её чуть в стороне от их шеи, дав лишь почувствовать этот ледяной холодок на коже. Его чувствуешь, даже если кругом плавится асфальт и горит земля. Даже когда сами камни и сталь готовы расплавиться и превратиться в реки и растечься багряными ручейками, холод отсроченной смерти пробирает до самых пяток… Тогда каждый знает, что трусости нет. Жизнь победила, карты легли удачно и никто не хочет заглядывать в завтра, чтобы там не случилось. Даже следующие пять минут, уже не имеют значения, когда так остро ощущается вкус и запах простой еды и даже воздух пахнущий гарью и местами дерьмом и кровью кажется сладким. И вот уже приходит ощущение, что ничего и никогда лучше этой минуты, отвоёванных у судьбы пары лишних мгновений жизни уже не будет никогда.

Всё это было знакомо и испытано уже давно. Наверное поэтому так трудно было привыкнуть к размеренному ритму мирной жизни, совершенно непонятным и кажущимися дикими правилам повседневности. Все проблемы и заботы людей кажутся надуманными и мелкими. Когда вот только месяц или год назад тебя от последней черты отделял только порыв внезапно налетевшего ветра, помешавшего врагу взять точный прицел и отведя предназначенную тебе пулю … Вот она летит, опаляет тебя горячим ветерком и впивается в кирпичную стену дома, обиженно и зло круша ни в чём не повинный кирпич. А бывает, что и заберёт чью-то жизнь, разменяв её на твою…

И ни дай Бог задуматься над тем, почему сегодня не твой день, час, минута и мгновение. Те, кто мучает себя подобными вопросами и представляет себе, что вот у врага тоже есть семья, дети и может быть он вообще будущий гениальный композитор или врач — быстро пересекают черту. Ту самую тонкую грань, за которой начинается безумие и хорошо, если приходит смерть. Потому что видеть во что может превратить человека его же собственное воображение, даже хуже чем собирать ошмётки разнесённых прямым попаданием 152мм снаряда в клочья товарищей.

Поэтому слышать плоские шутки, невнятное бормотание и тоскливый или напротив, разухабистый вой под гитару, разнимать дерущихся насмерть из-за какой-то Люськи, это нормально. Жизнь берёт своё. Именно так ведут себя живые люди, которых война опалила, но не расплавила, а лишь закалила, сделав сильнее. Жизнь в подобных условиях приучает человека к предельной ясности и простоте, когда нет места двусмысленностям, иносказаниям и компромиссам с совестью и обстоятельствами. Если приобретаешь врага — нет покоя пока кто-то из вас ещё дышит, а если появляется друг, то это навсегда. И те и другие становятся частью души, постоянно проверяя то, что ты из себя представляешь. Чего стоишь и это не измеряется деньгами.

Истина… Правда… Названий у этого ощущения осмысленности и ясности бытия, которое не покидает на войне практически никогда, наравне с усталостью, голодом, болью и страхом очень много. И оно так быстро улетучивающееся в мирной жизни. Это и есть то маленькое звено, что удерживает людей вроде меня вдали от тёплых квартир и сытого, размеренного существования.

Я не говорю, что такое состояние ясности возможно только в экстремальных условиях и только там, где стреляют и смерть ходит практически рядом и можно увидеть собственную погибель иногда по нескольку раз на дню. Нет, конечно. Просто каждый находит истину сам, а уж где она — решать дано только самостоятельно, твёрдо идя до конца, не оглядываясь на всевозможные: «а если бы тогда»… «может, не стоило»… «а что если я был бы там»… Смерть настоящая ждёт там, где начинаются сомнения. В них как в паучьих сетях буксует и бьётся, умирает душа, а следом за нею приходит и северный зверь писец.

1.3

В башне меня снова ждал сюрприз: похоже уже каждая собака знала где можно найти скромного отставника Антона Васильева. По устоявшимся негласным правилам на втором этаже, ставшем чем-то вроде гостиной и приёмной, за столом сидела Даша. Дочка Лесника уплетала из алюминиевой миски макароны с тушёнкой, заедая это нехитрое но питательное блюдо маринованными помидорами из открытой стеклянной банки. Девушка была в своём обычном наряде: лёгкий комбез разведчика (вроде моего, только перешитого явно под миниатюрную девичью фигурку), тактическая кобура на бедре и неизменная вязанная шапочка, теперь сиротливо лежащая на углу стола. Увидев меня, Даша бросила вилку, вытерла губы салфеткой и стремительно оказалась рядом.

— Живо-ой! — И сразу потянулась ко мне. Не без удовольствия ответил на поцелуй, что продлилось ещё целую вечность. Оторвавшись и заглянув мне в глаза, девушка вернулась за стол и продолжила трапезу с ещё большим аппетитом. Потом отставила вычищенную до блеска тару и прихлёбывая кофе (сам я этот напиток не жалую, но Юрис как большой поклонник держит запас для себя), стала излагать свою одиссею.

— Здорово ты здесь устроился. Пока выспросила, кучу народа обошла. Только перед первым долганским «блоком» старичок какой-то подсказал, что ты в заброшенной водонапорной башне поселился. Сказал, что Тихон поклон шлёт, сказал, что на остановке тебя ждать будет завтра в полдень. Странный он какой-то. Но безобидный совсем «медузу» мне просто так подарил, сказал, что на память вроде…

Вот старый пень! Но видимо действительно припекло, раз вдруг встречи ищет. Нужно будет сходить, не думаю что мутант стал бы искать со мной встречи только для приятного разговора. Пружина событий раскручивается всё быстрее. Это уже ощущалось почти физически: ветер времени дул с всё более нарастающей силой.

— Какими судьбами сюда? Богдан поди ищет уже… — Девушка убийственно глянула на меня и отставила кружку в сторону.

— А я сама себе хозяйка. — Потом чуть помедлив, добавила уже спокойнее — Папка сейчас не может ездить, опять спину застудил, вот я и отправилась сюда за припасами. Ты не думай, я с караваном шла. А знакомец твой вечером на привале прибился. Как посты только прошёл не пойму. Не рад, что ли?

— Рад… Просто беспокоился.

— Я умею стрелять!

— Стрелять — да, воевать — нет.

— Так научи меня. Вместе ходить за хабаром будем, ну и … Я тоже соскучилась.

М-да… Теперь придётся снова всё объяснять, потом она обидится и уйдёт. Затем снова вернётся и после того, как увидит, что я не передумал снова уйдёт и теперь уже насовсем.

— Даша. Я не беру девушек и женщин в рейд. — Я поднял ладонь, останавливая готовую взорваться эмоциями девушку — Погоди, дай скажу. Только не пережидай, а вслушивайся в то, что говорю лады?

— Хорошо… Но… Ладно, давай уже. — Насупившись и скрестив на груди руки, Даша исподлобья уставилась на меня.

— Пойми одну вещь: не важно, как хорошо ты стреляешь или как быстро ты можешь бегать или пускать врагу кровь. Уверен, что всё это ты сможешь делать лучше многих мужиков, в этом нет сомнений. Дело в психологии. Женщины импульсивнее, эмоциональней и склонны к неподчинению. А в разведке главное это именно точное выполнение приказа. Вот ситуация: я ранен и идти не могу, тащить под огнём ты меня не сможешь. Я даю приказ бросить меня и отступать. Ты ведь так не сделаешь?