— Вижу, — слегка оттаяв, ответила Гейл.
— Я… э-э… опрокинул кружку и стал искать, чем бы вытереть лужу. Но ящик оказался чуть короче, чем я думал, — солгал он, подбирая рассыпавшиеся по полу вещи. — Испугался, что мне попадет за испачканные простыни.
Он полез под кровать за закатившейся туда бутылочкой поливитаминов. Послышался вздох, а затем стук каблуков по полу. Эндрю выпрямился и почувствовал облегчение. Дрожь, в которую его поверг преждевременный приход Гейл, почти прошла.
— Мне ужасно стыдно, — проговорил он, впервые за все утро сказав чистую правду.
Лавкрафту действительно было стыдно. Стыдно оттого, что он был вынужден выуживать у нее информацию. Оттого, что эта сестра Кристофера Нортона залезла к нему в душу. Черт побери, она не выходит у него из головы, и это не имеет никакого отношения к делу, которым он занимается.
— У вас снова закружилась голова? — спросила Гейл, взяв у него бутылочку и бросив ее на кровать. Потом она ловко вытерла остатки чая и вставила ящик в гнездо, не дав Эндрю возможности положить туда рассыпавшиеся вещи.
Он провел пальцем по краям стянутых резинкой календариков, на мгновение задумался, взвешивая свои шансы, а потом вздохнул.
— Нет. Просто я неуклюжий, — сказал Эндрю, протягивая ей календари.
В мгновение ока Гейл все вернула на свои места, и от устроенного Лавкрафтом погрома не осталось и следа.
Потом она поставила кружку на тарелку и повернулась лицом к Эндрю.
— Вы приняли душ, — сказала Гейл, смерив его одобрительным взглядом. Ее зеленые глаза потемнели от удовольствия.
У Эндрю тут же свело пах от желания. Недовольный этим, он решил придать беседе другое направление.
— Я подумал, что это поможет мне избавиться от головной боли, — проворчал он. В этом утверждении тоже заключалась доля истины. Горячая вода сняла напряжение в мышцах. Кроме того, боль, пульсировавшая в висках, уменьшилась и стала относительно терпимой.
Ее тонкие черные брови сошлись на переносице.
— Вы уверены, что приступы головокружения больше не повторялись?
Эндрю улыбнулся. Ему нравилась ее забота. Он готов был поставить на кон свой значок, что эта забота объясняется не только медицинскими соображениями.
— Абсолютно уверен.
— А боль? — спросила она, направившись к двери.
Эндрю прошел за ней на кухню, приставил к буфету плетеный стул и сел.
— Почти прошла… Похоже, вы вернулись домой раньше, чем рассчитывали. — Еще чуть-чуть, и она поймала бы его с поличным.
Она сбросила остатки еды в мусорное ведро.
— Для разнообразия Ширли решила ударить палец о палец. Благодаря этому маленькому чуду я и сумела освободиться. — Гейл повернулась к нему. На ее красивых губах играла приветливая улыбка.
Он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.
— Что, док, очень торопились? — поддразнил он ее. — Наверное, боялись, что я сожгу дом?
В ее ответном взгляде пылал огонь, и Эндрю невольно подумал о том, какими были бы эти глаза в минуту страсти.
— Мне пришла в голову одна мысль, — сказала Гейл. — Но для этого требуется ваше согласие.
Эндрю широко улыбнулся, заставив ее рассмеяться. Звуки ее смеха были восхитительны. Эндрю понял, что мог бы слушать их бесконечно.
Она возвела глаза к небу.
— Ну вот, вы опять подумали совсем не то!
Эндрю бросил на нее деланно простодушный взгляд, к которому прибегал очень редко.
— И что же, по-вашему, я подумал?
— Неважно.
Он хмыкнул, наклонился и положил руки на стойку.
— Так какая мысль пришла вам в голову?
Гейл оперлась о буфет бедром.
— Поскольку доктор не велел вам выходить на работу до понедельника, — с улыбкой сказала она, — и поскольку вам, кажется, полегчало, я подумала, что мы могли бы на пару часов съездить на побережье, в Лавровую бухту. Ничего особенного. Просто автомобильная прогулка. Может быть, ланч…
— И осмотр местных достопримечательностей?
Она кивнула.
— Но только если вы согласны.
Перспектива провести целый день с Гейл была слишком заманчивой. Эндрю небрежно пожал плечами.
— Это лучше, чем три дня торчать дома и просиживать штаны у телевизора с пультом дистанционного управления в обнимку. Но машину поведу я.
Гейл покачала головой.
— Ни под каким видом, приятель. Приказ врача.
— Я такого приказа не слышал.
— Увы, Эндрю. Вы не сядете за руль как минимум два дня.
— Мысль на время убраться из этого городка мне по душе, но я ни за что не полезу в консервную банку, которую вы называете своей машиной. После вчерашнего вечера у меня до сих пор болят колени, которые упирались в отделение для перчаток. Мы возьмем мой фургончик.
Гейл перестала улыбаться и подбоченилась.
— Вам опасно садиться за руль. Это может кончиться…
— Гейл, за руль можете сесть вы сами, — терпеливо ответил Эндрю. Он уже знал, как можно положить конец ее нотациям — ценным, но в данном случае совершенно излишним. — Но поедем в моем фургончике. О'кей?
Несколько секунд Гейл смотрела на него молча, а потом кивнула.
— Я только переоденусь, — сказала она и исчезла в ванной.
Эндрю убеждал себя, что согласился на предложение красивой докторши, чтобы закрепить ее доверие. Пусть она слегка успокоится и перестанет дичиться. Неизвестно, чем это кончится. Может быть, она ради разнообразия что-нибудь расскажет о себе, вместо того чтобы тактично заставлять Эндрю излагать его биографию. Именно так было в тот вечер, когда она пригласила его обедать.
Он задумчиво улыбнулся. Если он завоюет доверие Гейл, перед ним откроются широкие возможности. Возможности, которые имеют отношение не только к стоящей наверху аппаратуре. Нет, ему предстоит нечто куда более интересное. И захватывающее.
Эндрю едва не застонал. Причем вслух. Гейл склонилась над стеклянной витриной, битком набитой старинными флаконами из-под духов. Вынести это зрелище было выше его сил. Конечно, можно было бы поднять глаза и смотреть не на ее бедра, а на что-нибудь более безопасное, но в этой идее он не находил ничего привлекательного.
Может быть, эта поездка и помогла Гейл слегка расслабиться, но про себя он этого сказать не мог. Нет, они не делали ничего особенного, но смотреть на нее весь день было слишком тяжело. Впрочем, жаловаться не на что, подумал Эндрю и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться картиной. Чем больше лавочек они посещали, тем больше он узнавал о Гейл. И то, что он узнавал, ему очень нравилось.
Конечно, в его следующем отчете Филдингу об этом не будет ни слова. Какое Филдингу дело до того, что Гейл нравятся классические флаконы для духов и что при виде плюшевого мишки на ее лице появляется широкая улыбка, от которой у него, Эндрю, сжимается сердце?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});