Читать интересную книгу Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Артур Дойл

— А что же Бойн?

— Я видел, как его встретила мисс Шеррик. Зрелища такого рода заставляют закоренелого холостяка пожалеть о своих заблуждениях, Филипс. Поверьте мне: в мире существует великое счастье, о котором ничего не ведаем мы — одинокие мужчины.

Марк Твен

ТОМ СОЙЕР — ЗАГОВОРЩИК

ГЛАВА 1

Ну так вот, мы вернулись домой, и я жил у вдовы Дуглас на Кардиффской горе всю зиму и весну и снова набирался у нее и у старой мисс Уотсон хороших манер, а Джим работал у вдовы, чтобы на вырученные деньги когда-нибудь освободить жену и детей. Лето было уже на носу — вылезли первые листочки, и ветреница расцвела. Скоро придет пора играть в шарики, гонять обруч и запускать воздушных змеев; можно уже ходить босиком, а воздух такой мягкий и пахучий, и пар подымается от земли, и птицы в лесу поют. Из комнат выносят печурки и убирают на чердак, а на рынке уже продают пестрые соломенные шляпы и рыболовные крючки, и девчонки гуляют в белых платьях и голубых лентах, а мальчишкам не сидится на месте, и всем ясно, что проклятой зиме конец. Зима — хорошая штука, когда это настоящая зима — со льдом на реках, градом, мокрым снегом, трескучими морозами, вьюгами и всем прочим, а вот весна никуда не годится — сплошные дожди, грязь, слякоть, одно слово — тоска, и уж скорей бы она кончилась. Вот и Том Сойер то же говорит.

Мы с Джимом и Томом радовались теплу и солнышку и в субботу с утра пораньше взяли челнок и поплыли к мысу на острове Джексона, где можно спрятаться от всех и построить планы на будущее. То есть насчет планов — это была затея Тома. Мы с Джимом никогда планов не строим — незачем голову ломать и время впустую тратить, лучше просто сидеть и ждать, что дальше будет. Но Том говорит, что сидят и ждут одни лентяи, а на Провидение тем более нельзя надеяться — от него уж точно никакой пользы. Джим отвечает, что грех так думать, да и говорит:

— Нельзя так, масса Том. Вы Провидению не поможете, да и не нужно ему помогать. И еще, масса Том, если вы что-то задумали, а Провидению это не нравится, то старик Джим вам тоже не помощник.

Том понял, что ошибся, — если так и дальше пойдет, Джим ни о каких планах и слышать не захочет. Решил он попробовать по-другому, да и спрашивает:

— Джим, а Провидение заранее знает все, что должно произойти, так?

— А то как же! С самого сотворения мира!

— Понятно. А если я строю план (то есть мне кажется, что это я строю план, а Провидение тут вроде ни при чем) и ничего из него не выходит? Значит, Провидение не захотело?

— Да, нельзя на него полагаться — вот что это значит.

— А если план удается, значит, так хотело Провидение, а я просто попал в точку?

— Так оно и есть, помереть мне на этом месте!

— Значит, я должен и дальше придумывать, пока не угадаю, чего хочет Провидение?

— Разумеется, масса Том, так и надо, греха в этом нет.

— Выходит, можно предлагать планы?

— Да, конечно, предлагайте сколько душе угодно. Провидение возражать не станет, если сможет спервоначала на них посмотреть. Но не вздумайте жить по ним, по планам этим, масса Том, — кроме как по одному, правильному, потому что грех совать нос куда не след и жить по плану, который не по вкусу Провидению.

И снова все шло как надо. Сами видите, он просто обвел Джима вокруг пальца — опять мы начинали спор сначала, а Джим об этом и не подозревал. Том и говорит:

— Значит, все в порядке, и мы сейчас сядем вот тут на песок и что-нибудь придумаем — просто чтобы с тоски не помереть и чтоб лето зря не пропадало. Я читал книжки знающих людей, покумекал, и у меня есть в запасе пара-тройка отличных идей — выбирай любую.

— Ну, — говорю, — выкладывай первую!

— Первая, и самая замечательная, — это гражданская война, — если получится ее устроить.

— Ерунда, — говорю. — К черту гражданскую войну. Так я и знал, Том Сойер, что ты выберешь одни сплошные опасности, хлопоты и расходы — без них ты не можешь.

— И славу! — отвечает он с жаром. — Ты забыл самое главное — славу!

— Ну да, — говорю. — Это уж само собой. Чтобы Том Сойер приволок план, в котором ни на грош славы, — да это все равно как старый Джимми Граймс явится с кувшином без единой капли виски.

Я нарочно съехидничал, чтобы его смутить, и своего добился: он притих, сделался неразговорчивым, а меня обозвал ослом.

А Джим все думал, думал, да и спрашивает:

— Масса Том, а что значит «гражданская»?

— Ну… как бы тебе объяснить… в общем, хорошая, добрая, правильная и все такое прочее. Можно сказать, христианская.

— Масса Том, но ведь на войне дерутся и убивают друг друга?

— Разумеется.

— И это, по-вашему, хорошо, правильно и по-христиански?

— Ну… понимаешь… она просто так называется, только и всего.

— Вот вы и попались, масса Том! Просто так называется! Только и всего! Гражданская война! Да не бывает такой войны. Подумать только: хорошие люди — добрые, справедливые, в церковь ходят — идут друг друга резать, рубить, крошить и убивать. Да быть такого не может! Это вы все напридумывали сами, масса Том. Да еще говорите, это хороший план. Не затевайте вы гражданской войны, масса Том, — Провидение этого не позволит.

— А ты откуда знаешь, пока мы не попробовали?

— Откуда знаю? Да не позволит Провидение хорошим людям воевать — оно о такой войне и не слыхивало.

— Еще как слыхивало! Гражданские войны — дело старинное. Их столько было, что и не сосчитать.

Джим даже ответить не мог, до того удивился. И обиделся, — мол, грех Тому так говорить. А Том и отвечает, что это правда, — это каждый знает, кто историю учил. Ну и Джиму ничего не оставалось, как поверить, но он не хотел и сказал, что Провидение больше такого не допустит; а потом засомневался, разволновался и попросил Тома больше гражданскую войну не предлагать. И не успокоился, пока Том не пообещал.

Том уступил, но очень неохотно. Потом он только и делал, что говорил о своем плане и жалел о нем. Видите, какое у него доброе сердце: сначала он твердо решил устроить гражданскую войну, да еще и думал подготовиться к ней с размахом, а потом все планы отбросил в сторону, чтобы угодить какому-то негру. Мало кто из ребят на такое бы решился. Но Том, он такой: уж если ему кто понравится, он для этого человека на все готов. Да, Том Сойер на моей памяти совершил немало благородных поступков, но, пожалуй, самый благородный — когда он отменил гражданскую войну, то есть отдал контрприказ. Да, так он и сказал! Ну и слово! Ему-то выговорить — пара пустяков, а у меня от таких слов язык отваливается. Он уже все приготовил и собирался выставить целый миллиард солдат, ни больше ни меньше, а еще военное снаряжение — не знаю, что это за штука, наверное, духовые оркестры. Я-то знаю Тома Сойера: уж если он станет готовиться к войне и в спешке что-нибудь позабудет, то уж точно не духовые оркестры. Но он отказался от гражданской войны, и это один из лучших его поступков. А ведь мог бы запросто ее устроить — стоило ему только захотеть. И где тут справедливость, что вся слава досталась Гарриет Бичер-Стоу и прочим подражателям, как будто они начали войну, а о Томе Сойере — ни словца, сколько ни ройся в книжках по истории, но ведь он-то был первый, кто дотумкал ее устроить, — за много-много лет до всех остальных. И все-то он придумал сам, и уж куда лучше, чем они, и стоило бы это в сорок раз дороже, и, если бы не Джим, он бы всех опередил и вся слава была бы его. Я это точно знаю, потому что был там и хоть сейчас покажу то самое местечко на острове Джексона — на песчаной косе у мелководья. И где же памятник Тому Сойеру, хотел бы я знать? Нет его, да и навряд когда будет. Вот так всегда: один что-то сделает, а другому за это памятник ставят.

Ну ладно, я его спрашиваю:

— И какой твой следующий план, Том?

А он отвечает, что хорошо бы устроить революцию. Джим облизнулся и говорит:

— Слово-то какое длинное, масса Том, и красивое! Что такое революция?

— Ну, это когда из всех людей только девять десятых одобряют правительство, а остальным оно не нравится, и они в порыве патриотизма поднимают восстание и свергают его, а на его место ставят новое. Славы в революции — почти как в гражданской войне, а хлопот с ней меньше, если ты на правильной стороне, потому что не нужно столько людей. Вот почему революцию устраивать выгодно. Это каждый может.

— Слушай, Том, — говорю, — как может одна десятая людей свалить правительство, если все остальные против? Чушь какая-то. Не может такого быть.

— Еще как может! Много ты смыслишь в истории, Гек Финн! Да ты посмотри на французскую революцию и на нашу. Тут все понятно. И ту и другую начинала кучка людей. Ведь когда они начинают, то не думают: «А давайте-ка устроим революцию!» И только когда все закончится, понимают что это, оказывается, была революция. Наши ребята сначала хотели справедливых налогов, только и всего. А когда закончили, огляделись — оказалось, что свергли короля. И еще получили столько налогов, свободы — хоть отбавляй, даже не знали, что с этим делать. Вашингтон только в конце догадался, что это была революция, да и то не уразумел, когда именно она произошла, — а ведь был там с самого начала. То же и с Кромвелем, и с французами. С революцией всегда так: когда она начинается, ни у кого и в мыслях нет ее устраивать. А еще одна штука — что король всегда остается.