18. Боль
Это был первый приступ. Ему еще никогда не было так больно. Это была какая-то особая, тягучая боль, она поселилась в груди, хотелось громко крикнуть и вытеснить ее, но крик затихал где-то на полпути и отказывался вырываться наружу. Ни в карцере, когда три амбала пытались вытряхнуть из него мозги; ни на больничной койке, когда Иван слег с воспалением легких, никогда он не испытывал подобного. Иван чувствовал, что вместе с Маринкой ушла его израненная ожиданием встречи душа. Вместо нее внутри поселился равнодушный робот, который отдавал приказания металлическим голосом:
– Попроси счет, – велел робот.
Иван послушно подчинился:
– Принесите, пожалуйста, счет.
Алена протянула коричневую папку:
– Вот, возьмите.
Робот подсказал, сколько бумажек достать из портмоне. Затем он велел Ивану встать, выйти из кафе и сесть в машину. Оказавшись на сиденье, Иван уткнулся головой в руль и минут десять не мог изменить положение тела. Он чувствовал себя несчастным, никому не нужным взрослым человеком, которого с жизнью соединяли всего две тоненькие светлые дорожки: Дашка и бабуля. Иван с трудом оторвал голову от руля, чтобы завести машину и поехать в офис.
Глеб, как всегда, был позитивен и иронично настроен:
– Вот это да! Красавец! Кто же тебя так отделал?
Иван вяло отмахнулся. В голосе Глеба послышалось раздражение:
– Послушай, партнер! Я, кажется, уже выполнил миссию спасения бизнеса, когда тебя по пьяному делу забрали в армию. Что теперь прикажешь делать? У нас, между прочим, огромное количество проектов, над которыми кому-то нужно работать. Я один не в силах свернуть такую гору. Хочешь, иди на пенсию, я заплачу тебе отступные. В принципе, до окончания твоих страданий тебе хватит на прокорм. Только свято место пусто не бывает. Пойми, мы – мужики, должны отделять любовь от бизнеса. – Глеб немного смягчил тон. – Может, хотя бы скажешь, кто твоя избранница, вместе подумаем, как пробить ее неприступность?
Иван с тоской посмотрел Глебу в глаза и сказал:
– Это невозможно. Она – не такая, как все.
– Я хотя бы ее знаю? – настаивал Глеб.
– В определенном смысле. Но, думаю, ты не знаешь ее, не знаешь, какая она…
– Если она такая классная, почему тебя так ломает с ее появлением? Пошли ее…
– Заткнись, – прервал друга Иван. – Ты даже предположить не можешь, кто это. Даже если я скажу тебе, все равно не поверишь.
– Давай проверим. Клянусь, поверю. – Глеб перекрестился.
– Марина, – выдохнул Иван, собравшись с духом.
– Марина? Сестра Яниса? – уточнил Глеб.
– Именно.
Приятели помолчали. Глеб начал первый:
– Старик, что я могу сказать? Мне кажется, у нас проблема! Ты не туда залез…
– Я никуда еще не залез, – возразил Гурьев. Глеб поспешно отреагировал:
– На этот раз я без плебейского юмора. Я имею в виду, что это – не наш вариант. Ну уж точно – не твой. Ты хоть понимаешь, что Янис сделает с человеком, который доставит его Маринке хоть малейшую неприятность?
– Ты с ума сошел! – возмутился Иван. – Как я могу доставить ей неприятность? Я ее люблю!
Глеб рассмеялся. Как-то откровенно злорадно. Ивану стало не по себе. Глеб сказал:
– Это и есть главная неприятность. Ты подумал, прежде чем влюбиться в сестру Маркиза? Ты подумал, что ты – семейный взрослый мужик, у тебя – Дашка, Аня, которая по статусу и времени совместного проживания все равно – жена, что у тебя – незрелый ум, в конце концов!
Иван немного оживился и почти возмутился:
– Почему это незрелый?
– Да потому, что ты влюбился в последнего человека на белом свете, в которого можно было влюбиться!
– Пошел ты… – ответил Иван. Он не собирался выслушивать гадости в Маринин адрес.
Глеб обиженно уткнулся в компьютер. Но через две минуты не выдержал:
– Слушай, старик, глупо ругаться из-за женщины. Ну хочешь, я осторожно поговорю с Янисом?
– О чем? – тупо спросил Иван.
– Нам же неизвестна его позиция. Вдруг он только и ждет, когда у Марины появится нормальный мужик? Короче, все! Я понял. Завтра все узнаю. Не ешь себя заживо, хотя бы пока.
Иван попытался улыбнуться. Не получилось.
– Ладно, давай. Какие там у нас срочные вопросы?
Гурьев сосредоточился, насколько мог. КПД рабочего дня составило процентов десять от полноценной выработки, остальные усилия мозга ушли на выслушивания рекомендаций робота и мысли о Марине.
Иван поклялся, что не пойдет завтракать в кафе, пока не получит от Глеба информацию. Он подумал, что теперь ему тоже несложно обойтись без завтрака, обеда и ужина. Робот парализовал чувство голода, он сидел внутри и дергал за неведомые струны, прицепленные к оголенным нервам. Каждое его движение причиняло невыносимые страдания. Большому сильному мужику Ивану Гурьеву хотелось превратиться в малюсенький свернутый клубок, спрятаться от всех, ничего не слышать и не видеть, пока не наступит хоть какая-то ясность.
В этот вечер он напился коньяка, лежа на диване в своей комнате. Он грезил о Марине, представляя, как она ерошит его волосы, смотрит в глаза, нежным голосом просит сказать, что он ее любит, желает ее и мечтает о ней. Под воздействием коньячного кайфа Иван настолько погрузился в себя, что ничуть не удивился, когда почувствовал прикосновение нежной руки к своей голове. Он схватил руку за запястье и принялся целовать ее. Он покрывал нежными поцелуями тонкие пальчики, ладошку, каждый ноготок. Он шептал:
– Я хочу тебя, я люблю тебя, моя родная, моя девочка. Будь со мной, всегда будь рядом.
Ароматное невесомое тело заполнило пространство между жизнью и смертью. Иван выбрал жизнь. Было слишком поздно, когда он осознал, что страстный порыв любви направлен на Аню, матьегоребенка.
Он закрыл глаза рукой и лежал молча, не сопротивляясь волнам долгожданного плотского чувства, в ожидании покоя. Аня прилегла рядом.
– Иди, – через пару минут произнес Гурьев, – иди в ванную, иначе у Дашки может появиться братик.
Аня помолчала.
– Ты не хочешь этого? – она смотрела на пьяного Ивана с неиссякаемой любовью и материнской нежностью.
Иван рассвирепел вдруг, на ровном месте, в душе разверзлась пропасть, из нее стали извергаться языки жгучего гибельного пламени и отвратительных гортанных звуков. Он кричал:
– Зачем?! Зачем ты это сделала? Я не хотел! Я не думал, что это – ты!
Аня встала с дивана и молча вышла за дверь. Перед тем как выйти, она тихо сказала:
– Прости. Я видела, как тебе плохо.
Она ушла. Иван перевернулся на живот и начал тихонько подвывать. Ему было невыносимо тяжко.
Утром все показалось менее значительным, чем было вчера. Иван искренне собирался извиниться перед Аней и, начищенный до блеска, появился в столовой. Анна Федоровна, сверля его всезнающим взглядом, сказала только одну фразу: