Читать интересную книгу Эпоха лишних смыслов - Александра Гардт

Хлопает дверь – и встревоженный Мишка бросается меня поднимать. Ровно одно мгновение я собираюсь пойти в машину, но потом взбегаю наверх. Гамов растерянно смотрит перед собой.

– Закрыл? Ты закрыл эту реальность?

– Как видишь. – Он задиристо дергает плечом, не поднимая взгляда.

– Совсем из ума выжил? – На секунду мне чудится, что Оливия Броун никуда не делась, что это я, злая до одури, высокая до одури, с дурными зелеными глазами.

– Есть что терять, да, Макс?! Поэтому ты вдруг меняешь решение с правильного на безопасное и думаешь, что я не замечу? А мне – нечего терять? Мне нечего терять, Макс? – Я делаю шаг вперед и заглядываю ему в глаза снизу вверх, чтобы узнать, понять, что же такое творится в его голове. – Только потому, что она беременна, а я рассталась с Лешкой?

Гамов яростно смотрит на меня и молчит. С каждой секундой все тяжелее, все убедительнее.

– Да иди ты со своей эпохой лишних смыслов. Иди ты, понял? Прекрасно могу работать одна, потому что такую реальность нельзя закрывать. Ее нужно уничтожать. Соображаешь?

Я плотнее закутываюсь в пальто, чувствуя пронизывающий, отрезвляющий холод заснеженной Москвы.

– Какая разница, – бросает Гамов презрительно и начинает сходить по насыпи. И тогда я в один прыжок оказываюсь перед ним.

– Тебе сказать, какая? Ну, помимо того, что под угрозой теперь все жители Москвы? Помимо того, что твой Степа прислал ручную собачонку, которой ты завтра подашь рапорт о закрытии? Разница в том, что мы живем в одиночку и умираем в одиночку. Разница в том, что ты решил сэкономить. Пойти легкой дорожкой – и почему? Потому что она беременна? Потому что у тебя появилась надежда? Или отмазка, а, Макс?

Он стоит на месте, ошарашенный, а я все никак не могу остановиться, хотя давно пора. Какой там самоконтроль.

– Можно ходить с важным видом и беречь себя для ребенка, так? Можно наплевать на безопасность людей, только потому, что взбесившийся мир тебя подстрелил? Не разобраться, не понять причины и…

Я не успеваю договорить, Гамов взрывается.

– Тебе не понять. – И это первый аргумент, который я от него жду. – У тебя никого нет. Ты несешь ответственность только за собственную шкуру, тебе наплевать на последствия. Ты не ценишь вещи, потому что богата. Ты не ценишь людей – потому что вокруг тебя миры, схлопывающиеся и вырастающие за одно мгновение. Думаешь, я не знаю? – Он зло щурит глаза, а у меня будто почву из-под ног вышибли.

Москва перемигивается слева направо, старыми зданиями и новыми вывесками. Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Где-то здесь есть метро, я между Сокольниками и Преображенской площадью, нужно просто сделать выбор.

– Не скажешь ничего в ответ? Раньше последнее слово всегда оставалось за тобой! – издевательски орет в спину Гамов.

Я смотрю наверх. Прорыва нет – и звезд тоже не видно. Что же, дойти до метро, дальше…

– Сказать нечего, кроме «Она беременна»?! Если б ты не была таким ребенком, решил бы, что влюбилась в меня, а теперь страдаешь!

Этого я выдержать, разумеется, не могу. Медно-рыжий Мишка надежно скрылся в машине. Какие манеры, какой молодец.

– Если б ты не был таким придурком, – я разворачиваюсь и цежу по слогам, по буквам, по половинкам звука, – решила бы, что ребенок поменял тебя. Ты посмотри на себя – все тот же Гамов плюс электрификация всей страны. Гамов и беременная жена. Еще один смысловой пласт, а на деле – ноль. И, прикрываясь этим, ты бросаешь меня. Не даешь ни единого шанса. Но ты подумай, Макс, признайся себе в том, что на деле, – я уже ору, – ты всегда один, посреди этого великолепия, и нет того, с кем бы ты мог, а главное – хотел поделиться. Так зачем обманывать себя и давать гандикап судьбе? Зачем строить из себя нормального человека? С посудой, ссорами, семейной жизнью?!

Я устремляюсь прочь по насыпи, щеки горят, а горло саднит. Одно только сердце ведет себя хорошо, не существует. Гнев застилает глаза, но стынет, не доходя до груди. Надо свернуть направо, а потом идти, идти, идти…

Внедорожник ползет слева, и Гамов пытается мне что-то втолковать. Мишка порывается открыть переднюю дверь, но я не обращаю внимания, иду пешком. Полезно прогуляться. Если бы не позднее время да полное отсутствие сил, отправилась бы до Чистых на своих двоих. Мишка все-таки останавливается. На улице холодно, и я раздумываю ровно одно мгновение, после чего резко теряюсь в переулке.

Глава 17

На этаже слышался смех, и я обомлела. Не спеша вытащила айпод из кармана, переборола страх и уверенно пошла вперед.

Прямо посреди рекреации стоял не виденный мною ранее стол. За столом сидела какая-то девица. Над девицей почти столкнулись лбами Гера и Гамов.

– Ой, – сказала она, увидев меня. – А мы тут смотрим на отчетность.

Я подняла брови, презрительно улыбнулась и направилась в кабинет.

– Оливин, погоди! – Гера мягко перехватил меня за плечи. – Познакомься вот, это Нина. Работает у нас со вчерашнего дня.

– Файн бай ми, – кивнула я, и выпрямленные волосы проскользили по щеке.

Девица суетливо поднялась на ноги и попыталась выйти ко мне. Я мотнула головой. Юбка-карандаш, недорогая, но неплохая, длиннющие ноги, да в придачу миловидное личико, обезображенное интеллектом. Совершенно непонятное мучение во взгляде. Вполне во вкусе Гамова.

– Не стоит. – Я протянула ей правую руку, все еще старательно кривясь.

Она легко коснулась моих пальцев и аж вздрогнула. Нервничает. Как на иголках.

– Зачетная шуба, Оливин, – протянул Гера, осматривая меня со всех сторон, впрочем, вполне по-дружески.

Я хмыкнула. По-другому и не скажешь, действительно зачетная. Короткий приталенный соболь, купленный накануне на Большой Дмитровке. Отлично сшит, отлично подобран… Впору сказать «спасибо» моим знакомствам в мире моды за науку.

– А что это ты так? – Внимание Геры полностью переключилось на меня. Я даже расстроилась почти, неужели дороговизна вещей все-таки играет роль?

– Конец света через неделю.

– И что за сертификат?

– Конец света через неделю, – повторила я как можно более сумрачно и все-таки ушла в кабинет, спиной чувствуя, как оплывает неизвестная мне Нина. С ее внешностью только миром распоряжаться, бросать его к ногам и поднимать обратно, а она – вся такая неуверенная и непонятная. Даже надень на нее стильную норку, все равно ничего не изменится. Станет еще краше, пожалуй, мегера, но под слоями одежды – пустота. Страх.

Я улыбнулась и вошла в кабинет. Через несколько мгновений дверь затворилась с тихим стуком. Я замерла – и тут же плавно продолжила движение. Не хватало еще, чтобы Гамов что-то понял.

– Интересно.

Не обращая внимания на реплику, я скинула соболя с плеч самым эффектным образом (зря, что ли, три часа накануне убила на просмотр старых кинокартин) и повесила его в шкаф. Открытым рукам сразу стало немного прохладно.

– В Архиве ФСБ была?

Я развернулась. До этого момента Гамова удавалось не видеть, но вечно подобная идиллия продолжаться не могла. Черная рубашка, прямые классические джинсы. Глаза. Небритость. Часы. Все вместе – десять тысяч долларов, но выглядел он почему-то на миллион. Я смотрелась на миллиард. Словно в подтверждение этому, дверь приоткрылась, и внутрь вопрощающе заглянул Гера:

– Не знаю, в чем дело, Оливин, но выглядишь ты – святых выноси. Если идешь на свидание, признайся сразу, и хватит морочить людям голову.

С этими словами он скрылся, как не бывало.

– Архив, значит? – Гамов по дурацкой привычке сел на мой стол.

Я поджала губы и прошла на место. Он развернулся ко мне.

«Молчи, детка, а то проиграешь», – пропел Гера где-то внутри моей головы. Я открыла ноутбук, потом помялась, кожей чувствуя идиотизм происходящего, и встала, чтобы идти к Арлиновой. Дел было полно.

Гамов схватил меня за руку. От точки прикосновения по телу побежал жгучий лед, нет, кислотная соль (да что за чушь, соли только кислотными и бывают, а правильно ли я вообще термин перевожу на русский, химию еще в Лондоне изучала), рука, плечо, дальше вниз, до самых пяток, потом вверх и снова вниз. Я превратилась в соляное изваяние. Гамов этого видеть не мог, но, наверное, порадовался бы. В какой-то из его книг герои колдовали именно таким образом. Даже действовало заклятие аналогично: ни пошевелиться, ни вдохнуть.

– Задала ты мне задачку своими гандикапами судьбе, Роза. Я пол-Интернета перерыл, пока сообразил, что ты билингв, смысл могла передать, как чувствовала.

Он отпустил руку, и я уставилась на него с укором.

– Представляешь, только вчера сообразил, что ты как Набоков прямо. Английский и русский. Можешь своих мальчиков переводить сама. А еще через пятьдесят лет люди будут писать диссертации, сверяя две версии.

– Давай признаем, – проговорила я, – что диссертации будут писать по Турову, а не по мне.

Соль потихоньку сползала с кожи; больше не щипало. Глаза тоже.

– Почему ты так в этом уверена?