Читать интересную книгу Измеряя мир - Даниэль Кельман

Гумбольдт кивнул.

Иногда надо уметь от чего-то отказываться.

Миссия Эсмеральда состояла из шести домов, разместившихся между огромными банановыми кустами. Здесь даже миссионера не было, только старый испанский солдат исполнял роль предводителя пятнадцати индейских семей. Гумбольдт нанял нескольких мужчин, чтобы выскоблить лодку и избавить их от термитов.

Решение не плыть дальше — самое правильное, сказал солдат. В диких местах, что за их миссией, людей убивают без числа. У них там у каждого по несколько голов, они бессмертны и разговаривают на кошачьих языках.

Гумбольдт опечаленно вздохнул, его злило, что истоки Амазонки откроет кто-то другой. Чтобы отвлечь себя от этих грустных мыслей, он принялся изучать наскальные рисунки с изображением Солнца, Луны и свернувшихся в причудливые клубки змей. Рисунки находились почти на стометровой высоте над рекой.

Раньше уровень воды был значительно выше, сказал солдат.

Но все же не настолько, возразил Гумбольдт. Очевидно, скалы были ниже. И пояснил, что у него есть учитель в Германии, вряд ли он отважится сообщить ему такое.

Или были летающие люди, сказал солдат.

Гумбольдт улыбнулся.

Многие живые существа летают, сказал солдат, и никому это не кажется странным. А вот чтобы гора выросла, такого еще никто не видел.

Люди не летают, сказал Гумбольдт. Даже если я увижу такое, все равно не поверю.

И это называется наука?

Да, сказал Гумбольдт, именно это и называется наукой.

Когда лодку подправили и лихорадка Бонплана пошла на убыль, они пустились в обратный путь. На прощание солдат попросил Гумбольдта замолвить за него словечко в столице, чтобы его перевели куда-нибудь в другое место. Это ведь невозможно выдержать. Совсем недавно он обнаружил в тарелке паука, солдат приложил одну ладонь к другой, вот такого здоровенного! Двенадцать лет, нельзя такого требовать от человека. В надежде на лучшее он подарил Гумбольдту двух попугаев и еще долго махал ему вслед.

Марио был прав: вниз по течению они поплыли гораздо быстрее, и москиты на середине реки были не столь агрессивными. Через короткое время они достигли иезуитской миссии, где их удивленно приветствовал отец Цеа.

Он не ожидал, как он выразился, увидеть их так скоро. Удивительное упорство! Как им удалось справиться с каннибалами?

Гумбольдт сказал, что он не встретил никаких каннибалов.

Отец Цеа удивился. Практически все племена там — людоеды.

Он не может этого подтвердить, сказал Гумбольдт и наморщил лоб.

Жители его миссии никак не могут найти себе покоя после их отъезда, сказал отец Цеа. Их очень взволновало, что кто-то вытащил из могил их предков. Может, будет лучше, если они немедля пересядут в свою прежнюю лодку и уплывут отсюда?

Гумбольдт попробовал возразить, сославшись на надвигающуюся непогоду.

Ждать нельзя, сказал отец Цеа. Положение очень серьезное, и он ничего не может им гарантировать.

Гумбольдт на мгновение задумался.

Начальству, сказал он наконец, следует подчиняться.

После полудня сгустились облака. Где-то вдали по равнине прокатился гром, и неожиданно на них обрушилась гроза невиданной силы, никто из них ничего подобного раньше не видел. Гумбольдт приказал спустить паруса, а ящики, трупы и клетки с обезьянами сгрузить на острове под скалой.

Вот и дождались, сказал Хулио.

Да дождь еще никому вреда не причинял, возразил Марио.

Дождь всегда беду приносит, заявил Карлос. Он может даже погубить человека. И погубил уже не одного.

Они никогда не вернутся теперь домой, сказал обреченно Хулио.

Ну и что из того, сказал Марио. Ему никогда не нравилось дома.

Карлос мрачно изрек, что дома ждет смерть.

Гумбольдт приказал пришвартоваться на другой стороне острове. Они подплыли туда, и в этот момент река вздулась, и огромная волна унесла лодку. Бонплан и Гумбольдт еще видели, как летело по воздуху весло, потом бурлящая вода скрыла лодку из виду. Через несколько секунд лодка блеснула еще раз где-то вдали и потом исчезла со всеми четырьмя гребцами.

Гумбольдт поинтересовался, что теперь делать.

Раз уж они здесь застряли, решил Бонплан, можно, пожалуй, изучить скалы.

Одна из пещер уводила под самые пороги. Над их головами грохотала вода, сквозь просветы в скалах она падала вниз широкими, как столбы, потоками. Между ними можно было стоять, оставаясь сухим. Хриплым голосом Бонплан предложил измерить температуру воздуха в пещере.

Гумбольдт выглядел изможденным. Он не может этого объяснить, но иногда он близок к тому, чтобы все бросить. Медленными движениями манипулировал он с инструментами. А теперь быстро отсюда, пещеру в любой момент может залить вода!

Они поспешно выбрались наружу.

Ливень усилился. Вода низвергалась на них и лила как из ведра, одежда намокла, обувь хлюпала, земля стала такой скользкой, что они с трудом удерживались на ногах. Они сели на камни и стали ждать. Крокодилы скользили по пенящейся поверхности. В клетках истошно орали обезьяны, колотили по дверкам и сотрясали решетки. Оба попугая, как две промокшие тряпочки, свисали со своих жердочек. Один подавленно смотрел перед собой, вылупив глаза, другой непрерывно бормотал что-то жалобное на ломаном испанском языке.

А что, если лодка, спросил Гумбольдт, не вернется?

Вернется, сказал Бонплан. Не надо нервничать.

Дождь, словно небо хотело их смыть с острова, стал еще сильнее. На горизонте полыхали молнии, гром громыхал по береговым скалам беспрерывно, так что эхо от одного удара тут же перерастало в другое.

Гумбольдт сказал, что все это нехорошо. Они окружены водой и сидят на самом высоком месте. Остается надеяться, что господин Франклин, создавший теорию грозовых разрядов, был не прав.

Бонплан молча достал бутылку и сделал глоток.

И он очень удивлен, сказал Гумбольдт, что на порогах так много ящериц. Это противоречит гипотезам зоологии.

Бонплан сделал второй глоток.

С другой стороны, есть примеры с рыбами, которые поднимаются даже по водопадам.

Бонплан вздернул брови. Гром превратился в сплошной не ослабевающий грозный гул. На другом конце острова, не более пятидесяти шагов от них, на камни с силой грохнулось что-то большое и темное.

Если они умрут, сказал Гумбольдт, никто про них ничего не узнает.

Ну и что, сказал Бонплан и отбросил пустую бутылку. Мертвый он и есть мертвый, ему все равно.

Гумбольдт с опаской поглядел на крокодила. Если они вернутся на берег, он все отправит своему брату: растения, карты, дневники и все коллекции. На двух разных кораблях. И только тогда отправится к Кордильерам.

К Кордильерам?

Гумбольдт кивнул. Он хочет увидеть великие вулканы. Вопрос о нептунизме должен быть решен раз и навсегда.

Вскоре они уже сами не представляли, сколько времени тут ждут.

Один раз мимо них пронеслась мертвая корова, потом крышка рояля, за ней шахматная доска и разломанное кресло-качалка. Гумбольдт осторожно вытащил часы, прислушался к их тихому парижскому тиканью и заглянул под защитный клеенчатый футляр… Судя по тому, что показывали стрелки, гроза или началась несколько минут назад, или они сидят на одном месте больше двенадцати часов, или потоп залил и взбунтовал не только реку, лес и небо, но и само время, просто смыл несколько часов, так что новый полдень слился с полуночью и следующим утром. Гумбольдт обхватил руками колени.

Иногда, сказал он, он и сам удивляется. С точки зрения правоты ему положено инспектировать рудники. Жить в немецком замке, производить на свет детей, охотиться по воскресеньям на оленей и один раз в месяц ездить в Веймар. А он сидит тут, в центре этого всемирного потопа, под чужими звездами, дожидаясь лодки, которая никогда не вернется.

Бонплан спросил, не кажется ли ему его жизнь ошибкой? Замок, дети и Веймар — это ведь очень серьезно!

Гумбольдт снял шляпу, которую вода превратила в бесполезный ком. Из джунглей показалась летучая мышь, бедняга сбилась из-за бури, ливень придавил ее книзу, и через пару взмахов крыльев вода унесла ее с собой.

Подобная мысль, ответил Гумбольдт, никогда не приходила ему в голову.

Даже хотя бы на одну секунду?

Гумбольдт подался вперед и посмотрел на крокодила. Он обдумывал вопрос Бонплана. Потом отрицательно покачал головой.

ЗВЕЗДЫ

Возвестив миру, где и когда появится эта планета в следующий раз (разумеется, сперва ему никто не поверил, однако злосчастная груда камней день в день и в точно указанный час вышла все-таки из тьмы), он, видите ли, стал знаменитым. Астрономия — наука популярная. Короли всегда интересовались ею, генералы внимательно следили за достижениями астрономов, князья назначали поощрительные премии за сделанные открытия, а газеты сообщали о придворных звездочетах Маскелайне, Мейсоне, Диксоне и итальянце Пиацци как о героях. Человек, который кардинально расширил горизонты математики, представлялся им всего лишь курьезной фигурой. А вот тот, кто открыл звезду, был человеком, добившимся положения в обществе и успеха в жизни.