ли, что еще вчера ты был кавалергардом, теперь же я вижу пред собой истинного семейственного москвича: "дети, кузина"!
Оба приятеля обожали свой полк, овеянный славой о подвигах под Аустерлицем и при Бородине, а более славного - лихими кавалергардами царствования Александра I. Всякому новичку в полку рассказывали о проказах Лунина, Волконского, Лопухина. О том, к примеру, как Михаил Лунин на пари перевесил ночью вывески на петербургских магазинах и лавочках. То-то было изумления на другой день, когда под вывеской булочника обнаружили лавочку портного, а под вывеской модистки - мастерскую сапожника! Рассказывали о вовсе дерзких проказах той же компании кавалергардов, когда они весьма рисковали своим положением. Так, однажды, приплыв на двух лодочках к Каменноостровскому дворцу императрицы Елизаветы Алексеевны, кавалергарды дали ей серенаду, а после уходили от погони по мелководью, где катеру охраны было не пройти. Лунинский пес при команде: "Бонапарт!" срывал шляпу с прохожего. Что говорить о дуэлях! Кавалергарды щеголяли своей храбростью и нередко испытывали храбрость других офицеров. Лунин мог позволить себе дерзкий ответ на замечание самого государя или великого князя.
Теперь, конечно, времена не те. С нынешним государем так не пошутишь. Однако и теперь кавалергарды оставались отъявленными дуэлянтами и шутниками. Их проказы сделались не столь публичными, но не менее дерзкими. Князь Горский слыл первым зачинщиком. Однажды на пари вместе с Коншиным он повторил проказу Лунина и его товарищей. Забравшись на дерево и усевшись на ветвях, приятели исполнили серенаду под окном модной красавицы. Последовавший за сим скандал с мужем красавицы завершился дуэлью, по счастью, бескровной.
И вот теперь Горский снял белый с красным мундир, сбрил усы и сделался, по мнению Коншина, заурядным фрачником.
- Все усложнилось, - ответил Юрий другу. - В дом пожаловала Биби. Что мне было делать? Принесла же ее нелегкая! Я хожу по лезвию ножа. Кузина, кажется, меня подозревает.
Коншин весело удивился:
- Однако второй раз я слышу это слово "кузина"! Что она, хорошенькая? Влюблена в тебя? Иначе и быть не может.
Горский поморщился:
- Тебе всюду грезятся влюбленные девицы. Женился бы уж скорее.
- За тем сюда и прибыл в самый сезон. Надобно дела поправить. Московские невесты не так разборчивы, да и богатых пропасть. "У ночи много звезд прелестных, красавиц много на Москве"! Жаль, что ты не можешь появляться на балах, там нынче созвездья прелестных и богатых девиц.
- Я покуда не собираюсь жениться, - возразил Горский. - Это ты у нас ветеран тридцатилетний. Когда ж еще, как не теперь, связать себя узами с молоденькой, хорошенькой наследницей изрядного имения.
- Но какая нелегкая принесла Биби в Москву? - вернулся Коншин к началу разговора. - Не за тобой ли?
- Что пользы, если и за мной? - холодно ответствовал князь. - Одно верно, мне нужно покинуть дом, покуда я не разоблачен.
- Кузиной? - лукаво спросил Коншин.
- Кузиной ли, мужем или Биби, какая разница? - раздраженно ответил бывший кавалергард. - Кстати, если меня вызовут, тебе быть секундантом.
- Натурально, - согласно кивнул его приятель. - Но коли так, почему бы тебе не остаться сейчас дома? К чему возвращаться туда, раз дело проиграно?
- Не могу, - мрачно ответил Горский, - еще большим негодяем буду себя чувствовать. Мальчишка привязался ко мне.
Петруша Коншин, забыв о трубке, с изумлением воззрился на приятеля:
- Что я слышу и от кого? Коренной холостяк и враг семейной жизни тревожится за чужого мальчишку!
- Полно ерничать, Коншин! Вспомни историю с Дантесом. Не ты ли тогда готов был убить полкового товарища, когда все наши встали за него горой?
Коншин усмехнулся в усы и умолк.
3.
Упомянутая Горским история с Дантесом началась за три года до той злосчастной дуэли его с поэтом Пушкиным. Как-то по Петербургу прошел слух, что барон Дантес и маркиз де Пина, иностранцы, которых и без того недолюбливали в полку, будут приняты в гвардию сразу офицерами. Гвардия возроптала. Немногим ранее юнкер Горский вернулся из Парижа, где провел несколько месяцев, и тоже собирался держать экзамен на офицерское звание. Однако ему пришлось выдержать все экзамены без исключения, в то время как эти проходимцы были освобождены от испытания по русской словесности, военному Уставу и военному судопроизводству. Дантес был зачислен корнетом в Кавалергардский полк. Поговаривали, что он удостоен такой милости благодаря рекомендательному письму на высочайшее имя.
Служил красавчик-француз из рук вон: был слабым по фронту, не в ладах с дисциплиной, на параде позволял себе курить сигару, уезжал сразу после развода, опаздывал на дежурства. Произведенный в поручики, Дантес подвергался выговорам за неисполнение своих обязанностей, за что был не раз наряжаем без очереди дежурным при дивизионе. Это еще полбеды. Про его усыновление бароном Геккерном поговаривали вовсе непристойности. Такого кавалергарды вынести не могли. Кто- то в шутку пустил слух, что солдаты Кавалергардского полка, коверкая имена Дантеса и Геккерна, говорили: "Что это сделалось с нашим поручиком, был дантист, а теперь вдруг стал лекарем". И лишь постоянный успех у дам, остроумие, легкий нрав Дантеса в какой-то мере искупали его сомнительную славу. Некоторые офицеры даже подружились с ним, и когда случилась его ссора с Пушкиным, оказались на стороне товарища по полку.
Петруша Коншин, служивший в чине ротмистра, открыто негодовал, обвиняя Дантеса в непорядочности и подлости. Француз принимал все за шутку, избегая прямых столкновений с Коншиным. Их товарищи посмеивались над Коншиным: кто в наше время щадит семейные ценности и честь мужей? Не сам ли поэт был первым среди тех, кто наставлял рога мужьям известных красавиц? Не потому ли он теперь так нетерпим к ухаживаниям поручика за его женой? Да можно ли упрекать Дантеса в том, что он ответил на призыв ветреной кокетки? Коншин скрипел зубами и готов был стреляться со всяким, кто посягал хотя бы на словах на семейную честь Пушкина. Он любил поэта...
После трагической дуэли Коншин искал встречи с Дантесом, чтобы бросить ему вызов. Француза спасло лишь то, что он находился под арестом в Петропавловской крепости, а после был выслан за границу. Однако отчаянный ротмистр не успокоился, покуда не вызвал трех товарищей по полку, имевших дерзость в его присутствии выражать сочувствие Жоржу. Испугавшись безумного вида Коншина, кавалергарды тотчас принесли свои извинения и тем спаслись от дуэли.
Горский, натурально, сочувствовал другу и полностью был на его стороне. Потому не терпел, когда, случалось, его называли Жоржем. Неосторожного мог и на дуэль вызвать. Друзья знали об