Шарапов и бывальщину рассказывал: про зверей, охоту, плаванье по морям и зимовки на разных промыслах. Иногда в бывальщину незаметно вплеталось сказочное и волшебное, но тоже навеянное самой жизнью. Особенно много знал он сказок-рассказов про цингу. Опасна для промышленников сама болезнь, зловещим было и ее сказочное отражение. В поморских сказаниях «цинга ходит въявь», то есть живет, ходит, разговаривает, как и все люди. Цингу обычно представляли в образе уродливой костлявой старухи.
— Старуха Цинга злющая баба, недаром дочерью царю Ироду приходится, — начинал Степан. — Лицо у нее синее, морщинистое, зубами ляскает, глаза, как у волчицы, горят. Все норовит на человека свою болезнь напустить. И сестер у нее много. Одиннадцать ровным счетом, все красавицы и рее разряженные. Сестры-красавицы во сне охотников обольщают: то женой, то невестой прикидываются. Как захочет молодец еще раз жену или невесту увидеть, так и пропал, спать будет много. Тут старуха Цинга его и прихватит. Является к людям старуха с сестрами своими только в пургу сильную.
— Неужто это и вправду бывает? — недоверчиво спросил Ваня.
Да, сынок, сказку иную от правды не отличишь, — отозвался Алексей. — Есть у страшной старухи Цинги красавицы сестры — сны волшебные. Стерегут они, заманивают нас, погубить могут того, кто снами утешается да про Цингу забывает.
И про морошку да салату в иных сказках не зря говорится — боится их старуха Цинга. Хорошо еще теплую оленью кровь пить. Тебе, Федор, больше всех остерегаться надо старуху-то да ее сестер молодых. Любишь ты лишнее поспать, смотри заболеешь!
Больше пяти-шести часов, братцы, спать нельзя. На воздухе надо быть, холоду не бояться. Мясом сырым не брезговать. Вот и все наши правила старинные, как от цинги на зимовье уберечься.
Глава девятая
«АСТРОНОМИЧЕСКАЯ ПАЛКА»
Медленно течет полярная ночь. Вот еще прошли сутки. Снова залили жиром светильник, и новая зарубка появилась на деревянном календаре.
Пурга все не стихает, все шумит в снежных просторах за стенами зимовья… Третий день уже свирепствует северо-восточный ветер, полуночник, наметая вокруг каждого препятствия саженные сугробы и завывая в ущельях. Порой ветер так встряхивает избушку, что, кажется, вот-вот отлетит крыша.
В избе душно и дымно. Ставни вдвинуты внутрь бревен и черный едкий дым, заполняющий верх горницы, клубами выходит через окна.
Временами вместе с ветром в избу врывается мелкий снег. Огонь в светильне начинает коптить и колебаться, на стенах оживают причудливые тени. Сидящий у жирника Федор Веригин каждый раз закрывает от ветра огонь своей широченной мозолистой ладонью.
Никто из зимовщиков не спит. Каждый молча водится с какой-нибудь работой.
— Ну и разбушевался Грумаланский Пес! Осерчал! Видно, хмельного не хватило! — наконец заговорил Шарапов. Произнеся эти загадочные слова, он остановился и вопросительно посмотрел на товарищей.
— Ну, расскажи, расскажи, дядя Степан, про Пса-то, давно хотел послушать.
Ваня подвинулся ближе, приготовился слушать, зная, что веселому и живому Шарапову невтерпеж долгое молчание.
Ну-к что ж, ладно, слушай, только чур, не перебивать. Любит винцо Грумаланский Пес, вот и лютеет, когда охмелиться нечем. Обернется он полуночником, да и гуляет у Мурманского Носа, корабли поджидаючи. А встретит корабль, хмельным грузом груженный, обернется в южный ветер. И пойдет гулять взводень страшный по морю. Ураганом кинется Грумаланский Пес на лодью. Паруса порвет, мачты сломает, разметет ту лодью по бревнышкам. А бочки с вином да с ромом не утонут, выплывут. Погонит их к себе домой, на остров, Пес Грумаланский. Пир горой да веселье на острове пойдут. В гости к себе позовет Пес старуху Цингу с сестрами, вместе веселятся. Тихо тогда на море. Ежели весной или летом это случится, в самый раз тогда на моржовый промысел грумаланам отчаливать, а зимой — по пастям кулемкам иди, не бойся: ветра долго не будет. А другой раз, бывает, Пес к себе в гости чудище морское — рачьего царя — позовет, царя всех зверей морских. Тогда у промышленника на зверя морского богатый промысел будет. Несторожкий зверь делается. Не уходит от человека, хоть руками бери.
— Степан, а где рачий царь живет? — не утерпел Ваня.
— Живет он в море нашем, Студеном. Между Грумантом — островом да Новой Землей. Ему просторы морские надобны: велик он, рачий царь, больше кита… Боятся поморы-охотники Грумаланского Пса. Как к Груманту причалят, первого оленя убьют — Пса одаривают, чтобы подобрел. Человека погубить ему — раз плюнуть. В оленя, в песца и других зверей да птиц он обернуться может. Бывали случаи, в любимую собаку охотника превращался да лаем своим вглубь острова завлекал хозяина. И гибнул промышленник: или замерзнет, или в пропасть свалится… Париться в бане Пес страсть как любит. Правда аль нет, не знаю, только сказывали мужики наши, что видели и баню его — в пещере большой на горе устроена. И будто в бане той они каменку еще горячую видели и веники березовые, как деревья великие, охвостанные и опаренные тут же лежали.
Степан остановился, чтобы передохнуть.
— Ну-к что ж… А ежели кто хочет с Псом Грумаланским дружбу завести, это можно. Нужно только подход знать. Обязательно луну ждать надобно, чтоб на полный свет была. Дождался луны, бери нож, иди в пещеру к Псу. Придешь, сразу же ножом кругом себя землю очерчивай да нож за кругом в землю воткни. Ну и жди. В полночь лай собачий услышишь, да страшный такой, что волос на голове в щетину идет. Прибежит в пещеру лохматый черный Пес, ростом с лодью хорошую. А ты не пугайся. Тогда и дружба пойдет. Будет Пес Грумаланский в промысле помогать: лаем на добычу наводить. Другие того лая не слышат. А кто с Псом подружился, по лаю только и ходит. То оленей без числа настреляет, то тьму гнезд гагачьих найдет, то стада гусей большие. А то Пес ему в кулемки сотнями песцов загоняет… Да недаром дается счастье-то! Сказывают старики, если охотник тот помрет на острове, земля его не примет. Так и торчит сухой, как дерево, где-нибудь меж скал…
Степан умолк, молчали и остальные. Незаметно под сказку Степана прошел час. Еще один час из многих-многих часов бесконечной зимовки.
Вот так в пургу, у огонька, возникла когда-то легенда про Грумаланского Пса. Постепенно обрастала она все новыми и новыми поворотами и подробностями, придуманными у печки в ненастье, долгой зимней ночью.
Страшный порыв ветра потряс избу. С новой силой завыл и загудел полуночник. Огонь в печи погас, только несколько красных звездочек еще боролось с серой пеленой бархатного пепла.