— Телепатии не существует. Это ты, Денисова, громко думаешь. У меня к тебе дело на стомильонов.
— А у меня к тебе на тысячу рублей. До зарплаты.
— Ты, Денисова, меркантильное кю, не вопрос, приезжай, — отвечает старый верный друг.
Видя, что коллега хватает сумку и намеревается улизнуть, Нина Аркадьевна вытаскивает из букета ветку лилий помоложе, с тремя изящными цветками и полураскрывшимся бутоном на гордом стебле, и протягивает ее Жанне, решительно пресекая отказы.
— Не кокетничайте, Иоганна, — улыбается она, — столько лилий — это на похороны впору, чтоб трупом не пахло. Люди в таком амбре не выживают. Я их домой не понесу ни за что — это же верная мигрень! А с другой стороны, жалко их. Одна еще куда ни шло, постоит у вас, Дарью порадует.
С одинокой лилией наперевес Жанна сбегает с лестницы, а на улице ее встречает солнце. После снегопада и сырого ветра совершенно неожиданно прояснело, слякоть, нападавшая с небес мокрым снегом, по-прежнему портит всю малину, но зато под солнечным светом — редким подарком в эту чудовищную весну — воздух кажется свежим и умытым. Серые голуби, урча, топчутся на подоконнике, очевидно, кормятся от чьих-то щедрот.
В вагоне полно свободных мест, Жанна пристраивает сумку рядом с собой. Всего-то полсотни страниц от начала, а олигарх уже гладит героиню по плохо постриженным волосам на беззащитном затылке, делает уроки с её сыном и нанимает частного детектива.
15:00
Макетная мастерская всегда напоминала Жанне страну лилипутов во время массовой высадки гулливеров — четверть пола занимает пугающе подробный Петергоф, на одном столе — некая хрупкая церковка, на другом — конструкция из пяти ступенчатых небоскрёбов. Синеватая плёнка их окон блестит, как стрекозиные глаза. Гигант Еж, согнувшись над дорожками парка, озеленяет газон крошечными кустиками из коробки с надписью типографским шрифтом «флористический материал» с одной стороны и размашисто, чёрным маркером — «трава чуйская, один паунд» — с другой. Чей был маркер, Жанна может угадать с одной попытки. Интересно, сколько людей проходят мимо старого дома уныло-казарменного вида, и ни один не подозревает, что здесь взрослые люди день-деньской мастерят домики из бумаги, и за это им зарплату выдают. Жанна приседает на край подоконника, сдвинув какие-то папки и горшок с неумирающим кактусом. Смотреть на Ежа за работой — отдельная песня, огромный демиуржище, бумажный архитектор. Наконец, пристроен последний кустик.
— Газон засеЯн! — восклицает Еж. — И увидел я, что это хорошо и хорошо весьма. Айда курить!
— Курить некогда. До изымания ребенка из госучреждения надо купить еды, посадить десять розовых кустов и познать самое себя.
— Ну, познать кого — это не проблема, обращайтесь! — хмыкает Ежик. — Розы сажать не сезон, лилией обойдешься. А дети, — он выворачивает карманы штанов защитного цвета, — дети — это прекрасно! Скажи мне, Денисова, ведь это прекрасно?
Из бокового правого брякается связка ключей и пятисотка, в левом — мобила и сотня, в заднем правом — мятая пачка красного «голуаза» и два полтинника, еще в одном — только кучка мелочи (ее ссыпают обратно), ещё сотня выкапывается из правого накладного на бедре, а из наколенного — страшноватый комок десяток. «Девятьсот пийсят, — грустно констатирует Еж. — Полтинник мне самому потребен… Налицо нехваточка»
Он хватает со стола картонную коробку и, согнувшись, приволакивая ногу, обходит мастерскую.
— Граждане, подайте кто сколько сможет, на пропитание, воспитание и обучение… Ольга, ты у нас экономная, подай сотню на ребеначка, даже не моего! — и воздастся тебе пряниками. Я ж не на бухло собираю, а на святое… Давай, Лелька, ты ж настоящий мужик! О! Молодца, народ, молодца!
— Шут и гаер, — вздыхает Жанна.
Фиглярствует он, а стыдно ей.
— Шут и гаер, — легко соглашается Еж, — но результат налицо. Кстати, дорогая, уж раз ты совсем на стену лезешь, лезь хотя бы с пользой. Есть заказ. Жирный такой заказище. Надо расписать стенку в столовой одному небедному дяде. Голландцев там малых-великих, вино-фрукты-полуочищенный лимон…
— Полуобъеденный гамбургер и мобилу картошкой-фри присыпать? — фыркает Жанна, вспоминая утренних дам.
— Ну, или так. Главное — делай значительное лицо и говори умные слова. Я вот его сейчас наберу. Я бы, сама понимаешь, тебе такой цимес не сдал, такая корова нужна самому — но не моего романа корова. Граффити не наш профиль, мы стенки не пачкаем, а проектируем.
— Ты врёшь мне, Ёж. Врёшь, филантропствуешь и занимаешься благотворительностью, — Жанна расправляет мятые купюры, прячет в кошелёк, застёгивает сумку, охлопывает карманы — перчатки, мобильный…
— Девушка, цветочек не позабыли? — Ёш коленопреклоненно протягивает ей лилию, — да я шут, я цыррркач!
В метро пенсионер рядом шуршит «Вечерней Москвой». На протяжении пяти станций героиня раздумывает, отдаваться ли олигарху. «Марьиванна, мне бы ваши проблемы», — бормочет Жанна, закрывая книгу.
16:00
Время до трех пополудни тянется и скучно жуется, как резинка. Зато после трех (когда в Петропавловске-Камчатском полночь) начинает нестись уже с просто неприличной скоростью. Или просто человек уже просыпается наконец и осознает, как прекрасен этот мир и сколь трудно уложить недоделанные дела в несколько оставшихся до полуночи часов. Пример Петропавловска-Камчатского пугает как «memento mori». Как бы то ни было, Жанна Денисова, получившая лишнюю возможность вздохнуть свободно, мчится сейчас в подземный гипермаркет, потому что вечером только в очереди к кассе простоишь минут двадцать за так. А с ребенком системы Данька это не то что небезопасно для магазина и душевного здоровья. Это попросту невозможно. Марш-марш, вдоль стеклянных яслей-кормушек, до краев засыпанных пакетами с пельменями, варениками и мороженой зеленью. Быстро-быстро сцапать в корзинку три… две… три банки персикового йогурта. Молниеносно набрать паззлов для составления ужина (придумали? посчитали? воплощаем!) А мимо копченых рыб и жестяных коробок с элитным шоколадом мы пролетим не оглядываясь. Будет заказ, будут и шоколадки. Кстати, надо еще подумать, какого херра голландского предложить заказчику на стену. Жанна рассеянно смотрит по сторонам, кругом коробки, яркие упаковки, логотипы и бренды. Это не Голландия, это уже Энди Уорхол какой-то, обличающий пошлость, пустоту и безликое мурло мещанина с его жаждой потреблять. Вряд ли клиент захочет 24 разноцветные банки рижских шпрот на всю стену. Жанна Денисова покидает Уорхоловы стеллажи и устремляется к естественности, так сказать, возвращается в лоно природы, то есть в овощной отдел. Лимоны не впечатляют, какие-то они хворенькие и бледненькие, да впрочем, дома есть один лимон. Она хватает первое, на что глаз упал — шикарный спелый гранат. Граненые зерна граната — это отлично. Изысканно и впечатляюще, и много железа, а весной железа в организме не хватает категорически. «Гвозди жри — дешевле встанет!» — ужасается голос разума, глядя на ценник, но Жанна не внемлет. С лилией в правой руке и корзиной в левой она устремляется к одинокой девушке за кассой. В корзине лежат гранат, йогурты, замороженное тесто, сок, творог и пачка дешевых пельменей. Натюрморт из этого не соберешь, а ужин — запросто.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});