пусть пока поживёт у меня, всё равно же поблизости. Ну да, от меня до гимназии ей лишние пять минут идти, но всё меньше, чем если бы каждый день и в гимназию, и от отцовского дома к моему, а потом ещё и обратно. Родители эти мои соображения поняли и приняли, а вот сама сестрица меня несколько озадачила — я, по опыту нашего с ней общения, ожидал, что она чуть не завизжит от радости, даже внутренне к тому приготовился, чтобы не вздрогнуть от неожиданности, а она… Нет, рада она вроде и была, но именно что вроде. На загадочную историю с «Иван Иванычем» поведение Оленьки, конечно, не походило, но призадуматься было над чем. М-да, кажется, год с лишним без расследований и загадок аукается мне с изрядною лихвою… Что ж, будем теперь и с этим разбираться, раз уж больше пока всё равно не с чем…
Нельзя, кстати, сказать, что за две седмицы необъяснимое поведение таинственного «Иван Иваныча» прямо совсем уж вылетело у меня из головы, но придумать сколько-нибудь внятные предположения на сей счёт я так и не сумел. Что он ещё такого натворил, что его забрали тайные, я и подозревать не пытался, после того как в голову полез почти что химерический бред, который я сейчас и пересказывать не возьмусь. В конце концов, раз предвидение сказало, что с тайными я ещё успею пообщаться, тогда у них и поинтересуюсь. Если, конечно, получится.
…Вышло, однако, так, что уже вскорости мне стало как-то не до «Иван Иваныча». Явился как-то ко мне Андрей Васильков, основоположник дактилоскопии, и что-то в его поведении меня сразу озадачило. Какой-то он был… даже не подберу нужного слова. Он затеял разговор о поверхностно-следовых преобразователях, но в глаза бросалось, что не это его заботит по-настоящему, что очень он хочет что-то мне сказать, что ему самому представляется важным, но и отчаянно боится это произнести. Хм, меня, было дело, трое уже называли страшным человеком, в том числе и сам царь наш государь Фёдор Васильевич, но не до такой же степени я ужасен!
— Андрей Семёнович, — когда предвидение уверило, что поговорить Васильков, слава Богу, хочет вовсе не о том, что у меня было когда-то с его супругой, — давайте уже, рассказывайте, с чем на самом деле пришли. Видно же, что не преобразователи вас сейчас занимают.
— Я… Я, Алексей Филиппович, денег у вас попросить хотел, — виновато признался он.
— Вот как? — удивился я. Такого я и правда не ожидал.
— Да, — похоже, удивился и Васильков. — И вы даже не спросите, сколько? — ну да, вот и причина его удивления. Денежные вопросы всегда, насколько я помнил, вызывали у него некоторую неуверенность.
— Сказать по чести, меня более занимает, на что вам деньги, — пояснил я. — От этого и будет зависеть, сколько. И да, Андрей Семёнович, я уже вижу, что немало. Денежные возможности супруги вашей мне, как вы, возможно, знаете, известны, вас, помимо ордена и дворянства, казна и премиальным жалованьем не обидела, так что… — я развёл руками.
— Лида говорит, беда, что с женою Ивана случилась, не такая уж редкость, — начал Васильков. — Вот ей и захотелось в память о невестке своей учредить в Москве лечебницу для женщин, чтобы такое реже бывало.
— А разве в обычных больницах женщин не лечат? — я, конечно, прекрасно понимал суть идеи, но нарочно своё понимание не показал, чтобы побудить Василькова более подробно изложить замысел Лиды, а заодно убедиться, что он и сам понимает тот замысел правильно.
— Лечат, конечно же, — признал Васильков, но тут же пустился в пояснения: — Но беременным, получается, особо и негде лечиться. Родильные дома и палаты уже для рожениц, а обычные больницы беременных берут с неохотой, да и сами женщины туда ложиться не сильно и хотят. А вот была бы особая лечебница по женской части, туда бы их и клали. Лида уверена, что при надлежащем уходе и постоянном наблюдении невестка её очень даже могла бы живою остаться.
— А такое дело требует денег, и денег больших, — что ж, Андрей Семёнович всё понимал правильно, но пусть уж договаривает до конца.
— Именно так, Алексей Филиппович, — согласился он. — Да, Лида не бедная, я тоже, но наших с нею денег только и хватит, чтобы под лечебницу здание построить, а чем лекарям и сёстрам платить, на что больных содержать…
— Построить? — перебил я. — Не выкупить?
— Именно что построить, — уже вполне уверенно говорил Васильков. — Поверьте, Алексей Филиппович, жилой дом под лечебницу приспособить не так-то просто, да и дома такие большие продают нечасто… И всё равно переделка дома обойдётся дорого, едва ли не столько же, как и покупка. Заново строить тоже недёшево, зато сразу всё по уму сделать можно, как оно для лечебного заведения надобно.
Спорить тут даже на мой взгляд было не с чем. Пахому Загладину здание под выделку детских колясок мы выкупили, дешевле вышло, чем новое строить, но так мы и купили у разорившегося владельца экипажную мастерскую, там ещё и кое-что из оборудования в дело пустить можно. А лечебницу действительно проще построить заново, чем переделывать из особняка. Да и денег свободных у меня сейчас не столько, чтобы я мог Васильковым помочь… Хотя…
— Вот что, Андрей Семёнович, — ещё раз подумав, я всё-таки решился. — Денег я вам прямо сейчас не дам, нет у меня их свободных. Но! — я сделал паузу, давая Василькову возможность сменить охватившее было его разочарование на надежду. — Но не далее, как на Светлой седмице мы с царевичем Леонидом Васильевичем, царевной Татьяной Филипповной и моей супругой решили учредить женское гимнастическое общество под покровительством царевны Татьяны Филипповны. Согласитесь, Андрей Семёнович, правильно устроенная гимнастика ведёт к укреплению здоровья, и её таким образом можно рассматривать как действие лечебное…
— Женская гимнастика? — Васильков изумился настолько, что позволил себе меня перебить. — Даже не слышал никогда о такой!
— Супруга моя, боярыня Варвара Дмитриевна, стала её открывательницей, — не моргнув глазом, выдал я версию появления женской гимнастики, которая отныне станет официальной. — Пока только сама она, царевна Татьяна Филипповна, да некоторые княжны и боярыни в Москве ею занимаются, но все довольны. Потому как и красоте телесной, и здоровью гимнастические упражнения изрядно способствуют. Обещать я вам ничего