Она казалась запыхавшейся после быстрой ходьбы. Возможно, она бежала, боясь опоздать на его шоу. Она одарила его мимолетной извиняющейся улыбкой, от которой он сразу почувствовал себя намного выше и уверенней.
— Я доставляю в Мунвэл письма, в то время как Фэб Вейнрайт доставляет сюда детей. Счастье, что нет другого пути, иначе я мог бы оказаться гражданином второго сорта…
Это вызвало очередной сдержанный смех. Все, чего он был удостоен от радиопродюсеров, — это было лишь незначительное движение губ в жалком подобии улыбки. Подошло время преподнести им что-нибудь поострее.
— Вещи могут изменяться теперь, когда в город пришла Миссия Мунвэла. Я думаю, что в скором времени, мы будем опускать друг другу в почтовые ящики письма-послания. Нет, не такие послания, как те, что вы делаете, когда выходите из пивной…
Отец О'Коннел, сидевший рядом с Дианой Крэмер, засмеялся над этим, то же сделали и радиопродюсеры.
— Я слышал, что Гудвину Мэнну понадобился отдых в своей комнате в отеле после того, как он говорил перед нами в Мунвэле, — продолжал Джасти с невинным взглядом. — Но не говорите никому, ладно? Возможно, головная боль у него возникла из-за того, что он постоянно прислушивается к божественному голосу. Милая работенка, которой мне ни разу не случалось заниматься. Когда же мне случалось столкнуться с этим, я слышал голос, говорящий: «Пристегни ремни…» или «Какого цвета у тебя нижнее белье?»
Он дотянулся до кружки, но тут рука его повисла в воздухе. Смех, который по его расчетам должен был разразиться в воздухе, его шутка вновь не вызвала, лишь несколько запоздалых смешков, которые прозвучали скорее поощрительно, нежели спонтанно. Сделав быстрый глоток эля, он увидел мясника, который опирался на стойку бара и пристально, без всяких эмоций, смотрел на Джасти, словно желал несколько изменить тематику его юмористического шоу. Не могло быть, чтобы мясник был слишком скептически настроен к шуткам.
— Теперь это выглядит так, словно в комнате мистера Мэнна стало слишком тесно, — сказал Джасти. — Поэтому он и посылает людей, чтобы они ходили по городу и просили, не пустит ли кто-нибудь Господа в свой дом, а то ему тесно.
Когда Стив, другой парень с радио Шеффилд, засмеялся на эту остроту, головы повернулись посмотреть на него. Как бы то ни было, кругом царила мертвая тишина, хотя, конечно, это не должно было производить такое болезненное ощущение, как воспринимал это Джасти. Он был на пределе, казалось еще немного и он потеряет контроль над собой, понимая, что безвозвратно теряет аудиторию. Глум и Деспонденси, на помощь, подумал он с отчаянием, выкидывая свой последний козырь для спасения шоу.
— Эй, вставай, мистер Глум, они хотят, чтобы вы разрешили Господу войти в ваш дом! — Скажите им, что мы не берем квартирантов, мистер Деспонденси. — Они говорят, что мы не можем прогнать Его, ибо он слишком велик… — Великий сгусток энергии, вы знаете, что это означает, не правда ли? Каждую ночь булки и рыбка к чаю…
Никто не рассмеялся. Джасти обнаружил, что смотрит на женщину, которую никогда раньше не видел, отчаянно желая хотя бы слабой улыбки. Она неприязненно посмотрела на него, задавая немой вопрос о том, как долго она должна еще ждать следующего номера программы. Ответ на этот вопрос показался ему спасением в последнюю минуту.
— Во всяком случае, на сегодня довольно с меня и с фирмы «Глум и Деспонденси», — сказал он, заикаясь. — Подошло время послушать музыку в исполнении нашего собственного Билли Белла!
Очень многие посмотрели на него, думая, что он вновь пытался сострить и придумать новую сценку. Но нет, он отлично осознавал смысл того, что им было сказано. Это эхом отдалось в его невидимых наушниках. Он слез со сцены и на заплетающихся ногах направился в темный угол, чтобы дать лицу остыть. Бородатый Билли, сын владелицы почтового отделения, уже поднял свою гитару над головой, чтобы протиснуться к сцене, когда молодая женщина поднялась со своего места и преградила ему дорогу.
— Могу ли я рассказать занятную шутку?
Билли замешкался.
— Давай! — раздались голоса кругом.
Она была довольно худой, но у нее было свежее юное лицо, обрамленное волосами, заплетенными в косичку, и улыбка, которая словно говорила, что за шуткой дело не станет. Люди непринужденно ожидали, пока она не уселась на самом краю сцены.
— Жил-был такой ирландец по имени Симон О'Сайрен, — начала она и захихикала. — Однажды он обнаруживает, что ему нечего делать, поскольку он не работает во время летнего отпуска. Ну что ж, сказал он тогда себе, я счастлив: я потрачу все свои сбережения, чтобы провести отпуск за границей вместо того, чтобы бездумно сидеть и плевать в потолок, изнывая от безделья. Так он очутился летом в Израиле, и однажды решил поехать в Иерусалим, так как слышал, что там должно было состояться шествие. Итак, он стоит в толпе, одинокий и никому незнакомый человек, и дожидается, когда пройдет шествие. Вот тут-то карманный вор и крадет все его деньги, пока он отвлечен чем-то. И Симон сказал себе: «Боже, что же это такое? Ведь если бы этого не случилось, я готов был уже поклясться себе, что это был самый счастливый день в моей жизни…»
Джасти был совсем озадачен и сбит с толку. Он не только не видел ничего смешного в этой истории, особенно с грубым ирландским акцентом ее рассказчицы, но и считал, что она сама убивала смысл своей шутки, постоянно заливаясь хохотом над ее продолжением. Однако все вокруг теперь заулыбались, а некоторые засмеялись открыто, как только она сказала:
— Так он осматривался в поисках полицейских, когда услышал звуки приближающегося шествия. Тогда он сказал себе: он приехал сюда ради того, чтобы посмотреть на шествие, таким образом он сможет возместить ценность украденных денег. В тот момент, когда уже показалась приближающаяся процессия, он вдруг видит шестипенсовик, лежащий на середине дороги. Тогда он выходит на дорогу и уже почти нагибается, чтобы схватить монету, но в это время подходит процессия, и ему что-то надевают на спину. В следующий момент он говорит: «Все, что я совершил, — это нагнулся за этой монетой, потому что я чувствовал себя счастливым, а кто-то окрестил мне спину». Но Иисус отвечает тогда ему: «Хочешь услышать еще одну хорошую новость? Это действительно твой самый счастливый день».
Джасти широко разинул рот не столько из-за ее «шутки», сколько из-за смеха и аплодисментов, которыми приветствовали кульминационную фразу. Только теперь он заметил, что многие люди в пивной пили некрепкие напитки, и начал понимать, что видел многих из этих людей на сборище у Мэнна, в хоре. Он должен сообщить об этом продюсерам из Шеффилда, но прежде чем ему удалось пробраться к ним, они боком вышли из пивной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});