Читать интересную книгу Всегда лишь ты (СИ) - Джолос Анна

Очередная фотография. Пятилетняя я, изогнувшись в немыслимой позе, улыбаюсь во весь свой беззубый рот. Мол «глядите-ка, что я умею. А вам слабо?»

На следующем снимке – замерла изящной ласточкой с лентой в руках. Артистизм во всей красе: на лице печать драмы, в глазах – высокий посыл, нос вздёрнут вверх. Видно, что уже тогда я грезила стать чемпионкой.

Дальше запечатлён поперечный шпагат и летящий вверх мяч. А вот тут мне уже лет восемь. Давно дело было, но этот розовый купальник, расшитый пайетками, я помню хорошо.

Снова широко улыбаюсь на камеру. Начало пути. Первые соревнования. Первые победы и слёзы разочарования. Первые шаги в профессиональный спорт. И сделаны они были лишь благодаря маме...

Поднимаю голову и замечаю Кида, облокотившегося о дверной косяк. Потухший взгляд, красные глаза. Последние пару суток мы оба не спали.

Брат молча проходит в комнату и, бросив короткий болезненный взгляд в сторону пустующей кровати, садится рядом со мной.

– Классные мы здесь, да? – тихонько толкает меня плечом.

– Да.

Это он про фотографию, которую я держу в руках. Снимок и правда замечательный. Он был сделан осенью: Нью-Йорк, центральный парк, и мы с Кидом валяемся на пожухлой траве, присыпанной жёлто-багряной листвой. Смеёмся и дурачимся. Беззаботные. Счастливые…

Помню тот год. Я выступала на очередном чемпионате, но это был единственный раз, когда вся семья была в сборе и дружно за меня болела. Ведь обычно подобные мероприятия мы посещали вдвоём с мамой..

Гнетущую тишину, давящую на нервы, прерывает тяжёлый вздох Кида.

– Что сказать, Роуз. Просто мамы больше нет, – его слова пропитаны щемящей тоской и грустью.

Он бережно стискивает своими длинными пальцами мою ладонь.

– Надо пережить похороны. Ты как, справишься? – обеспокоенно вглядывается в моё лицо.

Как я? Справлюсь ли? Не могу ответить.

Крайние дни я живу будто на автопилоте. Хожу, лежу, бесцельно смотрю в потолок. Всё ещё не верю в происходящее. Не верю в то, что сердце мамы остановилось. Разве могла я когда-нибудь представить, что это случится так скоро?

В памяти всплывает один из наших скандалов.

«Ты своими выходками меня в могилу загонишь, Роуз!

«Да перестань! Ты ещё всех нас переживёшь», – в пылу ссоры бросила я тогда.

Если б только знала, что нас ждёт…

– Роуз… – встревоженный голос брата выдёргивает меня из оцепенения.

– Справлюсь, – отзываюсь тихо.

Хотя в этом абсолютно не уверена.

– Я переживаю за тебя, – признаётся Кид.

Оставляет на моей скуле поцелуй и прижимается своим лбом к моему.

– Не стоит, я в порядке, – опускаю веки на пару секунд.

Это, конечно, неправда. Не в порядке от слова совсем. Но моё состояние сложно описать словами.  Я как-будто впала в коматоз. Ноль эмоций. Абсолютно пусто.

– Роуз, помни, что я – твоё плечо. Всегда поддержу и всегда буду рядом, когда потребуется. Слышишь?

– Знаю, Кид, – крепко обнимаю его в ответ.

– Ты готова ехать?

Поднимаю на него глаза. Не готова, но разве есть выбор?

Отстраняюсь, высвобождаю свою ладонь из его, откладываю альбом в сторону и поднимаюсь с дивана. Подхожу к шкафу, механическими движениями достаю оттуда заранее приготовленное строгое чёрное платье.

– Мы заберём бабушку из больницы и вернёмся за тобой.

– Лоретта всё-таки решила ехать? – качаю головой.

Мне не нравится эта идея. В последнее время она очень плохо себя чувствует. Резко сдала и ослабла.

– Она настаивает, Роуз, – хмурит брови Кид.

– Я боюсь, что сердце не выдержит.

– Врачи тоже всерьёз опасаются за её здоровье, но мы… мы не можем запретить ей присутствовать на похоронах дочери.

Да, этого она нам никогда не простит...

– Езжай за ней, Кид, а я приеду с папой. Не хочу оставлять его сейчас одного.

– Тогда и Сару возьму с собой. Чтобы не докучала тебе.

Слава богу. Общаться со своей насквозь лживой и лицемерной двоюродной сестрой нет никакого желания.

– Спасибо, – благодарю его, снимая платье с вешалки.

Он кивает и оставляет меня одну. Целая вечность уходит на то, чтобы переодеться. Смотреть на себя тяжело. Связано это с платьем, на фоне которого я выгляжу особенно бледной. Мама купила его для меня два года назад. Предполагалось, что я буду носить его в школу, однако моя подруга Дженнифер так забраковала наряд, что с этой идеей я быстро попрощалась. (Смит заявила, что в нём я похожа на пуританку). Так что платью было суждено висеть на вешалке до скончания веков. Если бы не наступил этот день…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Стоя перед зеркалом, расчёсываю волосы. Это максимум на что меня хватает. Достаю из тумбочки отцовский зонт-трость и спешу покинуть комнату, окрасившуюся за последние тридцать минут в ещё более мрачные тона. Погода испортилась. Графитовые тучи заполонили небо. Потемнело, несмотря на обеденные часы, а где-то там над Риверсайдом уже вовсю гремит гром и сверкает молния.

Спускаюсь вниз по ступенькам и с облегчением понимаю, что все уже уехали. Все, кроме папы.

Я нахожу его в гостиной. Он сидит на диване, уронив голову в ладони.

– Пап… Едем? Время уже, – робко касаюсь его плеча.

– Да, дочка, едем, – кивает и поднимается со своего места.

Осунувшееся лицо, красные, утомлённые бессонницей глаза, в уголках которых собрались лучики морщинок. Потерянный, разбитый взгляд. Бедный папочка…

– Пап, может всё-таки вызовем такси?

Не спорит. Соглашается. Сам осознаёт, что сейчас находится не в том состоянии, чтобы управлять автомобилем.

*********

Панихида проходит в церкви Святой Марии. Там же родственники, близкие и знакомые нашей семьи имеют возможность попрощаться с Элис.

В просторном зале, украшенном белыми цветами, собралось много людей. Работники риэлторского агенства, коллеги мамы. Её одноклассники. Подруги. Наши соседи. А ещё меня пришли поддержать ребята. Меган, Кэмерон и даже Гай Осмо.

Духота сдавливает невидимыми тисками горло и отчего-то невыносимо начинают гореть щёки, но я, сжимая в руках маленький букет, терпеливо жду, когда люди, выражающие соболезнования нашей семье, разойдутся. Плохо соображаю и почти ни на что не реагирую. Слова не воспринимаются и не доходят до моего сознания. Взгляд бегло скользит по лицам. Сожаление и сочувствие – вот что я вижу. И оно такое разное! От наигранно-дешёвого до предельно искреннего.

Подруга матери, тётя Клэр, обливается слезами и, стоя рядом со мной, зачем-то во всеуслышание рассказывает о том, какими тяжёлыми были последние дни усопшей. (Хотя приезжала она к нам домой всего раз. Откуда бы ей знать, какими они были?)

Обещает родственникам, что непременно возьмёт нашу семью под своё крыло. С чего вдруг она решила, что это нам нужно – непонятно. Слушаю в полуха, и обращаю на неё внимание только тогда, когда её голос перестаёт пилить мои перепонки. Клэр пялится направо, широко раскрыв рот. Проследив за её взглядом, я и сама впадаю в ступор. Потому что у гроба Элис стоит человек, узнать которого я с лёгкостью смогла бы из тысячи.

– А он что тут делает?! – возмущённо шепчет Клэр, отступая в сторону тёти Линды, сестры моей матери.

Я уже не слышу, о чём они говорят. Просто стою и смотрю на Него. Не дыша. Боясь, даже моргнуть.

Короткостриженный затылок. Чёрная рубашка, рукава которой по привычке закатаны до локтей, подчёркивает сильную шею и внушительный размах плеч.

Картер оставляет цветы и убирает руки в карманы брюк.

Чёрт возьми, как же больно на него смотреть…

В какой-то момент он будто чувствует на себе мой взгляд. Поворачивает голову влево и я, резко отвернувшись, спешу уйти. Потому что не могу сейчас встретиться с ним лицом к лицу. Потому что пульс бьётся где-то в области глотки, а в лёгких почти не остаётся воздуха.

Каблуки стучат по плитке, и я направляюсь к выходу, отчаянно желая избежать потенциальной неловкости.

Я не знала, придёт ли Лерой на похороны. Учитывая тот факт, что он вот уже год живёт в Лос-Анджелесе, не надеялась. Но хотела. Хотела увидеть его, если не обманывать саму себя. Однако наравне с этим панически боялась нашей встречи. Что, собственно, и стало причиной моего побега. Сейчас я разбита и растеряна, а значит совершенно не готова проявить выдержку и хладнокровие. Вон стоило мне только его увидеть, как начало колошматить со страшной силой. Колени не гнутся, в спину будто осиновый кол вогнали, голова ватная.