Читать интересную книгу Рюрик и мистика истинной власти - Михаил Серяков

Более поздние по сравнению с ПВЛ летописи, такие как Воскресенская, Ермолинская, Львовская и Новгородская IV, также упоминают новгородского старейшину Гостомысла, который перед своей смертью дал новгородцам совет призвать Рюрика, но умалчивают об их родстве. Само предание о Гостомысле восходит к довольно устойчивой новгородской устной традиции об этом персонаже. Достаточно долго в этом городе бытовало предание о его могиле на Волотовом поле, а официальный список новгородских посадников, включенный в Новгородскую I летопись, открывается именно именем Гостомысл[233]. Как утверждал А. А. Шахматов, упоминание старейшины Гостомысла в летописях восходит к своду 1167 г., а в самом Новгороде был род бояр Гостомысловых[234]. Поскольку, несмотря на приведенные факты, часть норманистов настаивает, что Гостомысла никогда не существовало, а сам он был выдуман книжниками в XV в., приведем мнение В. Л. Янина, который на основании собственного всестороннего изучения новгородских древностей пришел к выводу, что «анализ совокупности археологических материалов позволяет утверждать, что даже в момент призвания Рюрика, несмотря на внутренние противоречия, союз пригласивших князя племен был достаточно властен и само приглашение князя состоялось в виде договора… По существу это договорное условие стало краеугольным камнем всей последующей новгородской государственности. Но наличие такого краеугольного камня свидетельствует о том, что сама эта государственность возникла до призвания князя, и фигура, тождественная или адекватная Гостомыслу, неизбежна во главе подобного раннегосударственного образования»[235].

Рис. 3. Кирпич из церкви Успения на Волотовом поле 1352 г. и прорись изображения на нем. Государственный музей художественной культуры Новгородской земли. Фото автора

В свете известий Иоакимовской летописи и зафиксированного Макарием предания о местонахождении могилы Гостомысла несомненный интерес представляет находка 2002 г. При восстановлении церкви Успения на Волотовом поле был найден кирпич с рисунком ладьи и трех воинов (рис. 3). Поскольку данный кирпич находился в церковной стене, очевидно, что и он, и рисунок на нем одновременны созданию самой церкви в 1352 г. В интерпретации изображения, его автора и цели, с какой данный рисунок был сделан, мнения специалистов довольно существенно разошлись. Одни видели в авторе композиции умелого художника, даже архитектора данной церкви, другие – пяти-семилетнего мальчика. Еще больший разнобой мы видим в трактовке сюжета: говорилось и о самовыражении древнего художника, и о закладной капсуле с посланием будущим поколениям, и о случайном бытовом наброске, и об изображении новгородских ушкуйников, и «морском вотивным граффито средиземноморского круга», созданном греческим архитектором храма в благодарность Богу за спасение во время его морского путешествия на Русь. Автор последней гипотезы А. Е. Мусин подчеркивал отсутствие изображений кораблей в древнерусских храмах и наличие подобной традиции в Средиземноморском регионе[236]. Однако участие греческого архитектора в возведении церкви Успения на Волотовом поле является всего лишь предположением, базирующимся во многом лишь на авторской интерпретации изображения на кирпиче. Кроме того, создание архитектором, человеком мирной профессии, в качестве благодарности Богу за спасение своей жизни на море изображения исключительно вооруженных людей представляется достаточно странным. Окончательно делает эту гипотезу неправдоподобной то обстоятельство, что на рисунке изображено не плавание по морю, а высадка на берег: первый воин стоит на носу, готовый спрыгнуть, а второй табанит веслами. Поскольку в былинах подобного сюжета нет, теоретически это могла быть зарисовка с натуры из жизни ушкуйников, однако против этого говорит как необычность для Руси волотовского изображения, так и то, что заложенный в стену церкви кирпич явно не предназначался для обозрения. В силу этого вполне возможно, что уникальность данной композиции была обусловлена местом расположения церкви, в непосредственной близости от которой находилась могила Гостомысла. Зная предание о нем, возводивший церковь Успения местный мастер мог изобразить на кирпиче прибытие на Русь трех его внуков и, в память о легендарном новгородском старейшине и его потомстве, положить этот кирпич в стену строившегося рядом с погребением Гостомысла храма. Волотово поле как место погребения князей и богатырей вполне вероятно пользовалось почтением еще в языческую эпоху. Отдавая дань памяти первым правителям своей земли уже в рамках «двоеверной» традиции, автор рисунка мог изобразить трех варяжских князей, поместив кирпич в стену сакрального сооружения новой религии в непосредственном соседстве с языческим захоронением их предка. В пользу этого говорит и обстоятельства возведения самой церкви. В 1352 г. во Пскове начался мор. По просьбе горожан, искавших божественного заступничества, к ним отправился легендарный новгородский архиепископ Василий Калика. Он благословил псковичей, но, заразившись чумой в городе, на обратном пути в Новгород умер. Эпидемия обрушилась и на северную столицу Руси: «Того же лѣта бысть моръ силенъ в Новѣградѣ,… множество бещислено людии добрых помре тогда». В этих условиях новгородцы спешно избирают своего нового церковного иерарха: «С молбою введоша Моисия архиепископа на свои ему столъ къ святѣи Софѣи»[237]. Именно новый церковный глава города все в том же 1352 г. спешно возводит церквь Успения на Волотове, которую искусствовед А. Н. Трифонова рассматривает как обетную. Действительно, на знаменитой фрески из этой церкви ее заказчик, архиепископ Моисей, протягивает Богородице модель Волотовского храма, моля ее о заступничестве. Сама церковь была построена по случаю спасения новгородцев от морового поветрия. Атмосфера того года, когда после смерти одного владыки на новгородцев обрушилась страшная эпидемия, прекратившаяся благодаря молитвам нового архиепископа, вполне могла вызвать ассоциацию с более ранней междоусобицей, последовавшей после смерти Гостомысла и прекращенной благодаря призванию Рюрика. Хоть в XIV в. имела место смена церковных иерархов, однако не следует забывать, что в языческую эпоху князь совмещал в своем лице светскую и религиозную власть. В целом же смерть старого владыки, повлекшая за собой обрушившееся на Новгород бедствие, прекратившееся благодаря действиям нового архипастыря, вполне могла вызвать в памяти современников подобное событие, случившееся в самом начале новгородской истории. С учетом того, какое огромное значение для средневекового сознания имели параллели и аналогии, воспроизведение некоего первоначального события, такое понимание весьма возможно. Поскольку подписи под рисунком нет, только справа от него были изображены буквы н, ω, о, однозначно утверждать этого нельзя, но данная версия ничуть не хуже объясняет уникальность волотовского изображения, чем гипотеза о греческом архитекторе, изобразившем в благодарность за свое спасение корабль с воинами. Если это так, то перед нами уникальное изображение прибытия на Русь Рюрика, Синеуса и Трувора, как оно представлялось человеку XIV в. Что касается букв на кирпиче, то по поводу их мы можем высказывать лишь гипотезы. Предположение, что это имя Иоанн, которое якобы носил автор композиции, принять трудно, поскольку в нем нет второго о. Еще одно возможное объяснение будет предложено ниже, но и оно носит гипотетический характер.

Память о Рюрике и его предках сохранилась и на южном берегу Варяжского моря в мекленбургских генеалогиях и написанной там же Гюстровской оде 1716 г. Последнее произведение было посвящено свадьбе мекленбургского герцога Карла Леопольда и Екатерины Иоанновны, дочери старшего брата Петра I. Прославляя это бракосочетание, автор оды обращается к его далекому историческому прецеденту:

Сегодня же напомнить должно то,Что были Венд, Сармат и Рус едины родом.Хочу спросить у древности о том,Как королём и почему у нас стал Вицлав,Что своим браком и примером показал,Какое Венд и Рус нашли у нас богатство?Великое оно для Вендов и для Русов,Ведь от него их славные правители пошли.

В комментарии 1716 г. к данному месту говорилось: «Мекленбургские историки Латом и Хемниц считали Вицлава (Witzlaff, или Vitislaus, Vicislaus, а также возможно написание Witzan, Wilzan) 28-м королём вендов и ободритов, который правил в Мекленбурге во времена Карла Великого. Он женился на дочери князя Руси и Литвы, и сыном от этого брака был принц Годлейб (Godlaibum, или Gutzlaff), который стал отцом троих братьев Рюрика (Rurich), Сивара (Siwar) и Трувора (Truwar), урождённых вендских и варяжских (Wagrische) князей, которые были призваны править на Русь»[238]. Согласно сочинению мекленбургского нотариуса Ф. Хемница, написанном в 1687 г. и использованном в труде 1717 г. Ф. Томаса, и генеалогическим таблицам С. Бухгольца, опубликованным в 1753 г., ободритский князь Витслав был дедом трех братьев, а король вендов и ободритов Гостомысл (которого не следует путать с новгородским посадником) приходился трем этим братьям племянником (рис. 4).