В совершенном соответствии с этими высокими стремлениями народный гений создает цикл легенд, приписывающий Москве всемирное первенство, гражданское и религиозное. Так, существовало мнение, что Комнин переслал знаки императорского достоинства Константина Мономаха великому князю Владимиру, называемому также Мономахом. Эта материальная передача, впрочем сомнительная, сделалась в конце концов передачей самой верховной власти, правом на наследство в случае уничтожения империи. Очень любопытна также странная легенда о белом клобуке, данном императором Константином папе Сильвестру. В Риме пытаются уничтожить роковой подарок, но ввиду угрожающего видения его пересылают в Византию. Новые опасности здесь возникают: Константин и Сильвестр являются во сне патриарху Филофею и дают ему совет предложить клобук епископу Василию Новгородскому: Россия, таким образом, вступает в обладание этим драгоценным сокровищем. Легенда делает отсюда победоносный вывод, что «благодать», честь и слава покинули уже ветхий Рим, что Византия будет скоро лишена их в свою очередь и что вся святость, все величие божественным велением сосредоточатся в Москве. Должно отметить в этих легендах контраст: если мирская власть исходит из Византии, то религиозное первенство имеет источником Рим. Как не сказать, что это – отдаленное эхо римского первенства, признаваемого даже некогда в Византии?
Опираясь на народные симпатии, смелая фикция Филофея проложит свою дорогу. Она появится в Кремле, когда великий князь Иван IV, вспоминая о своем родстве с византийскими императорами, обратится к восточным патриархам за утверждением принятого им пышного титула; когда Москва, ставшая резиденцией царя, будет добиваться чести сделаться резиденцией патриарха. Византийские епископы, афонские монахи, согбенные под турецким игом, явятся в Россию умолять о помощи государя, просить милостыню, составлять планы для похода. Иллюзия станет все более и более полной. Слава Византии перейдет из Босфора к Москве.
Мы только вкратце указали этот ход идей, но самый факт их появления достаточен для нашей цели.
Отсюда можно понять важность этого брака, который, расширив внезапно горизонты, дал более не фиктивные права, но реальные (по крайней мере, наружно) на наследство, которого в равной степени добивались и государь, и народ. Нам остается рассмотреть историческое основание этого права не с точки зрения византийского законодательства, но согласно мнению, господствовавшему тогда в Европе. После великого разорения 1453 года не могло быть более речи ни о народном собрании для избрания государя, ни о сенате, который утвердил бы этот выбор. Во всяком случае, политическое сознание Запада преклонялось еще пред этими титулами, более или менее авторитетными, даваемыми по справедливости или из приличия. Читатель не забыл, что с 1473 года венецианский сенат, который всегда отличался осторожностью и точностью в своих утверждениях, признал не менее того, по собственному почину, права Ивана III на Византийскую империю за отсутствием мужского потомства в линии Палеологов. Это убеждение было так искренно, что дож не побоялся высказать его открыто в письмах к великому князю. Столь категорическое утверждение, исходящее из Венеции при том настроении умов, в котором находились русские, должно было, без сомнения, произвести на них живое и глубокое впечатление, тем более что предвидение сената не было совершенно химерическим и могло даже осуществиться в эпоху, более или менее близкую.
В самом деле, у принцессы Софии было только два брата, Андрей и Мануил. Они получили воспитание в Риме под высоким и отеческим наблюдением Виссариона. Ни тот ни другой не оправдал надежд кардинала, желавшего, чтобы юные принцы достойно носили свое славное имя. Мануил, одаренный характером деятельным и предприимчивым, утомленный, может быть, ролью, которую он играл в Риме, переменил двор папы на двор падишаха, отказался от Евангелия и принял Коран. Мечты о величии и богатстве, если он их питал, не осуществились. Магомет принял его милостиво, назначил ему доходы, дал нескольких рабов, но его благосклонность не пошла дальше этих незначительных подачек; Мануил никогда не достиг ни высших чинов в армии, ни высших должностей при дворе. Его положение было не из веселых: турки не выказывали ему особенной угодливости. В глазах христиан его отступничество равнялось полной потере короны. Из его двух сыновей Иоанн умер в истинной вере, не оставив потомства; Андрей был обрезан по приказу Селима и зачислен в его войско. Так исчезают все права на Византию со стороны Мануила.
Более сложным был вопрос по отношении к Андрею. Как старший брат, он был законным представителем всей династии и, никогда не вступая в переговоры с турками, считал, что ему принадлежит, по личному праву, престол его предков. Ничто, однако, не доказывает его мысль оружием восстановить свое право или серьезно просить военной помощи у Запада. Имея малое значение в Ватикане, нося иногда край папского облачения, он удовлетворял свое честолюбие дешевым и не всегда разборчивым путем. Он объезжал Европу с целью зарабатывать деньги продажей наследственных прав.
Во-первых, Андрей посетил Москву дважды, в 1470 и 1490 годах. Его пребывание там каждый раз было кратковременно. Летописи сухо замечают, что одно из этих путешествий стоило Софии больших денег. Заключил ли он по этому случаю договор с своей сестрой, и новый Исав ли продал за деньги права первородства? Источники, известные доселе, не дают ответа, но действия Андрея по отношению к королям французскому и испанскому оправдывают некоторые подозрения.
Из всех государей эпохи наиболее легко мог поддаться соблазну христианнейший король, старавшийся оправдать этот почетный титул и имевший в Гильоше бордосском пророка своих завоеваний в Святой земле. С ним-то и начал свои первые переговоры Андрей Палеолог. В 1491 году он отправился в Тур к юному королю, даровавшему ему 31 октября пенсию в 723 ливра, «чтобы вознаградить его за большие траты и расходы, сделанные им по случаю прихода из страны константинопольской к нам для разрешения некоторых важных дел, касающихся блага нашего королевства, в ожидании, пока мы его наградим и обеспечим лучше». За этой первой уплатой, 16 ноября, последовала вторая, в 350 ливров, «на возвращение в Рим к нашему святому отцу-папе». Андрей с своей стороны предложил белого сокола – царственный подарок, очень ценимый знатоками; впрочем, он вывез его из Москвы. После этого следы их отношений исчезают до 1494 года, когда совершился важный акт. Карл VIII занимался в то время более чем когда-либо завоеваниями Неаполя, первой ступенью для будущего восточного императора к обладанию Византией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});