- А спирту надо?
- Спирту? - Иван нахмурился, помолчал и, вдруг засмеявшись, ответил: - Что же, давай и спирту. Сдохнуть с тобой! Да уже заодно и ящичек пороху - вот и сочтемся, там за тобой еще за старые меха оставалось, спирту-то надо...
Иван как-то странно посмеивался. Но в чем тут могло быть надувательство - Егор в толк не брал.
Агафья приготовила торговцам угощение. Они попили кирпичного чайку и стали собираться в обратный путь. Гао Да-пу сложил соболей в мешок. Рослый работник вынес остатки товаров из землянки и погрузил их на нарты.
За два-три часа, проведенные среди переселенцев, для Гао Да-пу стало очевидным, что они живут бедно и голодно.
Он заметил их оживление, когда они увидели мешки с мукой. Нюхом торгаша он чуял, что тут ему будет пожива, и он стремился затеять с ними торговлю и ввести их в долги.
Гао был уверен, что со временем переселенцы обживутся и так же, как и в других посельях, станут поставлять дрова для пароходов, возить почту и охотничать, тем самым добывать деньги. Впрочем, он рисковал. Каждую весну вновь прибывшие переселенцы повально болели цингой. Многие умирали, а сородичи их, оставшиеся в живых, медленно возвращали долги. Как понимал Гао, цинга должна была к весне появиться и на Додьге, но он не боялся. Он помнил, что торговля - риск, и старался раздать побольше товара всем мужикам, надеясь с тех, кто останется в живых, взыскать убытки.
- Эй, старик! - обратился китаец к Егору, которого по бороде принял за старика. - Тебе ружье надо, нет ли?
- Ружье-то? Что ж, надо, надо. А у тебя есть, что ль?
- Одна штука есть, - китаец поднял кверху указательный палец. - Моя сам не шибко надо, моя уступи могу.
- Его охота ходи нету, - заговорил другой китаец, показывая на хозяина.
- Моя торгуй, моя тайга не ходи, стреляй не надо.
- У тебя ведь фитильные ружья-то, зачем они сдались? - заговорил Бердышов. - Нет, братка, мы себе ружье летом на баркасе возьмем.
- Ну, ничего, - без сожаления отступился китаец от своего намерения продать старое ружье. - Моя другой товар есть, че надо, говори: порох, свинец, крупа, мука, халаты.
Лежавшие собаки, видя, что сборы закончены, зашевелились. Первым поднялся вожак, а за ним и вся упряжка.
Торговцы попрощались с мужиками. Гао, закутавшись в шубу, сел на заднюю нарту. Его работник потянул переднюю нарту, пробежал вместе с упряжкой несколько шагов и, когда псы разошлись, прыгнул на нарту на мешки с товарами.
- Беда этот китаец-торгован! - промолвил Бердышов, кивая вслед Гао Да-пу. - Всякое барахло норовит насовать. Вишь ты, фитильное ружье хотел сбыть. Хитрый же! Ему зимой-то раздолье - один он тут по всей округе. Муку он нынче подходяще* оценил.
_______________
* П о д х о д я щ е - то есть дорого.
- Политичный же этот китаец! - покачал головой Федор. - Почище другого писаря!
- Помещика поминал! - горько усмехнулся дед Кондрат.
Собаки мчались вдоль берега, нарты быстро удалялись. С Амура несся жесткий ледяной ветер. Солнце склонилось за дальние сопки, тайга, красная от заката, раскинулась вокруг.
- Ну, слава богу, теперь с мукой! - с облегчением вымолвила бабка Дарья, когда Егор притащил мешок в землянку.
- Уж теперь настряпаю, - говорила Наталья. - Пирогов напеку. Ягода-то наморожена у меня, ягодного-то пирожка. Отмучились, ребята! Слава богу, теперь молоть зерна не надо!
Зерно оставалось для посева. Все благодарили в душе китайцев. Радовались и дети и взрослые.
"Теперь бы мне кстати поймать чернобурку, - подумал Егор. - Купили бы у торговца еще муки и на одежду".
Егор стал собираться на охоту.
"Эка он разохотился!" - думал Кондрат.
- Видишь, лавочник-то сказал мне, что надо, мол, зверя ловить... заметил Егор.
Приезд китайца не только облегчил Егору жизнь, но и оживил переселенцев. Оказывается, и тут есть народ бойкий, торговый, оборотистый.
- Наторговались, родимцы! - бормотал дед. - Теперь в долгу как в шелку.
Дверь вздрогнула от порыва ветра, и в землянку клубящимся паром ворвался мороз.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Солнце встало в густом тумане и, поднявшись над лесом, светило тускло. В вершинах деревьев прыгали белки. Под кедрами валялись пустые шишки и ореховые скорлупки.
Федор Барабанов, волоча в глубоком снегу лыжи, забирается на сопку. С тех пор как китайцы побывали в поселье с товарами, он стал больше охотничать. Чуть ли не каждый день поднимался он затемно и уходил на Додьгу проверять свои ловушки. Он расставлял их верстах в трех-четырех от поселья по лесистой долине, где было много лисьих следов. Там же Барабанов постреливал белок. Хорошей охотничьей собаки у него не было, и за ним иногда увязывалась его старая, уже беззубая дворняжка Серко. Обычно Федор стрелял белок лишь в том случае, когда сам их видел.
В погоне за прыгающим зверьком, переходя от дерева к дереву, Барабанов добрался до старого кедрача. Кругом были толстые деревья с красноватыми стволами и длинными иглами. В их гуще пряталась белка, и Федору пришлось долго бить по стволу палкой, прежде чем зверек решился на отчаянный прыжок. До ближайшего дерева было далеко. Белка побегала в ветвях кедра, несколько раз то появляясь, то исчезая, но глухие удары дубины о ствол снова выгоняли ее из густой зелени. Наконец, изогнувшись и жалко опустив лапки, белка со слабым стоном прыгнула через полянку. С испугу она промахнулась и попала не на ветку, а на ствол и ухватилась коготками за лиственничную кору. Она судорожно вскарабкалась наверх и заметалась по голой качающейся ветке. На миг она было притаилась, расстелив свой пушистый хвост, Федор мгновенно выстрелил. Белка перепрыгнула на кедр, но не удержалась в вершине его и стала падать.
"Готова!" - подумал Федор. Но зверек замер где-то в нижних ветвях. Барабанов с силой швырнул туда палку так, что упали кедровые шишки. Следом свалилась раненая белка и забилась на снегу. Федор добил ее и привязал к поясу.
Шишки он тоже подобрал и, пощелкивая орехи, двинулся дальше. "Да-а, вкусные орешки, - подумал он, - только пальцы коченеют. Пожалуй, что и впрямь стоит сюда прийти с мешком".
На другой день он забрал с собой в тайгу Санку и кузнецовских ребят. Те забирались на лесины, рвали шишки или сбивали их, колотя по ветвям палками. К обеду притащили в деревню полмешка кедровых шишек.
Теперь щелканье орехов слышалось во всех углах. Ореховой шелухой и смолистой кожурой от шишек, прилипавшей к одежде и к обуви, ребятишки засорили пол и лавки. Не привыкшие щелкать орехи, ребята натирали себе пузыри на языке, но все же не могли оторваться от назойливого лакомства.
Вечером в землянку к Кузнецовым заглянул Бердышов. Егор показал ему новую свою добычу - красно-пегого молодого лисовина. Зверь попал в ловушку, и бревно, прилаженное на приманку, придавило его.
- Чего же, ладно. Продашь китайцу... Только сними эту шкуру ладом, а то она ломаться станет.
Наталья поставила на стол деревянную чашу с орехами. Иван грыз их, перекусывая орехи поперек, быстро выбирая языком ядрышки из скорлупок.
- Орехи грызть за мной ты никак не поспеешь, - усмехнулся Бердышов, глядя, как Егор кусает орехи вдоль, ломает и скорлупу и сердцевину, а потом все сплевывает, не сумев разобрать языком, что можно есть, а чего нельзя. - Это еще не такие хорошие орехи: скорлупка толста, щелкать их неловко. А вот у нас в Забайкалье орехи так орехи: скорлупа тоненькая, орешек ядреный, маслянистый. Подсушат их бабы в печи, каленые-то они адали облепиха. Свежие тоже ладны. У нас и масло с них делают и сбойны. Нащелкают девки полну латку, потом заварят кипятком, распаривают, прижулькивают веселком. Масло-то отделяется. Эх, у моего отца дома свой завод был: и латки, и камни, и котел! Масло мы делали ореховое. На усдобление идет. Ведь это красота!.. А уж сбойнами до тошноты объедались. Вот как хорошо жилось!
В тот вечер Иван, начавши с забайкальских орехов, вспомнил былую жизнь и долго говорил о своей семье и о родной Шилке.
Он был потомком забайкальских крестьян, которых Муравьев впоследствии записал в казаки. Отец его, небогатый скотовод, земледелец и охотник, всех своих сыновей - их в семье было трое - с малолетства приучал зверовать в тайге. Ивану парнишкой случалось бывать на Амуре и за Амуром. Отца влекли туда слухи о том, что там видимо-невидимо зверья. Однажды Бердышовы заплутались, долго бродили по трущобе и, выбравшись на Амур, голодные и оборванные, наткнулись на китайский караул. Они еле-еле отстрелялись от него и снова ушли в тайгу.
- В те времена маньчжуры строго смотрели, чтобы русские на Амур не выходили, - говорил Иван. - А инородцы эти еще и в те времена хороши были с нами. Мы им на расторжку всякую мелочь таскали; стеклышки, нитки, сережки. Русский, бывало, у них первый гость. Нас почитали. Рисковое дело было промышлять за Горбицей, по ней раньше шла граница. Ведь, бывало, тыщу верст прешься, как не знай куда. Ну, уж если бы попались, была бы печаль.