на плечо, запахло жасмином:
– Осенью мы ночевали на острове, в речном доме… – тоскливо вспомнил он, – мы ездили ужинать в «Гнездо Ворона», на катере. Мы вернулись поздно, решили не ходить в особняк… – октябрь был мягким, над Темзой мерцали звезды:
– Дети оставили гитару на палубе, – Волка охватило блаженное тепло, – я Марте пел песню, ту, что пел Анне Александровне, двадцать лет назад. Берри дал нам с собой бутылку домашнего сидра, из его плимутского сада. Я шептал Марте, что люблю ее, буду любить всегда. Она распустила локоны, как сейчас… – ухо защекотало нежное дыхание:
– Я тоже тебя люблю, мой милый. Оставайся, со мной, никуда не ходи. Сначала избавься от Джона, он всегда тебя ненавидел. Он овдовел, он хочет тебя убить, чтобы жениться на мне. Пристрели его, и нам никто не помешает… – Волк затейливо выматерился. Герцог встрепенулся:
– Что такое… – Максим встряхнул его:
– Поднимайся, нечего здесь торчать. Надо выполнить свой долг, спасти Рауля, а я обязан найти дочь… – в голове зазвучал слабый, хорошо знакомый голос:
– Господь не велел, чтобы ты пожалел, милый. Делай, что должно тебе… – горячие руки шарили по его телу, смыкались на шее. Он подогнал кузена:
– Поворачивайся. Чем меньше времени мы здесь проведем, тем лучше… – он подхватил лыжи:
– Так я и знал, – гневно подумал Волк, – теперь и мне что-то чудится. То есть не что-то, а Марта… – он оттолкнул призрачную руку, тянувшуюся к нему из метели:
– Враг Сатана, отойди от меня… – громко сказал Волк, – тебе не сбить меня с пути… – морок прижался к нему. Помотав головой, он опять выругался:
– Пошла к черту, проклятая сука. Ты мразь, отродье дьявола, скоро ты исчезнешь, чтобы никогда не вернуться… – идя вслед за кузеном на восток, он услышал удаляющийся голос:
– Те, кто живы, мертвы, мой милый. Помни это, не забывай. Меир мертв, а скоро настанет и ваш черед… – она рассмеялась:
– Двое негритят в зверинце оказалось. Одного схватил медведь, и вот один остался… – заткнув уши, Волк упрямо двинулся вперед.
Ржаная коврижка осталась нетронутой, кофе остывал в фарфоровой чашке. Подхватив со спинки кресла шаль, Ханеле прошла к плотно закрытым ставням. Она прислушалась к свисту ветра за окном:
– Она умна, она не попадется на приманку. Но нельзя, чтобы она здесь появлялась, непрошеной гостьей. Она моей крови, она упряма, от нее получатся… – Ханеле поискала слово, – одни неприятности. Если муж к ней не вернется, она тем более не успокоится. Значит, пусть возвращается… – тонкие губы тронула улыбка, – но она должна страдать, должна потерять детей. Тогда она забудет обо мне… – Ханеле немного опасалась внучки:
– Я не случайно ее показывала Наполеону, – поняла она, – из девочек она самая сильная, ее не сбить с пути… – она вспомнила резкий очерк упрямого подбородка, холодный голос второй внучки:
– Первое. Смерть конечна. Я мертва, и оживить меня невозможно… – Ханеле открыла рот. Глаза цвета жженого сахара неприязненно взглянули на нее:
– Невозможно, – повторила Констанца, – это противоречит законам природы… – Ханеле хмыкнула:
– У тебя родились дети. По всем законам, это тоже было невозможно… – она качнула коротко стриженой головой:
– Не так. У меня оставался очень маленький шанс, он мне и выпал… – Ханеле заставила себя говорить безмятежно:
– Но кто сделал так, что он выпал… – внучка пожала худыми плечами:
– Природа. Случай. Называйте, как хотите, но вы к этому никакого отношения не имеете… – Ханеле подумала о старинном корабле, вмерзшем в лед у побережья Антарктики:
– Она тоже, наверняка, была твердолобой. И умерли они похоже, на дне морском, тела их не нашли, и не найдут… – внучка помолчала:
– Второе. Не надо тратить время… – Ханеле едва не рассмеялась, – и предлагать мне сделки. Я обещала, что никогда не притронусь к сомнительным проектам… – Ханеле всего лишь хотела, чтобы мать помогла белому королю:
– Он гений, как и она, но рядом с ней он будет работать еще лучше… – обойдя стол, она наклонилась над ухом женщины:
– Ты не знаешь, что случилось с твоими детьми, с мужем… – вкрадчиво зашелестел голос Ханеле, – ты не спрашиваешь о них, но, может быть, они живы. Вернувшись, ты увидишь малышей и Степана. Вы состаритесь вместе, у тебя родятся внуки. Разве ты не хочешь знать, что делает твоя семья, где они сейчас? Все посчитают, что ты опять попала в руки русских. Я все устрою, – пообещала Ханеле, – никто ничего не заподозрит… – как бы она ни хотела поступить по-своему, ей надо было заручиться согласием внучки:
– Иначе ничего не получится, – недовольно подумала Ханеле, – я могу избавиться от кого угодно, но вернуть жизнь можно только тому, кто просит о возвращении в тот мир… – внучка поболтала ложкой в чашке:
– Я закрыла своим телом детей, – наконец сказала она, – я видела, как погиб мой муж, я это помню. Что бы вы мне ни предлагали, вы хуже самого… – она повела рукой, – в общем, державших меня в заключении. Они тоже убивали невинных людей, ради торжества своих идей… – внучка поднялась:
– Я не знаю, чего вы от меня хотите, но мой ответ не изменится. Я не помогу вам, незачем меня уговаривать… – стоя у окна, Ханеле покачала головой:
– Жестоковыйная. Она не мать. Какая мать не захотела бы воссоединиться с детьми, то есть с ребенком… – Ханеле могла помочь белому королю, но при матери мальчик справился бы быстрее:
– Он ждет ее, надеется, что она выжила. Ладно, когда на ее глазах умрет дочь, она станет сговорчивей… – до этого было еще далеко. Закрыв глаза, Ханеле шепнула:
– Просыпайся, поднимайся. Ты еще не избавилась от всех врагов. Люди опасны, они охотятся за тобой. Я укажу тебе, где они спрятались…
Метель заносила следы волчьих лап на сугробах. Сбившись в кучу, стая улеглась под низкими ветвями елей. Звери зашевелились, забеспокоились. Из серого комка шерсти поднялась светловолосая голова. Она не носила шапку, вокруг рта запеклись следы крови. Исцарапанные руки покрывали темные пятна. Она едва слышно завыла, ощерив белые зубы. Глаза забегали из стороны в сторону, она выбралась из стаи на мягкий снег. Встав на четвереньки, девочка принюхалась. Пальцы заскребли по насту, она приподнялась:
– Опасность, опасность, – застучало в голове, – надо бежать дальше, избавиться от всех… – зарычав, она одним прыжком скрылась в лесу.
София смутно помнила, что раньше на ногах у нее были лыжи. Забравшись в гущу заснеженных кустов, девочка перевела дух. Наклонившись, она припала ртом к ледяной воде реки:
– Только я их где-то сняла, или потеряла… – она не знала, что случилось в последние дни. Перед выходом на дистанцию в Ивделе, товарищ Золотарев выдал ей незнакомые таблетки:
– Держи витамины, – инструктор потрепал Софию по плечу, – для выносливости. Все спортсмены их принимают. Вот карта, компас, дробовик… – дробовик София давно выпустила из вида. В карманах куртки остались изорванные, выпачканные темным клочки бумаги. Вытерев разгоряченное лицо, девочка нахмурилась:
– Компас. Стрелка плясала, он был бесполезен. Товарищ Золотарев дал мне нож… – похлопав по брюкам, она вытряхнула на свет измазанный пятнами клинок:
– Я охотилась, – поняла девочка, – кровь, наверное, зайца, или тетерева… – инструктор велел ей принять все таблетки разом:
– Десять, или двадцать… – София лежала на снегу, но ей не было холодно, – я высыпала в рот пузырек, побежала по маршруту… – сквозь журчание ручейка до нее донеслись щелчки. София засучила рукав куртки:
– Часы я не потеряла, и сумочка со свитком на месте… – она встрепенулась:
– Я с кем-то дралась, кто-то хотел меня задушить… – сняв хронометр, она поднесла блестящую крышку к шее. На белой коже виднелись желтоватые синяки. Играя с мальчишками в футбол, София не обходилась без ушибов:
– Им дня три… – девочка задумалась, – но шея у меня не болит… – в голове загудело, она услышала тяжелое дыхание. Чье-то тело навалилось на нее, сильные