Минато снова заговорил, но женщина не шевельнулась. Казалось, все ее существо настороженно замерло. Прежде чем Марсия смогла оторваться от этого странного, пронизывающего взгляда, она услышала шаги на веранде позади себя и неожиданно почувствовала на себе руку Джерома, толкающую ее в тень. Другой рукой он закрыл деревянный ставень, сделав ее невидимой из сада.
— Но почему, — начала она, и его рука крепче сжала ее, побуждая молчать.
— Тише! — предупредил он и тихонько потащил ее к темной лестнице. Он чиркнул спичкой, чтобы осветить ей верхний пролет, и при вспышке света она увидела его лицо — напряженное, белое, сердитое лицо над шелковым воротником его темного халата.
— Извини, — подавленно сказала она, когда они добрались до холла в нижнем этаже. — Но я не понимаю, почему ты должен беспокоиться из-за того, что миссис Минато меня увидит.
Казалось, гнев покинул его, и осталась странная грусть.
— Почему ты не можешь оставить меня в покое? — спросил он. — Почему ты не заберешь Лори и не уедешь домой?
Он казался таким обеспокоенным, таким усталым, что она едва узнавала его. Когда он отвернулся от нее и пошел к двери своей комнаты, она беспомощно последовала за ним, желая предложить ему все, кроме обещания уехать домой.
Он не закрыл перед ней дверь, и она последовала за ним в комнату.
При свете лампы она взглянула на резную маску вишневого дерева над его кроватью. Глаза с их круглыми глазными яблоками были такими, какими она их помнила, искривленный рот был таким же злым. Она подошла ближе к кровати, глядя на маску.
— Почему ты держишь ее здесь? — спросила она. — Она ужасно уродлива.
Он прислонился к углу письменного стола, одна нога его раскачивалась, он злобно смотрел на маску.
— Она соответствует моим вкусам, — ответил он. — Я держу ее здесь, чтобы она напоминала мне о том, каковы люди.
— Каковы люди? — смущенно повторила она. — Я не знаю никого такого злого, как эта маска.
Он поднял темные брови.
— Ты, моя дорогая, всегда была романтиком. Может быть, тебе пора повзрослеть. Этот мой друг, что здесь висит, был вырезан художником, который умел читать в душах людей. Он создал не подделку, он вытащил суть человека. Сердцевину каждого.
Но она не могла принять его цинизм.
— Ты думаешь, что мой отец был таким? Темное лицо Джерома немного смягчилось.
— Твой отец никогда не был таким, как другие люди. Но он не мог знать, что люди сделают с миром.
Она тихонько двинулась к нему, охваченная потребностью сломать барьер, который он воздвиг между ними.
— Мой отец надеялся, что ты совершишь великие дела. Ты был самым талантливым из его блестящих учеников. Что ты сделал с тем, что он дал тебе?
Если она рассчитывала быстро растрогать его, то она тотчас увидела, что это ей не удалось. Он рассердился, как будто она была ребенком.
— Слушай меня внимательно, — сказал он, и голос его был холодным. — Человека, которого знал твой отец, человека, которого ты знала невестой, больше не существует. Это то, что тебе придется принять. Это случилось не по моей воле. Я не имел намерения обидеть и разочаровать тебя. Это случилось. Это так. Человека, которым я стал сейчас, ты не знаешь. Если тебе нужен портрет, взгляни туда!
Она не стала смотреть на маску. Губы ее сжались, изящная линия рта стала твердой, лицо приобрело упрямое выражение. Он протянул руку и быстрым движением выключил лампу, теперь комнату освещал только камин.
— Вот, — сказал он. — Так лучше виден его цвет. Смотри на него теперь, Марсия!
Она невольно взглянула на стену над кроватью. Высокие резные скулы блестели в свете камина; казалось, что глаза сверкали злым светом, насмехаясь над всем человечеством.
Но кусок дерева на стене не сможет ее поколебать. Она знает о его колдовстве, но она знает заклятия, которые наверняка сильнее.
— Не надо спектакля, — спокойно сказала она. — У тебя всегда была страсть драматизировать ситуацию. Но ты не сможешь меня запугать, Джером. Ты нужен на родине. Я не имею в виду лично себя и Лори. Я имею в виду, что твоя работа нужна твоей собственной стране. Почему ты должен оставаться в Японии?
Он отошел от стола и беспокойно заходил по комнате.
— Ты по-прежнему настаиваешь, да? И как любая женщина, избегаешь прямого вопроса. Не имеет значения, где я работаю и что я делаю. Рано или поздно появится этот вот парень, и люди начнут разрушать себя. Мы уже делаем это.
Его болезнь была сильнее, чем она думала. Она страстно желала обнять его, утешить, исцелить. Но он не хотел ее утешения, и она чувствовала, как сгорбились ее плечи от его сопротивления и от отчаяния. Что бы она ни сказала ему, все заводило в тупик, на вопросы он не отвечал. Но было еще нечто такое, о чем она должна спросить. То, чего она боялась больше всего, потому что ответ означал конец. То, что она откладывала с момента приезда в Японию.
— Ты хочешь от меня избавиться, потому что ты влюбился в кого-то еще? Здесь, в Японии, есть кто-то, о ком ты заботишься?
Теперь она не могла на него смотреть, а стояла как ребенок, с длинной темной косой на плечах, с испуганными, опущенными вниз глазами, тело ее сжалось, как перед ударом.
— Вечная женщина! — он зло засмеялся, и звук этот шокировал ее. — Все огромные дискуссии кончаются личным и конкретным. Он меня любит, он меня не любит. Ты действительно думаешь, что все так просто?
Она закрыла лицо руками, чтобы скрыть слезы, которые, она знала, вот-вот потекут. Теперь у нее не было для него ответа, и она стояла, беззащитная, с опущенной головой. Она почувствовала его близость раньше, чем он коснулся ее косы и легонько положил руки ей на плечи.
— Если ты имеешь в виду, не собираюсь ли я жениться на ком-либо другом еще, я отвечу «нет». Брак не для меня. Это было неправильно с самого начала, но я был недостаточно честен, для того чтобы признать этот факт. Было бы лучше обидеть тебя тогда, вместо того чтобы обижать тебя сейчас.
Она попыталась отвернуться, желая только избежать его ранящих слов, желая только скрыть от него свою любовь и свое желание. Но теперь его руки крепко удерживали ее на месте, его пальцы сжимали ее плечи. Он тряс ее почти грубо, и голова ее откинулась так, что она могла заглянуть в темное пламя его глаз.
— Ты думаешь, я забыл? — требовательно спросил он. — Ты думаешь, что с тех пор, как ты здесь, под этой крышей, я сотни раз не вспоминал о более здоровой, более приятной жизни? Ты думаешь, я не мучился, зная, что ты здесь, в соседней комнате и что ради тебя самой я не должен тебя касаться?
Она смотрела на него в полном изумлении, и неожиданно он наклонил голову и поцеловал ямку у нее на горле так, как делал это раньше. Теперь пламя коснулось и ее, она не противилась неожиданной настойчивости его рук, его тела. Это был Джером, которого она любила, остальное не имело значения. Если он теперь вернулся к ней, возможно, она сможет удержать его, больше никогда не позволит ему уйти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});