Читать интересную книгу Том 1. Педагогические работы 1922-1936 - Антон Макаренко

Но возможен и другой путь — возможна установка на трудовую детскую коммуну, т. е. трудовой детский коллектив, главной целью которого является воспитание. Это установка не только возможна, а в настоящий момент наиболее целесообразна. Это проистекает из следующего: у нас самый разнообразный по возрасту детский состав, самая разнообразная школьная подготовка. В трех группах имеются слесари, столяры и т. д., в деревообделочной мастерской есть учащиеся первой, второй, третьей и четвертой групп. Мы имеем три производства, три вида работ, принять школьную программу — значило бы каждую группу делить на три-четыре части. Эти условия страшно затрудняют организацию такой школы. Дальше мы имеем такой факт: различие целеустремленности наших учебных заведений. В обычное ФЗУ поступают дети, специально интересующиеся этим видом образования. К нам приходят дети без целеустремленности, которых не спрашивают о их желаниях (они имеют различные желания и цели), и быть уверенным, что все дети пожелают быть слесарями или столярами-деревообделочниками, нельзя так как часть думает быть механиками, часть — пойти на рабфак и т. д. Это вытекает из самого факта беспризорщины: из того, что мы берем детей не по желаниям, которые их толкают к нам, а случайно, причем у нас они должны определить свои интересы и вкусы, а эти интересы настолько разнообразны, что мы их всех удовлетворить не можем. Благодаря этим условиям я лично (педагогический совет я об этом не спрашивал) как специалист по детским трудовым коммунам остановился на коммуне. Я оставил бы детскую трудовую производственную коммуну с усилением даже финансовых прав детского самоуправления, т. е. с представлением ему права распоряжаться суммами, какие имеются в распоряжении коммуны, с определенным производственным эффектом, который выразился в известной самоокупаемости, и с увеличением заработка в мастерских.

В этом случае мы должны допустить известную свободу движения ребят, т. е. после коммуны известная часть ребят может уйти на рабфак — часть как хозяйственники, часть как служащие и т. д., и в силу этого для педагогического совета надо установить свободу руководства движением ребят. Эта установка на детскую коммуну была с самого начала организацией этой колонии. Я указывал, что ставка на твердую квалификацию не всегда может быть выдержана и в такой коммуне. Мы имеем производственные мастерские, в то же время даем определенную школьную подготовку, чтобы воспитанник мог пойти дальше продолжать свое образование. Это было бы трудовой коммуной.

Возможность такого типа выяснилась в первые дни. Я считаю, что организация такой трудовой коммуны была бы прекрасным памятником товарищу Дзержинскому, если бы она была организована с прекрасным средним тоном, с политической установкой и уверенностью в будущем, какая необходима для детей. В детских колониях запутывают все карты. Во-первых, материальная бедность, во-вторых, неуверенность [в том], что воспитанник будет делать при выходе из коммуны. Если у ребят будет уверенность, что они получат поддержку, то смело пойдут в сторону определения своих вкусов, в сторону определения себя.

Такая трудовая коммуна как образцовое учреждение для беспризорных должна быть. Мы не можем строить для беспризорных ФЗС [фабрично-заводскую семилетку], так как ФЗС с интернатом будет чрезвычайно дорогая вещь и для ста человек было бы чрезвычайно невыгодно. Но это мое мнение.

Таким образом, есть два пути: ставка на точную школу, но с отказом от самообслуживания, от сельского хозяйства, приемом ребят по возрасту, либо трудовая коммуна, трудовой коллектив, главной целью которого будет выпуск в жизнь подготовленных людей, хотя без строго осуществляемой школьной установки.

Я думаю, что в самую постановку вопроса нужно внести некоторую ясность. Памятник товарищу Дзержинскому можно построить различный: можно построить школу для детей и можно построить бронзовый памятник. Я думаю, что у нас более узкая задача: построить такой памятник, чтобы нашли себе приют беспризорные, приют и воспитание. Поэтому в устройстве памятника мы должны исходить из нужд и из характера нашей беспризорщины.

В нашей беспризорщине два проклятия: материальная бедность в самих учреждениях, не позволяющая серьезно и всех охватить учебно-воспитательной работой, и отсутствие опеки после выхода из детской колонии. Колонист или воспитанник детского городка живет в детском доме, но перспективы он не имеет. Во-первых, не имеет ее потому, что не получил никакой квалификации, и, во-вторых, потому, что, когда уходит из дома, не имеет серьезной опеки каких-либо людей. Таким образом, если говорить о памятнике товарищу Дзержинскому, о помощи беспризорным, то нужно стараться уничтожить эти два проклятия.

У нас в колонии первое проклятие мы уничтожили: воспитанник живет в богатой, в смысле питания, машин и даже эстетики, обстановке. Дальше нужно, чтобы воспитанник был спокоен за свое будущее и естественным путем вошел в жизнь здорового рабочего коллектива. Вот конкретное выражение задач, и думаю, что, решая эти задачи, мы не должны рассчитывать, что обладаем неисчерпаемыми средствами. У нас должны быть обычные средние нормы, возможно несколько более обычных норм потребления детского дома.

Колония как памятник товарищу Дзержинскому будет типичным учреждением для беспризорных, по которому будут равняться другие, но ведь среди этих учреждений нет ФЗС. Если мы организуем ФЗС с богатой обстановкой, то такое учреждение для наших детских домов не может являться типичным. Наши колонии-городки по 500–600 человек, может быть, до ФЗС дойдут тогда, когда будет покончено с беспризорщиной. Поэтому вряд ли можно отказываться от образца, по которому будут равняться все детские городки. Отсюда основная задача — это конструирование жизни в детской колонии так, чтобы в области удовлетворения временных детских потребностей, в области удовлетворения естественных стремлений детства и организации жизни все было сделано правильно. Если мы говорим о школе, то мы не решаем этой задачи, так как школа не будет памятником в смысле борьбы с беспризорностью, будет обычной школой, но не будет типичной колонией для беспризорных.

Заключительное слово

…Скажу, что когда я писал проект, то полагал, что идеологические споры разрешены. «Правильное» идеологическое решение было тогда, когда строился детский дом ВУЦИКа и другие богатые детские дома. И, несмотря на это, дома оказались нежизнеспособными. Я считал, что на десятом году революции мне идеологические положения защищать не нужно, и поэтому идеологической установки не указал, ибо я считал, что мы живём в центре Украины — в столице, где нам решать в этом отношении ничего не нужно.

Я хотел в первом разделе (цель воспитания) перечислить отдельные пункты того социального заказа, который нам предъявляют. Я возражал не против цели, а против того, что цели слишком общо выражались, не имея практического значения. Я говорил, что практического значения одна только общая формула иметь не могла. Мы с таким коротким, слишком общим выражением справиться не могли, и опыт не только Украины, но и РСФСР показывает, что, хотя все педагоги были знакомы с этой общей целью, все-таки выразить практически эту цель в близких, понятных формах не могли. Вот почему, выражая эту цель, я перешел к социальному заказу, какой нам дается.

Тут я подошел правильно с точки зрения класса. Товарищи…недостаточно внимательно прочли мою фразу: «Производственный отряд является хозяином мастерской», так как дальше — такое выражение: «Для работ по самообслуживанию, а летом по сельскому хозяйству в производственные отряды выделяют временные (сводные) отряды». Именно в таком понимании основной отряд уподобляется профсоюзу. Поскольку мальчик числится в отряде столяров, а командируется на другую работу, то он относится к столярному отряду как к своему профсоюзу. Это не синдикалистский уклон…

В вопросе о дисциплинарной практике, когда я говорил о кодексе, я указал: «Во всяком случае, такой опыт произвести не мешало бы», но не производил, не думал производить, хотя считаю, что научно-исследовательскому институту вряд ли есть основание отказываться от такого опыта. Конечно, речь идет не об уголовном кодексе, но некоторый кодекс поведения можно было бы провести. Не вижу оснований только из эмоциональных соображений отказываться от постановки такого опыта, так как это будет опытная постановка.

Перехожу к сущности возражений против моего проекта. Что касается принуждения, я, когда употребил это слово, думал, что употребляю его в совершенно научном смысле и что оно будет понято научными работниками так же, потому что, если мальчик отказывается умыться, а я говорю «ты пойди умойся», — это элемент принуждения, так что элементы принуждения не могут быть отброшены в воспитании, а если их отбросить, то и такой момент, как сказать «иди умойся», не может быть допустим. Либо принуждение не может быть допущено, либо если это не принуждение, то что? (С места: это убеждение). Я называю это принуждением (тов. ПИСЬМЕННЫЙ: это метафизика), т. е. каждое принуждение может существовать, если его назвать убеждением.