И Нефита плачет у самого моря и говорит:
— Это слишком много! Этого никогда не будет!
И Принц Имя Которому Тысяча встает и поднимает вверх руку.
Внутри облака, которое возникает и колеблется перед ним, появляется силуэт женщины. Пот выступает у него на лбу, и силуэт делается более отчетливым. Тогда он делает шаг вперед, пытаясь обнять ее, но руки его смыкаются только на дыме, и в ушах звучит произнесенное его имя, а зовут его Тот.
Затем он остается один у моря, под морем, и свет на небе — это брюха рыб, которые пережевывают свою рыбью пищу.
Глаза увлажняются, и он извергает проклятье, потому что знает, что это в ее власти — прекратить ее собственное существование. Он зовет ее по имени, но не получает ответа, не слышит даже эха.
Тогда он узнает, что Безымянный умрет.
Он кидает камушек в океан, но камушек не возвращается.
Он скрещивает руки на груди и исчезает, а следы его ног остаются на песке и смываются морем.
Морские птицы кричат во влажном воздухе, и огромные рептилии вытягивают свои длинные шеи на тридцать футов вверх над волнами, качая головами, а потом опять исчезают в море, но уже в другом месте.
Марачек
А теперь обратите внимание на Цитадель Марачек в центре Средних Миров… Мертвое. Мертвое. Цвет — прах.
Это то место, которое часто посещает Принц Имя Которому Бог, чтобы завершить множество дел.
На Марачеке нет океанов. Здесь течет лишь несколько жалких ручейков, пахнущих как мокрые собаки, теплых и солоноватых. Солнце этого мира — очень усталая крохотная звезда, слишком себя уважающая или просто слишком ленивая даже для того, чтобы стать сверхновой и засверкать блеском славы, а вместо этого проливающая свой анемичный свет, от которого глубокие синие тени отбрасывают гротескные куски камней, стоящих на огромном желтом и оранжевом пляже, которым является весь Марачек, продуваемый со всех сторон ветрами, и звезды над Марачеком можно видеть в полдень, правда слабо, хотя вечером они светят с яркостью неона, ацетилена, фотовспышки над продуваемыми тусклыми равнинами, и почти весь Марачек плоский, хотя равнины дважды меняются в течение дня, когда ветры достигают своего максимума, наметая горы песка и сметая их, дробя песок все мельче и мельче, так что утренняя и вечерняя пыль целый день висит в воздухе, отчего сверху Марачек кажется еще более неприятным: все там под одну гребенку: горы постоянно изнашиваются и становятся ниже, камни все время приобретают разную форму под руками невидимого скульптора — ветра, и все вечно захоранивается, — такова поверхность Марачека, который, конечно, когда-то был славным, могущественным, плодородным и так далее, к этому заключению можно прийти, даже глядя на его сегодняшнее запустение, но на Марачеке осталось одно здание, Центр Средних Миров, которое сохранилось со старых времен и которое, несомненно, будет существовать так долго, как и сам этот мир, хотя, может быть, пески похоронят и вновь отстроят его много раз. Цитадель настолько старинна, что никто не может точно сказать, когда она была построена. Цитадель, которая может быть самым древним городом во Вселенной, разрушавшаяся и возрождавшаяся (кто знает сколько раз) на том же самом основании, фундаменте, возможно с самого воображаемого начала иллюзий, которая называется Временем, Цитадель, которая самим своим существованием показывает, что есть вещи вечные, независимые от того, в каком они находятся состоянии, о чем Брамин писал в «Городе Ископаемом»: «…всей сладости уничтожения не испытывали твои порталы; служить, существовать — вот вечный твой удел».
Цитадель Марачек-Карнак, в котором живут всякие твари, в основном насекомые и рептилии, которые пожирают друг друга и одна из которых (жаба) существует в данный момент времени под перевернутым кубком на старинном столе в самой высокой башне Марачека (северо-восточной), в то время как больное солнце поднимается над пылью и тусклостью, и звездный свет становится не так заметен. Это и есть Марачек.
Когда Брамин и Мадрак появляются там из дверей Блис, они усаживаются за этот стол, который сделан из единого куска розовой субстанции, неестественно выглядевшей и которую не может уничтожить само время.
Это то самое место, куда духи Сета и чудовищ, с которыми он дерется, переносятся в мраморной памяти уничтоженного и заново отстроенного Марачека, самого древнего и вечного города.
Брамин восстанавливает левую руку и правую ногу Генерала, он поворачивает его голову, так что теперь она снова смотрит в правильном направлении, затем делает какое-то приспособление на шее, чтобы голова держалась.
— А как поживает другой? — спрашивает он.
Мадрак поднимает правое веко Оакима и опускает его кисть.
— Наверное, шок. Интересно, вырывали ли кого-нибудь раньше из самого разгара битвы фуги?
— Насколько я знаю, нет. Мы, несомненно, открыли новый синдром: «усталость фуги» или «темпоральный шок» — можно назвать и так. Может быть, наши имена еще внесут в учебники.
— Что ты собираешься делать с ними? Ты в состоянии их оживить?
— Чего же тут сложного? Но только тогда они все начнут по новой и, вероятно, не остановятся, пока не уничтожат и этот мир.
— Не особенно много придется им здесь уничтожать. Может быть, нам заняться продажей билетов, а потом освободить их? Можем заработать кучу денег.
— О циничное чудовище, продавец индульгенций! Только монах мог придумать такой план!
— Вот еще. Мне подсказали его на Блисе, если ты помнишь.
— Верно, когда выяснилось, что игральная карта Жизни тоже может быть бита. Тем не менее в данном случае я думаю, что нам лучше отправить их каждого на свой мир, и пусть дальше разбираются сами.
— Тогда зачем ты привез их в Марачек?
— Я этого не делал, их вытянуло через дверь, когда я открыл ее. Сам я стремился в это место, потому что центра достичь легче всего.
— Тогда у меня нет больше предложений.
— Давай немного отдохнем, а этих двоих я погружу в транс. В конце концов, мы всегда можем открыть себе новый путь и уйти отсюда.
— Это будет вопреки моим этическим правилам, брат.
— Не говори мне об этике, нечеловечный ты человек! Поставщик лжи жизни, выбираемой человеком! Тоже мне святой!
— Все равно я не могу оставить человека умирать!
— Ну хорошо… Эге! Кто-то здесь был до нас и удушил жабу!
Мадрак поворачивает голову и смотрит на кубок.
— Я слышал рассказы о том, что много веков они могут выдержать в крохотных безвоздушных пространствах. Интересно, как долго находилась здесь эта? Если бы только она была жива и могла говорить! Подумай только о тех славных событиях, свидетелем которых она могла бы быть!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});