Читать интересную книгу Чао, Италия! - Матвей Ганапольский

И, кстати, она оттуда и сейчас поступает, правда, менее экзотическим образом.

Эту воду очищали специальными травами, при помощи серебряного песка, при помощи угля.

У них была самая чистая вода. Римляне не знали желудочно-кишечных заболеваний.

Знаешь, когда они стали болеть? Когда трубы во дворцах стали заменять с глиняных на цинковые и свинцовые. Кто знает, может быть не только варвары, но и цинк и свинец погубили римскую нацию.

Снова возвращаясь к Колизею, я хочу сказать, что многим людям приходит в голову идея его осторожно достроить, но я все же думаю, что в обозримом будущем он останется таким, как сейчас.

Лишь бы не разрушили!..

– Кстати, я ходил вокруг Колизея, и в арках первого этажа по бокам видны многочисленные углубления, – заметил я. – Вначале у меня было подозрение, что это средневековые торговцы вырубали в камне ниши для деревянной балки, чтобы сделать навес от дождя и солнца. Но оказалось, что Колизей был дойной коровой: эти ниши рубили, чтобы вырвать металлические крепления арок.

Представляешь, добывание металла из Колизея. О, неблагодарные потомки!..

– Если бы только добывание металла! – воскликнул Алексей. – А мрамор облицовки? Все ушло на строительство дворцов.

Новые римляне строили новый апостольский Рим.

Но я всегда поражаюсь этому, и у меня нет объяснений, как такие гениально одаренные, высокопросвещенные люди, какими были великие зодчие и художники Возрождения, как они могли так презрительно и с таким отрешением относиться к этим памятникам.

Как к простому строительному карьеру.

И не кто-нибудь, а сам Микеланджело при строительстве собора Святого Петра.

Конечно, там экономика смешивалась с идеологией: они друг другу говорили – зачем нам эти горы мусора, мы построим новый Рим, нам нужно устремление к Господу Иисусу Христу, а это все языческая погань.

А что может быть убедительнее собственного мнения!..

Не верь глазам своим!

Вот это «новое мышление» наиболее показательно, если мы от Колизея перейдем еще к одному циклопическому гостю из прошлого – к Пантеону.

– Не могу сдержаться! – я восхищенно зацокал языком. – Знаешь, трепет охватывает тебя еще на подходе к этому чуду.

Он очень компактен снаружи, это какой-то странный обман зрения.

А внутри – огромный купол без опор, ты как будто в космическом корабле, а наверху крохотное отверстие.

И до тебя лишь потом доходит, что оно диаметром девять метров.

Но самое главное – это то, что внутри никаких привычных архитектурных атрибутов древнего Рима.

Просто человек и купол.

Из-за этого как будто смещаются время и ты, если бы не более позднее убранство внутри, никогда не определишь, когда этот феномен построен.

– Знаешь, ты обратил внимание на одну знаковую вещь – на купол Пантеона, – перехватил тему Букалов. – Когда Микеланджело строил Собор Святого Петра, то он изучал именно этот купол.

Он, конечно, провел много времени в своей любимой Флоренции, изучая купол Брунеллески в кафедральном соборе. Это знаменитый купол, именно про него Бродский замечательно сказал: «Как страусовое яйцо, снесенное Брунеллески».

Так вот, Микеланджело изучал именно эти два купола для того, чтобы найти решение своего знаменитого произведения.

Римляне, кстати, с огромным уважением относятся к куполу Микеланджело.

Они называют его Cupollone – «куполище»!

Купол Собора Святого Петра, несмотря на чудовищные размеры (высота 189 метров, при диаметре 42 метра), легко парит над городом.

Он не давит.

Кстати, возвращаясь к Пантеону, замечу, что у современных архитекторов нет единого мнения, как именно был построен его огромный купол. У меня есть такой хороший знакомец, очень талантливый современный архитектор Алессандро Мартини, который построил довольно много современных зданий, в том числе штаб-квартиру Confindustria – ассоциации итальянских промышленников, и много строил за рубежом.

Так вот, Алессандро Мартини сказал мне, что по одной из версий они это строили так: сначала поставили барабан, причем не очень удачно – если войти внутрь, то по бокам видны ниши и колонны. Поначалу ниш не было, но купол оказался столь тяжел, что Пантеон начал медленно оседать, и тогда они «облегчили» конструкцию, сделав ниши.

Потом, когда корпус-барабан был готов, вот что они придумали: засыпали его землей и сделали огромный холм в форме будущего купола.

А потом взяли блоки и просто обложили ими эту готовую форму. Скрепив эти блоки между собой, они начали постепенно выносить грунт из этого уже готового сооружения. И, наверное, потом долго отмечали славное и остроумное окончание строительства.

– Для меня Пантеон, как аттракцион – он полон чудес, которым нет объяснений, – я развел руками. – Когда я зашел в него, то увидел странную картину: люди, стоявшие по центру, смотрели вверх на единственное крохотное, так казалось, отверстие для воздуха и света. И эти же люди смотрели себе под ноги на несколько маленьких решеток-ливнестоков в полу.

Потом мне объяснили, что как-то так сделано, что какой бы дождь ни шел, вода, попадая сквозь отверстие внутрь Пантеона, каким-то чудесным образом делится на струи и попадает точно в эти ливнестоки. Это очередной древнеримский обман, или это правда?

– Говорят, что так, – улыбнулся Алексей. – Кстати, об этой дыре в своде. Я все время искал объяснение, для чего ее сделали.

Когда я спросил архитектора Мартини, зачем она, и предположил, что для света, то он объяснил, что не все так просто.

Panteon – это же дом всех богов.

Вот все боги и заглядывали в эту дыру и смотрели, что делают люди в их доме.

Хотя это, конечно, не очень серьезное объяснение.

Другое объяснение дал священник, и оно важно для понимания, почему Пантеон так хорошо сохранился. А сохранился он, потому что это был один из первых языческих монументов, который был превращен в христианскую церковь. Ее назвали Santa Maria dei Martiri – «Святая Мария мучеников», украсили крестом, и ее сразу перестали разрушать.

Так вот, этот священник легко и просто объяснил смысл отверстия. Понимаешь, сказал он, когда церковь освятили, то черти куда-то должны были вылететь, не так ли?

Я считаю это объяснение гениальным.

Что касается сливных отверстий внизу и дождя – знаешь, там такая плотная подушка воздуха и все рассчитано так, чтобы воздух вырывался наружу с такой силой, что только при каком-то невероятном ливне какие-то жалкие капли могут попасть вовнутрь.

Но давай, собственно, скажем несколько слов о предназначении Пантеона.

Пантеон – это место для памяти.

Там есть несколько захоронений, среди которых наиболее знаменитое – это могила Рафаэля.

Кстати, говоря об охране древнеримских памятников и их разграблении на «законных основаниях», нужно сделать небольшое отступление.

Когда строили Собор Святого Петра, то одним из ведущих строителей был Джан-Лоренцо Бернини.

Так вот, Бернини посмотрел на Пантеон и попросил разрешения у Папы… снять с него бронзу, чтобы в новом соборе построить знаменитый алтарь-шатер и поставить его в центре Собора.

Вот где бронза с Пантеона.

Получился шатер на четырех колоннах.

Кстати, четыре колонны алтаря формой повторяют, по преданию, колонны храма царя Соломона в Иерусалиме.

Так вот, когда ты подходишь к Пантеону, представь себе, что его купол выложен бронзой. Дай волю фантазии, чтобы увидеть это великолепие.

Кстати, Папа Урбан VIII был из рода Барберини, и итальянцы придумали пословицу, которую Пушкин записал в свой table-talk:

«Quod non fecere Barbari, fecere Barberini» – «Что не сделали варвары – сделали Барберини».

Так что на Пантеон давно смотрели как на источник полезных ископаемых.

С фронтона содрали бронзу для одних нужд, с купола – для других, чуть ли не для пушек.

Важно, однако, отметить другое: какой-то статус «дома всех богов» он все же сохранил.

Красавчик Рафаэль и злобный Микеланджело

Но вернемся к Рафаэлю, захоронение которого в Пантеоне глубоко символично.

Если можно употребить в данном случае советскую лексику, то он был первым в истории комиссаром по сохранению ценностей прошлого, причем его комиссарить назначил лично Папа.

Рафаэль, он ведь, как Моцарт, сделал столько, что уму непостижимо.

Он прожил тридцать семь лет и оставил после себя школу живописи, школу мозаичного дела в Ватикане и еще школу ковроткачества. А еще он был, как уже говорилось, комиссаром по охране памятников.

Но, главное, он, конечно, был гениальным художником, потрясающим по легкости.

Трудно даже себе представить, но именно в Италии эти гении жили в одном времени, а иногда даже в одном городе.

Можно представить себе это столкновение талантов, амбиций и ревности.

Они же все знали друг про друга.

Ведь Рафаэль был бельмом в глазу у Микеланджело, которому все давалось с огромным трудом. Микеланджело был трудягой, но ему все время приходилось заниматься не своим делом. Он считал себя скульптором. Он ненавидел себя за то, что не мог отказать Папе и согласился расписать Сикстинскую капеллу.