Второе замечательное переживание случилось вечером, когда я наблюдал заход солнца прямо за зданием собора. В этом уединенном, обнесенном стенами месте, казалось, ничего плохого не может произойти. Мягкая зеленая трава, массивная церковь, устремившая свой шпиль, как тонкий палец, прямо в небеса, серые монастырские постройки, которые уже века пребывают в мире и покое. Я прошел внутрь. Я бы не назвал этот собор самым красивым из наших соборов, но наверняка он в наиболее полной мере обладает какой-то целомудренно-горделивой грацией. И звучит он на той же ноте. Мне кажется, наш знаменитый собор Святого Павла в Лондоне, Трурский собор и этот, в Солсбери, — все они стоят особняком, являя собой великолепные творения одного поколения…
Под серыми арками раздавались едва слышные звуки органа. Когда стемнело, я посетил старый постоялый двор в Солсбери и прошелся по тихим городским улочкам, с которых были списаны улицы Барчестера[18].
5
В Уэймуте есть нечто располагающее к историческим воспоминаниям. Легко представить себе огромный дорожный шарабан, трясущийся среди прибрежных песчаных холмов: форейторы с запыленными бровями и съехавшими набок париками, лошади в мыле, а внутри раскинулся на подушках его величество король Георг III — чрезвычайно больной и до смерти уставший от всех этих вигов и мечтающий о дорсетских клецках на обед.
Мне кажется, Уэймут все еще не оправился от удивления после того, как Георг III объявил его модным курортом. Местами он выглядит подчеркнуто георгианским — словно бы пытаясь оправдать уродливую статую этого монарха, вынесенную на «витрину» города. Вам не удастся и десяти минут провести в Уэймуте, чтоб кто-нибудь не помянул имени Георга III. Многих это раздражает, а по мне, так подобная тенденция может только радовать в нашем чересчур забывчивом мире. Местная гостиница некогда служила королевской резиденцией, а ее вестибюль, как две капли воды похожий на вестибюли других приморских отелей — многочисленная компания морских офицеров, среди которых, как обычно, солирует один, особо громогласный, оратор, — исполнял роль приемной Глостер-хауса. По слухам, именно здесь проводились многие важные заседания кабинета министров и принимались судьбоносные решения. В саду гостиницы я разглядел некое сооружение, отдаленно смахивающее на каменный гроб. Мне объяснили, что это не что иное, как ванна Георга III. Поскольку в Уэймуте нет музея, то королевскую ванну поставили прямо в саду, и теперь ею наслаждается племя местных воробьев.
Окрестности Уэймута весьма живописны, и — если бы не специфическая атмосфера исторических реминисценций — он, скорее всего, превратился бы в стандартный приморский городок, двойник Маргейта и Борнмута. На мой взгляд, Уэймут только выигрывает от своего нынешнего неопределенного статуса. Вид на море в ясную погоду здорово напоминает панораму Неаполитанского залива, и мне никогда не наскучит любоваться бронированными линкорами, стоящими на якоре в здешней бухте. А далее, в призрачной голубоватой дымке вздымается, блестя на солнце, каменная громада, любезная сердцу всех патриотов Лондона. Это остров Портленд — наиболее интересное место из всех, что мне довелось посетить, и, кстати сказать, наименее описанное.
Однако вернемся к Георгу III.
Фанни Берни, чьи «Дневники» я с удовольствием перечитываю на сон грядущий, состояла фрейлиной при королеве Шарлотте — как раз в тот период, когда несчастный король в поисках покоя и забвения уединился в Уэймуте. Хорошенький же выдался у него отпуск! Мне кажется, все, чего хотелось Георгу III, — так это немного отдохнуть: тихо побездельничать в кругу своего унылого семейства, погулять по берегу, покидать камешки в море и, между прочим, выяснить рецепт дорсетского пудинга.
И что же из этого вышло? Вся придворная знать, которая до того усиленно закрывала глаза на фарс под названием «Ганноверская династия», вдруг нагрянула в Уэймут, свалившись на голову местным жителям. Наверное, ужасно быть королем. Всякий раз, когда бедняга Георг выползал из своего убежища, он оказывался во власти любопытной и беспощадной толпы. Уж они-то дали себе волю! Повсюду, куда бы ни направился король, его преследовал национальный гимн. Даже на пляже! Страницы из дневника Фанни Берни, посвященные первому морскому купанию Георга, вызывают грустную улыбку:
«Все улицы города были увешаны лозунгами “Боже, храни короля”. Те же самые слова можно было видеть поверх окошек передвижных купален. Даже члены команды королевских ныряльщиков включили сакраментальный девиз в свой костюм: он красовался на узких ленточках плавательных шапочек и на поясах — начертанный более крупными буквами. Представьте себе удивление его величества во время первого купания в море: не успела его венценосная голова показаться над волнами, как мини-оркестр, сокрытый в ближайшей из купален, грянул во всю мощь: “Боже, храни короля нашего, великого Георга! ”»
Еще один курьезный случай произошел во время приема, на котором лорд-мэру Уэймута предстояло приветствовать высокопоставленного гостя. Его предупредили, что, обращаясь к королю, следует опуститься на колени. Каково же было удивление окружающих, когда в торжественный момент мэр остался стоять на ногах и приложился к королевской руке «обычным образом».
— Потрудитесь преклонить колени, сэр! — прошипел разъяренный конюший.
— Я не могу, сэр, — услышал он в ответ.
— Но так делают все, сэр!
— Простите, сэр, — в голосе мэра слышалось откровенное отчаяние, — но у меня деревянная нога!
Я считаю, что один из красивейших пейзажей Англии — это вид на косу Чезил-Бэнк с западного высокого берега Портленда. Коса Чезил-Бэнк сама по себе уникальна. Если не брать в расчет Балтийское побережье, то это самый протяженный галечный пляж в Европе. Целых семнадцать миль тянется полоса, на которой галька перемежается с валунами от пятидесяти до шестидесяти футов в высоту. По мере продвижения на запад камни, подвергаясь воздействию морских течений, становятся все мельче и круглее. По словам местных рыбаков, даже высаживаясь на Чезил-Бэнк в полном тумане, они легко ориентируются по форме и величине гальки на пляже. Во время шторма нередко случается, что волны подхватывают корабли и переносят поверх косы.
В солнечный день я стоял на крутом берегу Портленда и разглядывал лежавший на западе Бридпорт. Коса напоминала узкий золотой серп, оброненный в ярко-голубое море. Желтую кромку окаймляла белая полоса пены, а затем открывалось широкая водная гладь, испещренная бледно-зелеными участками течений. И, как бы завершая эту захватывающую перспективу, на фоне неба вырисовывались пологие зеленые холмы. Золотые облака медленно проплывали над ними и скрывались за горизонтом.