Когда бешенство буйвола утихло, он приостановился. Вся его огромная туша тряслась мелкой дрожью. Из носа и из ран у него текла кровь. И вдруг он начал мычать, жалобно, протяжно мычать.
— Это буйволица, — шепнул мне Абдул Рахман. — Она зовет теленка… Взберемся повыше, туан, и мы увидим.
На месте битвы трава была совсем примята, но дальше она достигала большой высоты, и если мы хотели что-нибудь рассмотреть вдали, то надо было взобраться выше. Мы лезли по ветвям все выше и выше.
— Смотрите! — закричал Абдул.
Он указал на маленькое, темное, лоснящееся тело, лежавшее в густой траве. Это был теленок буйволицы, лежавший на боку и залитый кровью: тигр, вероятно, убил его одним прыжком. Буйволица, шатаясь, пошла к нему. Она стала над ним и начала его звать. Увидев, что он не движется, она нагнула голову и осторожно, бережно приподняла его рогами. Он повис беспомощно, безжизненно.
Абдул сказал мне, и его тон был очень нежен.
— Буйволица и женщина, туан!.. Аллах создал их одинаково!
— Верно, — ответил я. — Но когда женщина в горе, помочь ей трудно. А что касается буйволицы, то с ее горем можно быстро покончить. Сделать мне это?
— Да, туан, — ответил он. — У нее слишком много ран. Пошли ей ту пулю, которая скажет «прощай».
Он протянул мне ружье. Я нацелился и спустил курок. Буйволица не издала ни звука. Она опустилась на колени и упала на тело своего детеныша.
Мы все спустились с деревьев. Мои люди были страшно взволнованы. Они плевали на тигра и проклинали его, даже те, кто держал пари за него. Буйволицу они хвалили и называли ее красавицей, хотя она в сущности была некрасива. Детеныш, с его длинными ногами, был еще хуже. Может быть, высшим доказательством уважения туземцев к погибшей буйволице было то, что они наклонялись и кричали в ее неслышащее ухо, что у нее сердце быка.
Мясо буйвола слишком грубо для еды. Трупы были оставлены там, где лежали. Тигр был так разодран, представлял собой такую массу поломанных костей и растерзанного мяса, что людям даже не удалось снять его шкуру и голову, чтобы получить те десять долларов, которые голландское правительство дает за каждого убитого тигра. Даже усов нельзя было вытащить. Но один предприимчивый малаец нашел нетронутым одно ухо. Он отрезал его. Абдул сказал мне, что хоть он и не всем талисманам доверяет, но одно несомненно верно: если ухо такого свирепого тигра высушить и носить как амулет на поясе, то ни один живой тигр не осмелится напасть на человека, у которого такая надежная защита.
Когда я вспоминаю о моих приключениях в девственных джунглях Суматры, вспоминаю мои многочисленные удачи и неудачи, ярче всех других встает перед моими глазами картина, как буйволица швыряет своего полосатого врага наземь.
Глава шестая
НОСОРОГ
Прошло две недели с тех пор, как я уехал из кампонга Абдула Рахмана. Как-то я сидел на балконе у хаджи Синга и полудремал, выздоравливая от сильнейшего приступа лихорадки, — следствия моей поездки в глубь страны. Я погрузился в мечты о Европе, из которых меня внезапно вывел тихий голос хаджи: «Туан, Абдул Рахман здесь».
Абдул был так же рад повидать меня, как я его. Но узнав о том, что я только что начал оправляться от болезни, он не решался сказать мне, что в сущности привело его ко мне. Расспросив его, я, однако, узнал, что два дня тому назад он выехал из своего кампонга (весь путь вниз по реке отнял у него тридцать часов, тогда как вверх по течению мы к нему проплыли то же расстояние в шесть дней, усиленно работая веслами и шестами). Один из его людей сообщил ему, что видел самку носорога с детенышем. А он знал, что, хотя за все время моей предыдущей экспедиции мне удалось поймать множество змей и всевозможных зверей, детеныша носорога я никак не мог раздобыть, а мне его-то и хотелось.
Абдул был прямо взволнован перспективой поимки носорога, да и я совершенно забыл о своей лихорадке ввиду такой возможности. Я решил отправиться в путь на другой же день, к большому огорчению хаджи Синга, который качал головой и уговаривал меня: «Туан, лучше вернись в Сингапур».
Но из-за носорога это отпадало. И на другой же день мы отправились налегке, в сопровождении еще одной лодки, нагруженной рисом, сушеной рыбой, сгущенным молоком и чаем. Кирки и лопаты, необходимые для рытья новых ям, — капканов для носорога, как только будут разысканы лужи, в которых он водится, — уже были в кампонге Абдула.
Носорог — одно из самых трудных для поимки животных. Зрение у него плохое, но зато необычайно тонкое чутье. Для того чтобы вырыть для него капкан или расставить сети так, чтобы он пошел на обман, требуется величайшее терпение, осторожность и труд. В густых джунглях Суматры очень трудно ловить их и почти невозможно загнать в капкан или по направлению к нему.
Существуют два способа ловли носорогов: в ямы-капканы или при помощи сетей. Яма труднее, во-первых, из-за связанных с ее приготовлением больших хлопот, а во-вторых, из-за трудности подъема провалившегося в нее носорога. Но для зверолова она безопаснее. С другой стороны, сеть не всегда отвечает своему назначению, так как из нее легче освободиться, если животное не поймалось, а только запуталось в ней. Те же, кто должен связать животное и втащить его в клетку, всегда подвергаются большой опасности. Сеть требует неусыпного наблюдения, по крайней мере двух человек, спрятанных на деревьях. Как только они завидят, что животное попалось в сеть, они бьют в тамтамы и сзывают всех остальных помогать справиться с носорогом.
Но даже когда носорог попался в яму или в сеть, его труднее сохранить, чем какое-либо другое животное. Трудность и опасность заключаются в том, чтобы загнать животное в клетку для перевозки к реке. Клетки тут нужны исключительно крепкие и такого размера, чтобы носорог не мог свободно двигаться в клетке или же сломать ее благодаря своей силе, весу и смертоносному рогу. Носорога нельзя гнать или ехать на нем, как на слоне. И загнать такого зверя, всячески сопротивляющегося, в клетку — дело и опасное, и волнующее. Легко понять, что туземцы того района, в котором поймают носорога, считают это выдающимся событием в своей жизни.
Обитатели кампонга Абдула Рахмана взялись за приготовления к экспедиции с характерным для них страстным интересом. Весь кампонг зашевелился: мужчины и мальчики собирали ратан и плели из него веревки для сетей. Я выбрал зятя Абдула Рахмана, Мохаммеда Тая, который выказал себя очень смелым и энергичным, служа мне в последней экспедиции оруженосцем и помощником. Он заменил Али, моего храброго друга и товарища, погибшего на службе у меня. Мохаммед не верил своему счастью, когда я сказал ему, что возьму его с собой в Сингапур и в другие места.