Рэнд с улыбкой смотрел на нее, пораженный этим ярким, вопрошающим взглядом пытливых глаз. Он был абсолютно уверен, что Розали хочет знать о его прежних увлечениях. Это хороший знак.
– Тут нет ничего интересного, и вообще это неподходящая тема для тебя, – сказал Рэнд. Как он и ожидал, любопытство Розали возросло еще больше.
– Неподходящая, – повторила она. "Неужели он всерьез считает, что моя девическая скромность будет оскорблена такими рассказами?" – думала она.
– Боже мой, о чем ты говоришь! Можно подумать, я только что прибыла сюда из женского монастыря!
– О да, прости, пожалуйста!
Внезапно его настроение изменилось.
– Ты же прекрасно осведомлена во всем, что касается страсти, не так ли? – саркастически спросил он.
Розали знала, что Рэнд думает сейчас о том роковом утре в Лондоне. Почувствовав внезапный странный жар, она отступила от него на шаг, поправила волосы и молчала, стараясь думать о другом. ,.
Музыка между тем замедлялась, затихала и наконец смолкла. Аннет закончила играть.
– Рэнд!
– Да?
Она помолчала, как бы собираясь с духом, и спросила:
– Когда мы поедем в Англию? Скоро?
– Я.., нет, не скоро. Во всяком случае, пока не прибудет следующая партия товара из Нового Орлеана. А еще мне нужно будет заключить договор с одной французской фабрикой по производству шелка. А почему ты спрашиваешь?
– Ведь мы не будем жить здесь вечно. Я просто хотела узнать, когда мы едем.
– Думаю, недели через две-три.
Розали кивнула.
– Мне все равно.
– Тебе плохо здесь? – спросил он, и тысячи ответов готовы были сорваться с ее языка.
"Нет. Да. Я была так счастлива несколько минут назад.
Я радуюсь, когда ты улыбаешься мне и когда я вижу тебя утром после ночи, проведенной врозь, и когда ты смотришь на меня и пытаешься угадать мои мысли. Я так рада быть здесь, рядом с тобой. И я грущу, зная, как мы далеки друг от друга, это делает меня такой жалкой, такой несчастной".
Опустив глаза, Розали молчала. Затем, вздохнув, повернулась и вышла из комнаты. Рэнд молча подошел к двери и растерянно смотрел ей вслед.
На следующее утро Рэнд сказал Розали, что они, вероятно, опять отправятся в Кале, чтобы еще раз навестить Браммеля.
Несмотря на неудобства долгого путешествия, Розали с нетерпением ждала этих приятно-растянутых, неспешных часов, проведенных с Бо, наполненных невинными сплетнями и чудесными рассказами. Зная, как щепетилен был Браммель в вопросах моды, Розали хотела выглядеть как можно лучше. Она тщательно уложила свои роскошные волосы и выбрала нежно-голубое платье.
Все наряды от мадам Мирабе выглядели безупречно и прекрасно сидели на ней, но это платье, богато украшенное орнаментом из золотой и серебряной тесьмы, было особенно прелестным. Юбка на нем была отделана атласной лентой и большими миткалевыми воланами. Но проблема заключалась в том, что Розали требовался более узкий корсет, чтобы платье могло застегнуться. Отчаявшись сама справиться с этим, Розали вышла в гостиную.
– Рэнд?
Он тут же появился в дверях своей спальни.
– Да?
Глаза его быстро скользнули по ее серебряно-голубому наряду.
– Какое волшебное платье! – сказал он, немного помолчав.
– Да, но я никак не могу застегнуть его.
Он улыбнулся.
– Неужели я перекормил тебя?
– Нет, просто этот дурацкий корсет почему-то не сходится…
Рэнд молча улыбался.
– Как же помочь тебе?
Не говоря ни слова, она повернулась к нему спиной.
Послышались легкие шаги, и она почувствовала, как Рэнд осторожно затягивает шнурки корсета. Розали с трудом перевела дыхание.
– Кажется, достаточно, – сказал Рэнд с некоторым сомнением в голосе.
Но Розали нетерпеливо покачала головой.
– Я все равно не смогу застегнуть платье. Пожалуйста, затяни еще сильнее!
Рэнд колебался. Затягивание тела в корсет казалось ему какой-то изощренной пыткой.
– Может, наденешь другое платье? – неуверенно спросил он.
– Если ты не хочешь, я попрошу помочь мне горничную.
Пробормотав что-то невнятное, Рэнд снова принялся за дело. Талия Розали уменьшилась еще на один дюйм и выглядела теперь невероятно узкой.
С усилием вздохнув несколько раз, Розали сказала:
– Может быть, еще…
– Нет, все. Иначе я сейчас возьму ножницы.
Рэнд принялся застегивать платье.
– Почему женщины так хотят вернуть эту моду, которая еще в прошлом веке была признана негодной?
– Но ведь и мужчины иногда делают это. Вот, например, принц-регент.
– Да, конечно, те, кто злоупотребляет вином и обильной пищей. Но тебе это совершенно ни к чему.
– Откуда ты можешь знать?
– Я видел тебя, – напомнил Рэнд, медля застегивать последние три пуговицы. – Это просто преступление изменять что-то в твоей внешности.
Розали закрыла глаза. Горячая волна пробегала по телу, когда она чувствовала прикосновение его пальцев. Ей казалось, что это было в первый раз. Память о том лондонском утре была теперь отдаленной и неясной. Иногда Розали казалось, что это были два каких-то совершенно незнакомых ей человека и что она впервые встретилась с Рэндом только здесь, во Франции.
Отбросив мечтания, Розали проговорила:
– Это мнение знатока, и я, вероятно, должна быть польщена им.
– Я не знаток, – тихо ответил Рэнд, глядя на нее.
– Ты прав, слово "знаток" не совсем подходит к тебе, ведь оно подразумевает некоторое уважение к предмету.
Ты, вероятно, просто любитель.
Рэнд не понимал, почему она говорит это. Ему хотелось остановить ее, заткнуть ей рот.
– Если это так, то у меня должны быть довольно странные мазохистские наклонности в отношении удовольствий.
Розали повернулась и посмотрела ему в глаза.
– У меня не очень большой опыт, но мне кажется, что если ты не уважаешь меня, то ты вообще не уважаешь женщин.
– Будь это так, как ты говоришь, – жестко ответил Рэнд, – сейчас ты была бы со мной в постели независимо от твоих маленьких колючих шипов. Но я уважаю тебя.
– Тогда я не понимаю, – проговорила она и замолчала, глядя на него. Как красив его чувственный рот! Как настойчивы были его губы, когда он целовал ее, какими нежными казались они, когда Рэнд касался ее лба!
"Я, кажется, пропала", – думала Розали, понимая, что неравнодушна к нему.
– Так чего ты не понимаешь?
– Зачем ты сделал.., то, в Лондоне? – проговорила она с отчаянием в голосе.
Холодность Рэнда мгновенно исчезла. Он искал ответ, но не знал, как объяснить ей мир, в ко тором он рос, не зная доброты и сострадания, и он хорошо усвоил его жестокие уроки. Один из них состоял в том, что удовольствие – главное в жизни. Это был своего рода условный рефлекс: если у тебя есть какая-нибудь потребность, твое дело удовлетворить ее независимо от последствий. Но благодаря ей он изменился и чувствовал теперь свою вину и свое раскаяние.