Образ звезд, возможно, соотнесен с лермонтовским «И звезда с звездою говорит» [Лермонтов 1989, т. 1, с. 85]. Однако в стихотворении М. Ю. Лермонтова разговор, «союз» звезд противопоставлен одинокому, затерянному в бытии лирическому герою, в то время как у Фета звезды обращены к «я», «смотрят» ему в «душу».
Метр и ритм. Синтаксис
Стихотворение написано пятистопным ямбом с чередующимися женскими и мужскими окончаниями стихов. «В лирике 5-стопный ямб выступает соперником 6-стопного в его последней области — в элегической и смежной с ней тематике» [Гаспаров 1984, с. 167]. Фетовское стихотворение — уже не элегия в ее «чистом» виде; разрушение жанра элегии произошло еще в 1820—1830-е годы. От элегии сохраняется (в редуцированном, ослабленном виде) мотив размышлений о жизни, философичность. Приуроченность раздумий лирического героя к ночному времени суток также характерна для многих произведений этого жанра. О признаках элегии напоминают скрытая антитеза «прошлое — настоящее», мотив отчуждения от жизни, переоценка прожитого.
Метрическая схема пятистопного ямба: 01/01/01/01/01 (в нечетных строках стихотворения Фета за последней — пятой — стопой следует наращение в виде безударного слога).
В фетовском произведении последовательно используется внутристиховая пауза — цезура, занимающая позицию после второй стопы и делящая строки на полустишия. Благодаря цезуре интонационно выделены не только обращения «Какая ночь!», «На всем какая нега!», «Благодарю» (их выделение диктуется прежде всего синтаксисом, а не стихом), но и характеристика холодной зимы («Из царства льдов», «из царства вьюг и снега»), отрадных примет мая («Как свеж и чист»), звезд («Тепло и кротко»), весеннего воздуха («И в воздухе»); внимание акцентируется на свойствах соловьиной песни («разносится»), на весенних чувствах («тревога и любовь»), на березах («Березы ждут», «Они стоят»).
Только в последней строке цезура сдвинута на один слог вперед: «Невольной // — и последней, может быть» вместо «Невольной — и // последней, может быть» (знак «//» обозначает местоположение цезуры). Пауза перед «и последней» создает эффект трудного выговаривания мысли о смерти, но инерция текста, в котором прежде цезуры везде находились после четвертого, а не после третьего слога, побуждает (вопреки синтаксису и пунктуационному знаку — тире) сделать паузу после союза и, перед словом последней. В этом случае лексема последней оказывается интонационно особенно выделена, окрашена.
Ритмика стихотворения отличается пропусками ударений на метрически сильных позициях первых стоп («Благо/дарю», «Они / дрожат», «Нет, ни/когда»), вторых стоп («И в во/здухе», «Засте/нчиво»), третьих стоп («твой вы/лета/ет»), четвертых стоп («зве/зды до», «пе/снью со/ловьи/ной», «полу/прозра/чный» «де/ве новобра/чной», «и бе/сте-ле/сней»), («/» — знак границы стоп, определяемых в соответствии с границами фонетических слогов; подчеркиванием выделены безударные гласные, на которые должно приходиться ударение согласно метрической схеме.) Эти ритмические особенности в отдельных случаях, несомненно, значимы: выделены и благодарение, и отрицание «Нет, никогда», отчетливо заметными оказываются эпитеты, произносимые благодаря пропуску схемных ударений с некоторым «ускорением»: соловьиной, полупрозрачный, новобрачной, бестелесней).
Одна из отличительных черт синтаксиса — это варьирование длины предложений, которые могут или укладываться в пределы полустишия (два предложения в первой строке: «Какая ночь! На всем какая нега!»), или занимать строку («Благодарю, родной полночный край!»), или полторы («Так деве новобрачной / И радостен и чужд ее убор») или, наконец, две («Из царства льдов, из царства вьюг и снега / Как свеж и чист твой вылетает май!», «И в воздухе за песнью соловьиной / Разносится тревога и любовь», «Опять к тебе иду с невольной песней, / Невольной — и последней, может быть»). Стихотворение открывается короткими восклицаниями (автор словно не находит слов для восторга и благодарения ночи), которые сменяются попыткой выговорить чувство благодарности, и развернутыми повествовательными конструкциями. Финальные пространные обращения-размышления противопоставлены коротким восторженным восклицаниям, открывающим первую строфу. Синтаксически последняя строфа противопоставлена не только первой, но и второй и третьей. Три первые строфы открываются короткими предложениями, занимающими по полустишию: «Какая ночь!» (дважды) и «Березы ждут».
В третьей строфе есть еще одно короткое предложение, состоящее только из подлежащего и сказуемого: «Они дрожат», синтаксически тождественное предложению «Березы ждут». При помощи такого синтаксического повтора внимание привлекается к образу берез как к центральному в стихотворении.
Для синтаксиса стихотворения также характерны повторы слов и / или грамматических конструкций: «Из царства льдов, из царства вьюг и снега», «с невольной песней, / Невольной». Повтор усиливает и значимость характеристики зимы (‘холодная’, ‘по-царски властная’). И спонтанность, непроизвольность «невольной» «песни» поэта.
Обращают на себя внимание также примеры постановки сказуемого перед подлежащим: «вылетает май»[102], «Разносится тревога и любовь» (для русского языка более привычен противоположный порядок). Посредством этого приема подчеркивается динамика, движение. Еще более выразительны случаи постановки определения после определяемого слова, а не перед ним: «за песнью соловьиной», «лист полупрозрачный», «деве новобрачной». Помещение определения после определяемого слова — черта, характерная для церковнославянского языка и унаследованная в высоком стиле русской поэзии XVIII века. Прибегая к такому синтаксическому приему, Фет придает своему стихотворению торжественное, почти одическое звучание. Кроме того, эти определения — эпитеты благодаря нарушению привычного порядка слов приобретали дополнительное воздействие, усиленное их концевой позицией в строках и участию в создании рифм.
Звуковой строй
В стихотворении выделяются повторы звуков н, с и парного звонкого з, л, р, в меньшей мере т. Они акцентированы не только из-за частотности (пять звуков н в тринадцатой строке, открывающей последнее четверостишие) или силе (н, л и р — сонорные согласные, иначе так и называемые «звучные»). Эти звуки входят в состав ключевых слов стихотворения, связанных его тематикой (майская, свеж, чист, нега, ночь, тепло, тревога, кротко, песнью, соловьиной, любовь, березы, бестелесней, лик, томить[103] и др.).
Т, р и л выполняют отчасти и звукоподражательную функцию, словно имитируя трель соловья и фактически становясь ее свернутым обозначением (анаграммой) в строке «Разносится тревога, и любовь».
Из гласных выделен в первой строфе открытый звук а: он встречается семь раз и звучит в сильной (ударной) позиции. Во всех других строфах частотность а намного ниже. Звук а словно ассоциируется с «открывающейся», выходящей на волю весной и маем (а май — одно из ключевых слов стихотворения, завершающее первое четверостишие). В последующих строфах звук а, по-видимому, частично теряет прежнее значение, но остается выделенным в ударных позициях (особенно в акцентированных определениях полупрозрачный, новобрачной, также значим он и в повторенном какая.