Пани Катажина редко ошибалась в оценке посетителей, умея за самым бравым видом разглядеть пустоту и праздность, а также заметить основательность в самой затрапезной и непрезентабельной одежонке.
– Ну, если по срочному… Зови.
Секретарша открыла двери шире и впустила в кабинет невысокого, щуплого мужчину неопределенного возраста, в темной, изрядно поношенной тужурке железнодорожника. Неряшливо смятый форменный картуз посетитель держал в руке. Да уж… Квасневский даже усмехнулся саркастически. Правда, мысленно. Пани Кася верна себе. С одного взгляда ясно: весьма и весьма серьезный товарищ. И вопрос у него непременно государственной важности.
«Впрочем, – поправил себя мысленно. – Именно таким всегда и до всего есть дело. Это до войны важные господа ходили в костюмах-тройках, держа в руках трость с золотым набалдашником. Сегодня хозяева страны сменили свой внешний вид на рабочую спецовку. Пора привыкнуть уже…»
– Добрый вечер господин-товарищ-гражданин председатель… – выпалил скороговоркой невзрачный посетитель. – Прошу прощения, что отвлекаю от важных дел, пан инженер…
– Перестаньте, – Квасневский встал и вышел из-за стола. – Вы не на приеме у губернатора. Паны нынче все в Лондоне обретаются, а в Польше власть в свои руки взял народ. Я такой же труженик как и вы, только работаю в кабинете, а не в депо. Хотя, в свое время, и там довелось под вагонами достаточно поползать. Лицо мне ваше знакомо. Если работаете на станции с довоенного времени – вполне могли встречаться. А то и гайки вместе крутить. Кто вы и что случилось?.. Хотя, нет, – поднял руку, – постойте. Скажите сразу: ваше дело спешное или может чуток обождать?
– Вообще-то, может и подождать… – переступил с ноги на ногу железнодорожник и неопределенно хмыкнул. – Не горит…
– Ну и отлично. Чаю со мною выпьете? Раз уж мы оба так допоздна задержались на работе.
– Чаю?.. – снова хмыкнул тот, едва заметно дернув плечом. – Можно и чаю…
– Тогда присаживайтесь. Пани Касю, будьте так добры: сделайте нам две кружки чаю. Погорячее, да покрепче…
Председатель вернулся за стол, а посетитель сперва провел по сиденью своей шапкой, словно боялся испачкать штаны. В то время как куда более реальным было бы заподозрить противоположную возможность и, во избежание ущерба, застелить сиденье. Спецовка железнодорожника ни в коей мере не отличалась чистотой. Даже на самый неприхотливый взгляд.
– Так кто вы, кем работаете и по какому делу пожаловали, товарищ?
– Янош Гайос, – учтиво привстал посетитель. – Сцепщик вагонов…
– В Сопротивлении участвовали?
– А как же… Пан-товарищ-господин председатель со мной лично никогда не встречался, но псевдоним Kominiarz[7] товарищ Анджей должен помнить.
– Конечно, – Квасневский снова встал из-за стола, быстро обогнул его и искренне обнял Яноша, совершенно не обращая внимания на возможность испачкаться мазутом. – Дорогой товарищ… Что же ты раньше не объявлялся? А ведь мы тебя не раз добрым словом вспоминали. И советские товарищи тоже… Кажется, даже к награде представили.
– Пустое все это… – потупился железнодорожник и неловко освободился из объятий. – Фрицев прогнали из Польши, да и ладно. А награда мне мою семью и прошлую жизнь не воскресит… Давайте лучше вернемся к делу. Я бы и теперь не пришел, зачем ворошить прошлое, да вы почту в ящике проверять перестали. Вот и пришлось… самому.
– Почту? – переспросил удивленно Квасневский. – Война же закончилась… К чему конспирация?
– Пан-товарищ в этом уверен? – в свою очередь уточнил Гайос, как-то очень пристально глядя в глаза председателю горсовета.
Квасневский не успел ответить, дверь в кабинет открылась, и в нее, держа перед собою поднос с огромным жестяным чайником и такими же походными кружками, протиснулась секретарша.
– Вот… – Она быстро разгрузила поднос на стол. – Чай, как вы, пан Анджей, просили – заварила погуще. А вот сахара совсем нет. Осталось немного меда, но я не стала в чашки класть… Не все любят. И хлеба тоже нет, только сухари… ржаные.
– Да, с сахаром, как, впрочем, и всеми остальными продуктами имеются временные трудности, – поморщился Квасневский, покосившись на листок с цифрами, так и лежащий отдельно от других бумаг. Хоть и вверх ногами, но при этом не давая о себе забыть.
Железнодорожник промолчал, и председатель продолжил с нажимом, словно ему непременно надо было убедить слушателей:
– Ничего… Главное, войне конец. Через недельку-другую начнем посевную… а там и осень не за горами. Будет у нас и хлеб, и сахар, и… все, о чем только мечтали, будет. Потерпим. Шесть лет ждали… Так неужели еще шесть месяцев не сдюжим? Тем более мы теперь не одни – помогут. Вот-вот в Щецинский порт караван из Америки придет. Как только фарватер разминируют… Десять сухогрузов.
Гайос вежливо кивал, но пока пани Катажина находилась в кабинете, не произнес ни слова, с видимым удовольствием прихлебывая горячую жидкость. И только после того как секретарша удалилась, Янош отставил кружку.
– Пан-товарищ…
– Товарищ председатель, а лучше – просто Анджей, – остановил его Квасневский. – Оставь свое дурацкое обращение и зови меня по имени. Мы же с тобой товарищи по оружию, а не на ярмарке встретились.
– Хорошо, – кивнул тот. – Так вот, сахар и есть одно из тех двух дел, из-за которых я пришел сюда.
– Даже так? – вскинул брови Квасневский. – Интересно. Я весь во внимании…
– Вы еще не забыли о той диверсии, которую ваш отряд устроил на железнодорожном узле?
– Как же, забудешь такое! Отличный был пожар… – усмехнулся Квасневский. – Вагоны с боеприпасами и цистерны с горючим три дня продолжали гореть и взрываться. А швабы, как ни старались, так и не сумели погасить огонь… пока все само не выгорело. Только и того, что затолкали танками остатки составов в тупик да на запасные пути, чтобы раскупорить станцию. Собственно, та диверсия была последней крупной операцией, которую провел наш отряд. Фрицы тогда разом потеряли недельный боекомплект и запас топлива как минимум для танковой дивизии…
Председатель исполкома отпил из кружки и непроизвольно поморщился от горечи чая. Пани Катажина не жалела заварки, причем, судя по специфическому привкусу, добавляла в нее для полезности сушеную полынь. Потянулся ложечкой к вазочке с медом, зачерпнул немного и положил на сухарь.
– Да, – согласился железнодорожник, – полыхало жарко. А боеприпасы взрывались еще долго… Даже через неделю. Нет-нет да и бабахнет. Из-за этого швабы в тупик до самого отступления не заглядывали. Так все и оставили…
– А какой прок в недогоревших обугленных досках да покореженном железе? – пожал плечами Квасневский. – На дрова, и то если в костер. Разве, что на металлолом… Но его пока и без раскуроченных вагонов хватает. Или в депо иначе считают? – посмотрел заинтересованно. – Можно что-то восстановить? Ну-ка, ну-ка…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});