Читать интересную книгу Отныне и вовек - Джеймс Джонс

Глаза Хомса снова потемнели, он смущенно улыбнулся.

— Обязательно приду, сэр.

— Да, да. — Подполковник откинул голову назад и рассеянно смотрел на Хомса. — Вот и хорошо. Прекрасно.

Он выдвинул следующий ящик.

Капитан Хомс вышел.

Приглашение на мальчишник слегка подняло ему настроение. Как можно предсказать, кто выиграет чемпионат? Во всяком случае, он пока не угодил в черный список: на мальчишники к подполковнику приглашалась только офицерская элита.

Но в душе он понимал, что приглашение ничего не меняет, и, когда он спускался из штаба, направляясь домой обедать, галерея и лестница больше не убеждали его в незыблемости окружающего мира. Придет день, и он получит новое назначение, может быть даже вернется в Штаты или поедет еще куда-нибудь, где есть кавалерия. Черт его дернул перейти в пехоту ради поездки на Гавайи, в этот райский уголок в Тихом океане, пропади он пропадом!

И все-таки, говорил он себе, не будешь же ты до конца своих дней гнить в Скофилдском гарнизоне. Но что делать сейчас?

Придется поговорить с Карен. Подполковник хочет, чтобы она появилась на вечере у генерала. Как-нибудь надо ее уломать. Что ей стоит быть поласковее с этим старым козлом? Он тогда наверняка получит майора, даже если его боксеры проиграют и в этом году, и в следующем. Он же не просит, чтобы она с Делбертом переспала или еще бог знает что. Просто чуть-чуть внимания.

В воротах он машинально отдал честь солдатам, возвращавшимся из гарнизонной лавки, перешел улицу и зашагал к своему дому.

Глава 6

Карен сосредоточенно расчесывала свои длинные светлые волосы, когда вдруг хлопнула дверь и на кухне послышались тяжелые шаги Хомса.

Она расчесывала волосы уже почти час, целиком отдаваясь этому бездумному занятию, дарившему ей чисто физическое наслаждение; наконец-то избавленная от неотвязных мыслей о свободе, она ощущала лишь свои волосы: пряди длинных золотистых нитей струились между жесткими зубьями гребня, погружая ее в желанное забытье, унося прочь от всего окружающего, в далекий мир, где не существовало ничего, кроме зеркала, в котором ритмично двигалась рука — единственное, что не умирало в Карен в эти минуты.

Поэтому-то она так любила расчесывать волосы. И любила готовить — по той же причине. Когда бывало настроение, она готовила удивительные блюда. И она запоем читала. Поневоле научилась получать удовольствие даже от плохих книг. Офицерские жены, как правило, скроены по несколько иному образцу.

Звук хлопнувшей двери вывел ее из транса, и она увидела, что смотрит в глаза собственной посмертной маске, бледному восковому лицу, из которого вампир-бальзамировщик высосал всю кровь, оставив после себя лишь одну зияющую кровавую рану — ярко намазанные губы. Ищи, торопила Маска, ищи, пока не поздно.

Оставь меня в покое, попросила Карен.

Когда Зло накинуло аркан, не рвись прочь — петля лишь туже затянется на шее, сказала Маска.

Она отложила гребень и закрыла руками лицо, пугавшее своей пустотой, а Судьба тем временем неумолимо приближалась, топая офицерскими сапогами через столовую.

Хомс ввалился в комнату, даже не сняв шляпы.

— Ты здесь? — виновато сказал он. — Привет. Я не знал, что ты дома. Я только переодеться.

Карен взяла со столика гребень и снова начала расчесывать волосы.

— Машина же во дворе, — сказала она.

— Да? Я не за-метил.

— Я утром заходила в роту, искала тебя.

— Зачем? Ты же знаешь, я этого не люблю. Там солдатня, и тебе там нечего делать.

— Я хотела попросить тебя кое-что купить, — соврала она. — Думала, ты будешь на месте.

— Мне надо было сначала уладить несколько дел, — соврал Хомс. Он развязал галстук, бросил его на кровать и, взяв сапожный рожок, сел разуваться. Карен молчала, — Что в этом такого? Ты что, недовольна? — спросил он.

— Нисколько, — сказала она. — Я не имею права ни о чем тебя спрашивать. Я помню наш уговор.

— Тогда зачем об этом говорить?

— Чтобы ты понял, что я не такая дура, как ты думаешь… Ты ведь всех, женщин считаешь дурами.

Хомс поставил сапоги у кровати, снял пропотевшую рубашку и бриджи.

— Ты это к чему? Сейчас-то в чем ты меня обвиняешь?

— Ни в чем. — Карен улыбнулась, — Сколько у тебя женщин, это давно не мое дело, верно? Но, господи, неужели так трудно хотя бы раз в жизни честно признаться?

— Началось! — Он раздраженно повысил голос. Половина удовольствия от предстоящего свидания и прогулки на лошадях была испорчена. — Перестань! Я зашел домой переодеться и поесть. Только и всего.

— Ты ведь, кажется, вообще не знал, что я дома, — сказала она.

— Да, не знал! Просто подумал, а вдруг ты дома, — неуклюже вывернулся он, злясь, что она поймала его на вранье. — Черт знает что! Какие женщины?! С чего ты опять завелась?! Сколько можно повторять — нет у меня никаких женщин!

— Дейне, я не полная идиотка.

Она засмеялась, глядя в зеркало, и тут же оборвала смех, пораженная ненавистью, исказившей ее лицо.

— Были бы у меня другие женщины, — сказал Хомс, надевая свежие носки, и голос у него дрогнул от жалости к себе, — думаешь, я бы сам не признался? Что мне за смысл от тебя скрывать? Тем более при наших теперешних отношениях, — с горечью добавил он, — Какое ты имеешь право все время меня обвинять?

— Какое право? — переспросила Карен, глядя на него в зеркало.

Хомс съежился под беспощадным взглядом ее глаз.

— О господи, — подавленно сказал он. — Опять ты о том Же. Что мне теперь, всю жизнь себя казнить? Я тысячу раз тебе объяснял: это была случайность.

— И значит, можно считать, что все в порядке, — сказала она. — Значит, все прошло, и мы можем делать вид, что вообще ничего не было.

— Да не говорил я этого! — закричал Хомс. — Я же понимаю, чего тебе это стоило. Но откуда я мог знать? А когда узнал, было уже поздно. Да, виноват, прости. Что мне еще сказать?

Он посмотрел на нее в зеркало, притворяясь, что возмущен, но тотчас опустил глаза. Сброшенная на пол форма темнела пятнами пота, и ему стало стыдно, что его тело выделяет эту грязную влагу.

— Прошу тебя, Дейне, не надо. — В голосе Карен зазвенело отчаяние. — Ты знаешь, я не выношу эту тему. Я стараюсь забыть.

— Ладно, — сказал Хомс. — Ты сама начала. Я тоже не люблю об этом вспоминать, но ни тебе, ни мне все равно не забыть. Я живу с этим уже восемь лет.

Он устало поднялся и, сознавая, что проиграл этот раунд, пошел за свежей формой в чулан. О свидании он думал уже без всякого удовольствия, заранее жалея потерянное время.

— Я тоже с этим живу, — бросила Карен ему вслед. — Ты-то еще легко отделался. На тебе хоть следов не осталось.

Украдкой, чтобы он не увидел, она опустила руку себе на живот, скользнула пальцами вниз и нащупала твердый рубец шрама. Вот где оно, зло, в исступлении подумала она. Виноградную кисть распотрошили, выдавили из нее косточки и оставили медленно жухнуть на лозе. Мерзость скрываемой в тайне липкой мокрой грязи, скользкая удушливая темнота — все это вновь нахлынуло на нее, воспоминание разорвалось в мозгу, как пузырек газа, и обдало ее смрадом, от которого надо бежать.

Переодеваясь, Хомс решил, что все-таки поедет на свидание, черт с ним, с плохим настроением, и вообще катись все к черту — он прихватит с собой бутылку. Борясь с неприятным предчувствием, он храбро улыбнулся в пустоту.

Когда он вернулся в спальню в свежем белье, происшедшая в нем перемена была разительна. Чувство вины и уныние исчезли, сменившись уверенностью. Он напустил на себя грустный вид побитой собаки — такая тактика обороны всегда помогала ему обратить собственное поражение в победу.

Карен тотчас разгадала его обычный ход. В зеркало ей было видно Хомса: крепкий, волосатый, ноги карикатурно кривые от многих часов, проведенных в седле — в Блиссе он был капитаном команды поло, — курчавые черные волосы на груди упруго оттопыривают нижнюю рубашку, точно мягкая набивка. В окаймленном густой бородой лице грубая плотская чувственность похотливого монаха и та же страдальческая гордыня. Он брил шею только под воротничком, и черные завитки волос устремлялись с груди к выбритой шее, как языки пламени к воронке дымохода. Тошнота большой скользкой рыбиной трепыхнулась у нее в желудке от вида этого человека, ее мужа. Она подвинулась на край банкетки перед туалетным столиком, чтобы не видеть в зеркале его отражение.

— Я утром был у Делберта, — сказал Хомс. — Он спрашивал, будем ли мы на вечере у Хендрика.

Его массивный подбородок был решительно выпячен. Спокойно наблюдая за ней и надевая бриджи, он как бы случайно встал так, чтобы она снова видела его в зеркале.

Карен следила за его движениями и, хотя уже знала, что будет дальше, не могла совладать со своими нервами, вибрирующими, как струны под пальцами гитариста.